Мир, который проявил Свифт

Виорэль Ломов
Мир, который проявил Свифт


Честное слово, это так хорошо сказано, словно я сам это сказал!
Джонатан Свифт


1. Автор единственного романа «Путешествия в некоторые удаленные страны мира в четырех частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей» (1716—1726) (англ. Travels into Several Remote Nations of the World, in Four Parts. By Lemuel Gulliver, First a Surgeon, and then a Captain of several Ships) Джонатан Свифт (1667—1745), настоятель (декан) дублинского собора Св. Патрика, в последние годы жизни был признан сумасшедшим.

Несмотря на это писатель весьма разумно распорядился своим состоянием. Он завещал его дому умалишенных, тем самым определив место и главному своему богатству — роману о Гулливере.

Человечество и по сей день безмерно благодарно декану за самую правдивую историю о нем. «Путешествия Гулливера» стали второй «Одиссеей», написанной не иначе как вещей Кассандрой мировой литературы. Это уникальное произведение, не претендующее ни на место своего рождения, ни на время, — роман для всех стран и на все времена.

Созданный осмеять деяния конкретных лиц английской и ирландской истории эпохи Просвещения, нравы и обычаи той поры, он стал зеркалом, в котором с каждым годом человечество все отчетливее видит свои уродливые черты.

О «Путешествиях Гулливера» специалистами написаны сотни томов. С момента появления книги на свет к каким только формам не относили его: от просто «нового» романа (novel) до нравственно-политической сатиры.

Из современных характеристик стоит выделить две: это одно из первых фантастических произведений в мировой литературе (сродни «Одиссее» Гомера и «Гаргантюа и Пантагрюэлю» Франсуа Рабле) и один из первых романов-предупреждений (их называют еще антиутопиями).

Об этом иногда пишут с осторожностью, хотя и ставят «Гулливера» в один ряд с романами Федора Достоевского «Бесы», Евгения Замятина «Мы», Джорджа Оруэлла «1984» и т.д.

Специалистов легко понять: сами понятия «фантастический роман» и «роман-предупреждение» возникли только на рубеже XIX—XX вв. Что же «нафантазировал» и о чем «предупреждал» Свифт задолго до этого?

Но сначала немного о нем самом.


2. Джонатан Свифт
(1667—1745)

Как-то Свифта подселили в гостинице (за неимением свободных мест) к фермеру. Фермер стал заливать о своих успехах, а Свифт посетовал, что ему хвастать особо нечем, так как за время суда удалось вздернуть только шестерых. Оторопевший фермер поинтересовался, кто он такой.

«Да палач, — ответил Свифт. — Вот еду в Тайберн вздернуть с десяток джентльменов с большой дороги». Фермер тут же унес ноги из гостиницы. История вполне в духе писателя, склонного к одиночеству и всякого рода мистификациям.

Джонатан Свифт родился в 1667 г. в Дублине, столице Ирландии, в небогатой семье англичан. Его отец умер до рождения сына, а мать оставила ребенка на попечение дяди-адвоката и уехала в Англию. «В людях» мальчик нахлебался попреков и унижений, но получил прекрасное образование — в школе, а затем в дублинском Тринити-колледже, где был удостоен степени бакалавра искусств. Его строптивый характер не раз был причиной ссор с преподавателями.

В 1688 г. Свифт уехал в Англию и стал литературным секретарем у давнего знакомого семьи отставного дипломата Уильяма Темпла, помогая ему в написании мемуаров. Попутно он сочинял стихи и обучал Эстер Джонсон, падчерицу патрона. К Темплу часто наведывались его именитые друзья из Лондона. Все было бы прекрасно, когда б Джонатан не тяготился ролью слуги. Гордец покинул Темпла и его богатую библиотеку.

В Оксфорде Свифт защитил магистерскую диссертацию и стал священником в ирландском поселке, но уже через несколько месяцев вернулся к Темплу и оставался с ним вплоть до кончины патрона в 1699 г.

В Англии в это время резко обострилась борьба между тори и вигами, сторонниками и противниками короля, партиями мира и войны. Их распри Свифт сравнивал с кошачьими концертами на крышах, хотя поддержал вигов и анонимно выпустил против тори несколько памфлетов, имевших невероятный успех. Тогда же Свифт стал доктором богословия.

В эти годы окончательно сложилось его мировоззрение мизантропа, не признающего ни нравственного, ни научного прогресса человечества. Особо «нежен» писатель был к ученым и астрологам.

В Лондоне большим спросом пользовался календарь астролога Партриджа. Свифт под именем Исаака Бикерстафа выпустил «Предсказания на 1708 год», в которых указал и день смерти самого Партриджа. Когда назначенный день прошел, Свифт выпустил «Отчет о смерти мистера Партриджа». Астролог сбился с ног, скупая отчет о своей кончине. А дома ему пришлось отбиваться от гробовщиков и пономарей, книгопродавцы же вычеркнули его имя из своих списков. Бедняга потратил много сил, убеждая всех, что он жив. Зато за тысячу миль от Лондона, в Лиссабоне предсказания Бикерстафа сбылись, и инквизиция сожгла брошюру, обвинив автора в связи с нечистой силой.

В 1704 г. Свифт анонимно опубликовал антирелигиозную «Сказку бочки», в которой предлагал светлым умам Бедлама (Дома для умалишенных) занять ответственные государственные, церковные и военные посты. «Сказка» стала книгой года и выдержала три издания, после чего автор открыл свое имя и тут же был признан всеми светлыми умами столицы «своим». Но очень скоро Свифт уехал в Ирландию и принял там приход в деревне Ларакор.

В годы войны за испанское наследство (1701—1714 гг.) главнокомандующий английской армии герцог Мальборо и другие высокопоставленные виги нажили на военных поставках огромные состояния. Узнав об этом, Свифт разорвал отношения с высокопоставленными жуликами и обрушил на них все свое негодование.

В 1710 г. к власти пришли тори во главе с Генри Сент-Джоном (Болингброком), и Свифт стал главным советником их правительства. Писателю предоставили еженедельник, где в течение нескольких лет он публиковал свои памфлеты. Вскоре, в немалой степени благодаря Свифту, с Францией был заключен мирный договор.

В 1713 г. писателя назначили деканом собора св. Патрика в Дублине, хотя Свифт рассчитывал на епископство либо на место настоятеля большого прихода в Англии.

После кончины королевы Анны и возвращения вигов к власти Свифт окончательно «съехал» в Ирландию и шесть лет провел в уединении, ведя переписку и встречаясь лишь с двумя женщинами, носившими одно имя — Эстер. Джонатана связывали чувства, давно вышедшие за границы привязанности воспитателя к воспитаннице, не только с Эстер Джонсон, но и новые — с Эстер Ваномри. Почти ежедневно он писал письма обеим Эстер, обращаясь к Джонсон как к Стелле, а к Ваномри как к Ванессе.

Когда Лондон законодательно утвердил привилегии английским товарам, Свифт яростно включился в борьбу за автономию Ирландии. В 1724 г. он анонимно издал большим тиражом семь «Писем суконщика», призывающих к бойкоту английских товаров и неполновесной разменной монеты, отчеканенной специально для Ирландии, а также к всеобщему восстанию против английского владычества.

Резонанс от «Писем» был настолько силен, что Лондон посулил большое вознаграждение за выдачу автора. Никто не выдал Свифта. Когда премьер-министр предложил арестовать «подстрекателя», наместник затребовал для этого десять тысяч солдат.

Англия пошла на экономические уступки, а Свифт стал национальным символом свободы. Улицы Дублина украсили его портреты, встречные приветствовали его как родного. Авторитет писателя был непререкаем. Как-то на площади перед собором собралась шумная толпа наблюдать солнечное затмение. Свифт в раздражении бросил, что отменяет затмение. Толпа затихла и почтительно разошлась.

Вскоре всех граждан поверг в шок памфлет «Скромное предложение», в котором Свифт для устранения нищеты и голода в Ирландии предложил бедным ирландцам продавать своих детей в пищу аристократам.

В 1726—1727 гг. вышли «Путешествия Гулливера» (некоторые критики называют его романом о государстве), разделившие все человечество, состоящее из одних только йэху, на лилипутов и великанов. Современники восприняли события романа как имевшие место на самом деле, разве только в слегка иных пропорциях лилипутов и великанов.

После ранней смерти Ванессы и Стеллы Свифт опубликовал автобиографическую поэму, в которой пролил свет на свои сердечные привязанности: «Он увлекался в передышке, любовь ценил, но понаслышке».

Популярность писателя продолжала расти: Свифту присвоили звание почётного гражданина Дублина, вышли два собрания его сочинений.

Язвительность и мрачность в Свифте сочетались с его добрым отношением к друзьям и многим случайным людям. Всю жизнь его раздирали противоречия, порожденные характером писателя и обстоятельствами. Его могучий ум не мог вырваться из паутины, сплетенной социумом. Он постоянно искал равновесия в политических пристрастиях, социальных, сердечных, и нигде не находил его. Вполне вероятно, что именно это и привело его, в конце концов, к тяжелейшему психическому заболеванию.

Как-то уже в зрелые года, во время прогулки, Свифт, указывая спутнику на вершину засыхающего вяза, произнес: «Так же вот и я начну умирать — с головы». Так оно и вышло. Ад его жизни завершился помешательством и инсультом, после которого писателя признали недееспособным.

В последние годы жизни Свифт, находясь в состоянии безвыходного отчаяния, выпустил несколько жестоких, полных цинизма сатир.

19 октября 1745 г. Свифта не стало. Его похоронили в центральном нефе дублинского собора Кристчарч (Собор Христа), где он был настоятелем с 1713 по 1745 г., рядом с могилой Эстер Джонсон. Сам себе он сочинил эпитафию: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этого собора, и суровое негодование уже не раздирает его сердце. Ступай, путник, и подражай, если можешь, тому, кто мужественно боролся за дело свободы».

Свое состояние Свифт завещал дому умалишенных, который сегодня является старейшей в Ирландии психиатрической клиникой.

Письма Свифта к Эстер Джонсон составили «Дневник для Стеллы», изданный посмертно.


3. А теперь дошла очередь и до «Путешествий Гулливера».

«Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире; я был третий из его пяти сыновей». Так начал свой рассказ «средний» сын «среднего» семейства Англии, в некотором смысле, самый средний европеец и тех дней, и дней сегодняшних (включая Россию).

Читаешь эту книгу и поражаешься, что она написана не только что, а почти 300 лет назад. «Не перечтешь всех их (прожектеров — В.Л.) проектов осчастливить человечество. Жаль только, что ни один из этих проектов еще не разработан до конца, а между тем страна, в ожидании будущих благ, приведена в запустение, дома в развалинах, а население голодает и ходит в лохмотьях».

В книге описаны четыре путешествия Гулливера, занявшие 16 лет 7 месяцев. Каждый раз, отплывая из Англии, герой попадал в новую страну, которой нет на карте, и оказывался в непривычных условиях своего существования.

Простодушно и одновременно язвительно путешественник описывал ее нравы, образ жизни, законы и традиции, житейский уклад, давал «сравнительный анализ» ее и Англии.

С каждым путешествием стереоскопичная картина миропорядка становилась еще более ужасающей, а человек, претендующий на место его главного и единственного устроителя, все более отталкивающим и безобразным.

В Лилипутии, стране маленьких людей, лилипуты встретили Человека Гору гостеприимно, за что он средь бела дня утащил у их соседей блефускуанцев флот. Император, «отрада и ужас вселенной», пожаловал великану высочайший титул нардака. Далее Гулливера втянули во внутриполитические дрязги двух партий, «низких каблуков» и «высоких», и межгосударственные отношения Лилипутии и Блефуску, воюющих за установление права разбивать яйцо с тупого либо острого конца.

Утопическое законодательство Лилипутии ставило нравственность превыше умственных достоинств, и одним из тяжких преступлений считало человеческую неблагодарность. Именно ею и отплатили Человеку Горе его «друзья» — императорские советники, состряпав обвинительный акт, в котором благодеяния, оказанные им Лилипутии, объявили преступлениями. Самым «гуманным» наказанием в списке наказаний было предложение выколоть преступнику глаза, дабы он без ущерба его физической силе, мог «быть полезен его величеству».

«Эмигрировав» в Блефуску, где все повторилось, Гулливер сбежал и оттуда на выстроенной им лодке. Встретив английское купеческое судно, он вернулся домой.

Вскоре Гулливер на своей шкуре испытал, каково быть лилипутом.

Оказавшись в Бробдингнеге — государстве великанов, путешественник проявил великую «терпимость» и недюжинное умение приспособиться к новым обстоятельствам.

Попав к королевскому двору, «крошка» стал любимым собеседником короля. Поведав монарху историю Англии, он поверг того в крайнее изумление.

«Он объявил, что, по его мнению, эта история есть не что иное, как куча заговоров, смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности, партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти, сластолюбия, злобы и честолюбия».

Положение лилипута среди великанов Гулливер воспринимал как свою несвободу, и, в конце концов, сбежал и из Бробдингнега. Дома ему долго еще все казалось маленьким.

Затем Гулливера занесло на летающий остров Лапуту, метафору нашего абсурдного мира; в город Лагадо с его Академией прожектеров, занятой всем на свете, кроме решения насущных проблем науки, государства и его жителей; на остров Глаббдобдриб; в королевство Лаггнегг.

Продвижение Гулливера из одной диковинной страны в другую напоминало ходьбу по болоту — чем дальше, тем больше засасывала его трясина.

Под занавес Гулливер попал в страну лошадей — гуигнгнмов, добропорядочных и высоконравственных созданий. Прислуживали им мерзкие йеху — звероподобные алчные люди.

Кони прониклись сочувствием к разумному путешественнику и даже благосклонно выслушивали его суждения. Однако поведав о своей стране, Гулливер встретил с их стороны полное непонимание — как можно жить столь противоестественно человеческой природе! И Гулливер, несмотря на всю его тягу к приличному обществу, был изгнан из него, как чужак, мало чем отличающийся от йеху.

Закончил свои странствия Гулливер в Англии, где и сошел с ума, не найдя в ней благородных гуигнгнмов.


4. У писателя Г.И. Гуревича можно найти все маршруты путешествий Гулливера.

«Еще не открыта Антарктида, неведомы северные и южные части Тихого океана, неизвестны Гавайские острова, Аляска, Таити, Алеуты, не нанесены на карту берега Восточной Австралии. Полным-полно «белых пятен» на глобусе, и в эти «белые пятна» Свифт «врисовывает» маршруты Гулливера. Лилипутия и Белфуску помещены западнее Ван-Дименовой Земли (так называлась тогда Австралия). Материк великанов удалось разместить в северной половине Тихого океана — между Японией и Калифорнией. Еще севернее — ближе к неоткрытым Алеутским островам — летает Лапута, между ней и Японией — Лаггнегг с бессмертными стариками. Страна благородных гуигнгнмов, как и Лилипутия, — в южной части Индийского океана, восточнее Мадагаскара. Все это неведомые края. Европейские корабли туда не заходят, а если и заходили, то случайно. Свифт даже дает точные координаты: 30° южной широты для Лилипутии, для Лапуты — 46° северной широты, 183° восточной долготы. Хочешь — верь, не хочешь — проверь. Но плыть туда год с лишним».


5. «Подведем итоги. Что же хотел сказать, что хотел показать автор?

Отправившись к лилипутам, он как бы взглянул на человечество в бинокль; увидел мелочную суету тех, кто воображает себя великими, владыками мира. В королевстве великанов разглядывал человека вплотную, как бы в лупу; увидел грубость и невежество. Ну а что же думают самые умные, самые ученые? Витают в эмпиреях, на каком-то летающем острове, занимаются ненужными абстракциями, знать ничего не хотят о подлинных нуждах народа. Власть имущие пыжатся, простые люди прозябают в грязи, мудрецы эгоистично повернулись к ним спиной. Плохой народ — люди. Лошади и те неизмеримо лучше их.

К горькому выводу пришел писатель, не видящий будущего, критикующий мир с позиций уходящего прошлого… идеализированного, добавим мы»
Свифт задумал написать «Путешествие Гулливера» в середине 1710-х гг., как пародию на появившиеся к тому времени многочисленные истории о дальних странах и небывалых приключениях. Успех Дефовского «Робинзона» подогрел писателя.

Роман о Гулливере, напечатанный для конспирации сразу в пяти различных типографиях, вышел в свет анонимно в 1726 г. (полная версия в 1735 г.) и, что называется, догола раздел всех англичан, начиная с короля Георга I. Это была бомба, которая разнесла старую добрую Англию на неприглядные клочки. Книгу смели с прилавков, а автора тут же нарекли гением. Читали «от кабинета министров до детской» в полной уверенности, что это дневник путешественника, а истории в нем не придуманные, а реальные.

Тогда еще романов-памфлетов, полемических и философских, романов-притч, романов-антиутопий не было. «Путешествия Гулливера» стали первым таким «синтетическим» произведением.

Англия переживала первый период в развитии литературы Просвещения (1689—1730-е гг.), источавшей панегирики буржуазному прогрессу. Свифт же, видя в настоящем одни лишь противоречия и недуги собственнического общества, в будущее взглянул без всякого оптимизма.

Этот ледяной взгляд и огненное сердце великого сатирика и породили сатирическую традицию не только английской, но и мировой литературы. Писатель не мог бить могущественного врага (правительство и церковь) открыто, он его лупил гротеском, ставшим пророчеством. Он отверг власть, причем не только государственную, но и власть одного человека над другим, а также стяжательство, как главный мотив существования европейца и главную опору всякой власти.

Естественно, власть восприняла роман в штыки. Роман и по сию пору замалчивают, адаптируют под детские сказочки, науськивая на автора легион критиков и психоаналитиков, «объяснивших» творчество писателя его сексуальной озабоченностью, человеконенавистничеством, маниакальной депрессией и даже «невротической фантазией, сосредоточенной на труположестве».

Собственно, критики и диагносты лишний раз подтвердили слова их «клиента» о том, «что на свете нет такой нелепости, которую бы иные философы не защищали как истину». А еще: «Когда на свет появляется истинный гений, то узнать его можно хотя бы потому, что все тупоголовые объединяются в борьбе против него».

«Путешествия Гулливера» оказали огромное влияние на многих писателей в мире, от Ф.-М. Вольтера до М.Е. Салтыкова-Щедрина, породив множество произведений, от «Мальчика-с-пальчик» до «Летающего острова» Ж. Верна.

В России первый перевод «Путешествий Гулливера» с французского языка был осуществлен Ерофеем Коржавиным. В советское время первые две части книги издавались в специальном, детском, варианте — с многочисленными сокращениями. Переводили Свифта П. Кончаловский, А. Франковский и др.

Лучшим иллюстратором романа признан французский художник-иллюстратор, акварелист и литограф Жан Иньяс Изидор Жерар (1803—1847)., известный более как Жан Гранвиль.

В 1996 г. английским режиссером Ч. Стерриджем был снят телефильм «Путешествия Гулливера» по первым двум частям книги, в котором был выдержан дух романа и адекватно воспроизведены основные эпизоды и текст.


6. Стоит особо отметить несколько удивительных фактов из области научных открытий, которые, собственно, и подвигли многих литературоведов (в частности, Ю. Кагарлицкого) отнести Свифта не только к философам и сатирикам, но и к научным фантастам. Хотя при этом один из блоггеров замечает: «Поразительный феномен Свифта в том и заключается, что все сатирические открытия были сделаны классиком задолго до появления самого термина НФ». При этом открытиями в науке стали многие предметы и явления, зло и остроумно осмеянные Свифтом в романе.

Скажем, логическая машина — аналог арифмометра, «вычисляющего» не числа, а слова, сегодня это ЭВМ и компьютеры. Или «весьма изобретательный архитектор, разрабатывавший способ постройки домов, начиная с крыши и кончая фундаментом. Он оправдывал... этот способ ссылкой на приемы двух мудрых насекомых — пчелы и паука». Ныне это один из способов строительства зданий. «…Нелепые идеи академиков-прожектеров вовсе не так безграмотны, как может показаться на первый взгляд. Постройка дома начиная с крыши признана рациональной в наше время. Крышу монтируют на грунте, поднимают домкратами; подстраивают под ней верхний этаж, поднимают домкратами… Все работы ведутся на земле, не требуется небезопасного монтажа на высоте». (Г. Гуревич). И т.д.

Поразительным представляется открытие ученых летающего острова: «две маленькие звезды, или спутника, обращающихся около Марса, из которых ближайший к Марсу удален от центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, а более отдаленный находится от нее на расстоянии пяти таких же диаметров. Первый совершает свое обращение в течение десяти часов, а второй в течение двадцати с половиной часов, так что квадраты времен их обращения почти пропорциональны кубам их расстояний от центра Марса, каковое обстоятельство с очевидностью показывает, что означенные спутники управляются тем же законом тяготения, которому подчинены другие небесные тела».

Ю. Кагарлицкий отмечает, что «в течение ста пятидесяти одного года всем было ясно, что это очередная насмешка Свифта над глупым увлечением астрономией у лапутян. Но с 1877 года все это стало совсем не так ясно, как прежде. Дело в том, что в этом году американский астроном А. Холл открыл два спутника Марса — Фобос и Деймос, время оборота которых должно было совпасть с предсказанным Свифтом, если бы подсчеты были произведены на уровне знаний его времени...»


7. Чем же подытожить очерк о Свифте и его гениальном романе?

Пожалуй, откровением, нисшедшим на Гулливера во время его посещения «потустороннего» Острова чародеев: «Особенно сильное отвращение у меня вызвала новая история. И в самом деле, когда я увидел воочию людей, которые в течение прошедшего столетия пользовались громкой славой при дворах королей, то понял, в каком заблуждении держат мир продажные писаки, приписывая величайшие военные подвиги трусам, мудрые советы дуракам, искренность льстецам, римскую доблесть изменникам отечества, набожность безбожникам, целомудрие содомитам, правдивость доносчикам. Я узнал, сколько невинных превосходных людей было приговорено к смерти благодаря проискам могущественных министров...»

И, конечно же, этим высказыванием писателя: «Всякий, кто вместо одного колоса сумеет вырастить на своем поле два, окажет человечеству и своей родине большую услугу, чем все политики, вместе взятые».