Если за окном вы слышите топот копыт-не надо думать, что это зебры. Это обычные лошади
Английская пословица
Видавший виды «уазик» жестоко бросало на разбитой проселочной дороге, как бросает море утлую шлюпку в шторм. Волны мелкой белесой пыли временами перехлестывали через открытые окна в кабину, обдавая сидевшего за рулем Ветрова и разместившегося на пассажирском сиденье Ткачевского. Затекали пылевые волны и на заднее сиденье, где, весело смеясь, стукаясь на каждом ухабе головами об обитую мягким крышу, (отчего, однако, смеясь еще больше) болтались коллеги Ветрова – молодые уфологи, двое парней и две девушки.
Сам Ветров имел вид сосредоточенный и подтянутый: голые мускулистые руки крепко сжимали руль, камуфляжная, пропитанная потом бандана гармонировала с камуфляжной же борцовкой, зажатая в зубах сигарета яростно пыхала дымом и сыпала во все стороны горячий пепел.
Ткачевский, напротив, выглядел далеко не так воинственно. Голый по пояс, он нахохлился на сиденье, как гигантский, поросший густым черным волосом воробей, и поминутно вытряхивал из своей архиерейской бороды мелкую пыль, крякая, когда уазик били особо злостные волны-ухабы. Он был явно недоволен тем, что его, ученого Ткачевского, вытащили из любимого кабинета в глухомань, жару и пыль.
Проселок выплюнул машину на край просторного ржаного поля, Ветров круто развернулся, отчего кабина зачерпнула особенно много пыли, и со скрипом затормозил.
-Приехали! – Воскликнул уфолог.
Молодежь весело посыпалась из машины.
-Тут где-то с километр! – Крикнул им вдогонку Ветров, но парни и девушки едва ли его слышали – они уже нырнули в глубокое, по грудь, шелестящее под ветром золотое море спелой ржи.
-Ну, пойдем, посмотрим на твои фигуры… - Сказал Ткачевский, кряхтя, вылезая из «уазика». – Ах ты, черт!
Огромный слепень забился ученому под густую бороду и больно ужалил в голый потный живот.
-Нам бы вертолет!.. - Ветров достал из багажника сумку, в какой обычно носят зеркальные фотоаппараты, и перекинул ее через плечо. – Ну ничего, тут как раз пригорок вон за тем лесочком, оттуда должно быть видно. Пойдем!
Вдвоем Ткачевский и Ветров некоторое время продирались через густой кустарник, окаймлявший поле. Стоял сильный зной; казалось, что кто-то недобрый пригвоздил немилосердно палящее солнце к небу прямо в зените, и теперь его жар, падая вертикально, почти физически давил, пригибая людей к земле.
-Морит. – Ткачевский вытер сложенной вдвое мятой панамой мокрую от пота лысину и снова натянул головной убор. – Быть грозе. Смотри, раскиснет дорога, завязнем!
-Да черт с ней, с дорогой! – Ветров был возбужден, как молодой жеребец перед вязкой, только что копытами не бил за их отсутствием. – Это же мирового масштаба событие, понимаешь – мирового! А ты –раскиснет, завязнем…Какие мелкие у тебя мысли перед встречей с великим!
Ткачевский на это только хмыкнул и едва заметно улыбнулся в усы.
Внезапно заросли кончились и они оказались на просторной, поросшей сочной травой и луговыми цветами, поляне.
-Смотри! – Произнес торжественно уфолог, показывая вдаль, в направлении, откуда они пришли.
Поляна оказалась вершиной пологого холма, с которой открывался вид на окрестные поля, разделенные на неравные многоугольники посадками.
Ткачевский приложил ладонь к потному лбу, защищая глаза от солнца. У подножия холма виднелся казавшийся игрушечным «уазик» Ветрова; за ним лениво колыхалось море расплавленного в июльском зное золота ржи. В одном месте рожь легла на землю, образуя несколько ровных концентрических кругов, как если бы неведомый великан бросил в это золотое море огромный валун, и от того по его поверхности пошла гигантская рябь. В этих золотых волнах бултыхались четыре разноцветные точки – уфологическая молодежь.
-Мда… - Протянул Ткачевский, не отнимая руки ото лба. – И что же ты обо всем этом думаешь?
-А что думать? – Ветров сиял. – Круги на полях!
- Вот подожди… - Уфолог вынул из сумки фотоаппарат с мощным телеобъективом и принялся настраивать зум. – Сколько же их?.. Один, два, три, четыре…Некоторые совсем тонкие, трудно отсюда разглядеть… Ага, вот еще два. Погоди-ка… Сколько колец у Сатурна?
-Шесть. – Ткачевский выдернул из земли длинную тонкую травинку и вставил в рот.
-Ну надо же, такое совпадение! Или не совпадение? Они нам хотят что-то сказать? А, как ты думаешь?..
-Я пока никак не думаю. Я вот вижу, тут земляника есть. Так я пока пособираю, а уж гипотезы ты будешь строить, тем более круги эти как раз по твоей части.
Ветров посмотрел на друга, хотел было что-то ему сказать, но передумал и снова приник к фотоаппарату.
К вечеру погода стала портиться.
При полном безветрии на ржаные поля из-за горизонта наползала огромная, казавшаяся в лучах заходящего солнца особенно темной и зловещей, грозовая туча. Временами слышались бархатистые, смягченные расстоянием раскаты далекого грома – словно могучий баритон тихонько, вполсилы, распевался, готовясь уже через каких-нибудь полчаса грянуть свою арию уже во всю мощь.
Ткачевский, Ветров и его молодые коллеги собрались возле машины. Глаза у молодежи горели.
-ЭМИ там есть, не сильное, но есть. Сорок-сорок пять вольт на метр, чем ближе к центру, тем сильнее. – Возбужденно рассказывал юноша с длинными вьющимися волосами. При этом он размахивал рукой с зажатой меж тонких пальцев зажженной сигаретой, едва не попадая ей в голое предплечье стоящей рядом девушки. Девушка, казалось, совершенно не замечала грозившей ей опасности.
-Да погоди ты, Слава, со своими вольтами! – Перебивала она юношу. - Пишите: рожь полегла ровно, стебли согнулись, сгиб на высоте от десяти до пятнадцати сантиметров…Во внешнем кольце – от семи до восьми.
Ветров сосредоточенно строчил в положенном на капот уазика» блокноте, поминутно поглядывая на темнеющее небо. Ткачевский пристроился боком на водительском месте, свесив ноги в траву, и ел землянику из испачканной панамы.
-Все! – Ткачевский оторвался от блокнота. – Поздравляю вас, коллеги, мы сегодня проделали большую и важную работу, описали следы, оставленные внеземной цивилизацией… Как думаете, зачем они здесь были?
-Ищут что-то? – Спросил юноша, которого назвали Славой.
-Хотят нам оставить послание, это же очевидно! – Воскликнула девушка с голыми предплечьями. – Андрей Иванович – обратилась она к Ткачевскому по имени-отчеству. – Вот вы говорили, что кругов на этом поле столько же, сколько и колец у Сатурна. Как вы думаете, что они этим хотели сказать?
Ткачевский посмотрел на девушку, потом на предгрозовое небо, в полном молчании добрал последние ягоды, огладил бороду, откашлялся и произнес:
-Видите ли, я совершенно не думаю, что нам хотели что-то сказать. Я даже считаю, что вообще никто никому ничего не хотел сказать…Вот мы столкнулись с кругами на полях. Вы можете точно сказать, каков механизм их появления? Отчего, допустим, рожь примята, а не скошена? Откуда взялось электромагнитное излучение? Или, наконец, почему кругов именно шесть? Правильно, не можете. То есть причина их появления, механизм нам неизвестен. Он для нас как бы не существует. А наше сознание не терпит пустоты. Вот мы и придумываем себе всякое, лепим из привычных для нас представлений какую-то картину…Вы говорите – нам хотели оставить послание, потому что кругов столько же, сколько колец у Сатурна. Так вот, я слукавил – колец у Сатурна вовсе не шесть, а гораздо больше. Их тысячи и тысячи. А шесть мы можем видеть, так сказать, в первом приближении, через наземные телескопы.
-То есть получается… получается, что я решила, будто круги – это послание, потому что вы мне сказали?
-Конечно! Я дал вам неверный посыл, так сказать, заполнил ваше сознание заведомо ложной информацией, а вы на ней тут же построили целую теорию… Да что далеко ходить! Вот сейчас начнется гроза. Во время грозы наблюдаются шаровые молнии. Природа их возникновения человеку неизвестна, то есть мы вообще ничего об этом явлении толком не знаем, одни догадки. Однако вот назвали «шаровая молния». А почему? Да просто потому, что наблюдаем мы ее чаще всего в грозу, вместе с обычными молниями, причину появления которых уже изучили. Вот вам пример, когда человек с помощью известного описывает неизвестное.
Все замолчали, а девушка с голыми предплечьями обиженно надула губы.
И весь обратный путь до города, который они проделали под проливным дождем, уфологи и Ткачевский не проронили ни слова.