Боевые сваты (махэтунем)
Несколько лет тому судьба свела меня с интересным человеком, моим земляком доктором юриспруденции, профессором (естественно, все регалии союзного значения) Израилем Либусом. Израиль Аронович замечательный собеседник, особенно когда темой были юношеские, молодые годы. Либус принадлежит к старшему поколению и его рассказы о еврейском местечке «из первых рук» были для меня исключительно интересными. Более того, в рассказах мелькало знакомое мне имя его довоенного школьного товарища Вити Вильдермана. Знакомое потому, что тот был мэхитеном моего дальнего родича Лёвы Говшиевича. Лёва – тоже не чужой человек для читателей «Еврейского Мира». Он был прототипом одного из героев «Еврейского местечка в мире»
Оба мэхитена были участниками Отечественной войны, оба- орденоносцы, изрешеченные пулями и осколками. В своём очерке об этих героических сватах я называю их именами из детства не из фамильярности и не из принятой нашим братом в Америке манере называть седобородых аксакалов детскими именами, а из желания сохранить за этими, уже ушедшими от нас, ветеранами флёр их юности, навеянный рассказами и воспоминаниями.
Лёва
Лёва родился и вырос в патриархальной еврейской семье ремесленников и мелких торговцев. Отличительной чертой Говшиевичей была исключительная подвижность и предприимчивость. Лёва не был исключением в этом славном роду и, отучившись пять лет в еврейской школе, вскоре начал трудовую жизнь. Работал на местной фабрике, как он шутя говорил, «швеёй-мотористкой», то есть наладчиком швейных машин. Но как всякий порядочный еврей, вечерами и ночами «подшивал», осваивая профессию кержнера (шапошника), которая будет кормить его семью всю жизнь. Благодаря врождённой оборотистости, Лёва вполне был готов к карьере Тульчинского штейтбалабуса, когда грянула война.
За пару месяцев до её начала Лёву призвали в армию, так что войну он встретил во всеоружии: в солдатских ботинках с обмотками, в обносках солдатского обмундирования и с винтовкой образца «1891-го дробь 30-го» года. Военная судьба бросила рядового Говшиевича на Волховский фронт. Лёва с неохотой рассказывал о военном времени - его деятельной натуре не были свойственны сантименты. О его боевом прошлом больше говорили боевые орден и две медали (включая почётную солдатскую «За отвагу»), полученные в первые два года войны. После второго ранения и полугодового скитания по госпиталям уже младшего сержанта Говшиевича начисто списали на гражданку.
Сразу же после освобождения родных мест от фашистских оккупантов Лёва вернулся в Тульчин. От в прошлом многочисленной семьи Говшиевичей из концентрационного лагеря села Печора, одного из самых страшных на Украине, названного «Мёртвой петлёй», остались живыми и вернулись домой лишь пятеро. Но вот своего нового, построенного перед самой войной дома они не застали – его разобрал на материалы для постройки собственного местный полицай. Так что всё пришлось начинать с самого начала...
День Победы герой войны встретил по-гвардейски лихо: именно в этот день 9-го мая 1945 года звучали не только салюты и фейерверки в честь Победы, но и тосты за праздничным столом на свадьбе Лёвы и красавицы Мани из соседнего с Тульчином селения. Свадьба, конечно, сильно сказано – за скромным по тому голодному времени столом с тремя бутылками «казёнки» собрались человек двадцать ближайших людей, уцелевших в этой дикой мясорубке. Впрочем, радость молодых от этого события была не меньшей , чем в довоенное мирное время...
Манечка родила Лёве дочь и сына. За годы войны количество непокрытых шапками голов не уменьшилось, работы у кержнера было, хоть отбавляй. Всё, казалось бы есть – семья, мир, парнуса... Живи и радуйся... Если бы не проклятые фининспекторы!
Витя
Витя родился и вырос в семье еврейских провинциальных интеллигентов. Его дед и отец были потомственными дантистами, пользовались уважением, как иудейского, так и православного люда в Гайсине. В отличие от своего будущего свата Витя учился в обычной школе, которую закончил почти день-в-день к началу войны.
Деликатного, воспитанного на книгах юношу призвали в армию и после двухмесячной подготовки бросили на передовую в разгар отступления. Воевал рядовой Вилдерман полтора года. За это время был дважды ранен. Первое слепое ранение в грудь случилось в конце сорок первого, а второе – на Курской дуге почти через год. Осколок снаряда попал Вите в живот и пока к нему добирались санитары, рядовой Вильдерман прижимал свои выпадающие наружу внутренности. Б-жье провидение было тогда с парнем: его спасли в полевом госпитале, а потом ещё целый год лечили в тыловых госпиталях. Героизм и самоотверженность бойца родина отметила боевыми орденом и медалью. Справедливости ради скажу, что знаки отличия были получены в тяжелые для Красной Армии и страны месяцы, когда наградами бойцов не баловали.
Витя вернулся в родной Гайсин перед самым концом войны. Оставшиеся в оккупации мама и младший брат погибли в гетто. Отец уцелел на войне, но через год умер. Начиналась новая жизнь. Вильдерман продолжил «рабочую династию» и тоже стал зубным целителем, но не врачом, а техником. Впрочем, зубной техник в провинции, как и фельдшер, умел делать всё не хуже врача. Поскольку зубы у людей за время войны , увы, не окрепли, работы у дантистов был непочатый край. Витя, как положено, работал в районной поликлинике, а по вечерам и ночам (еврейская доля!) слегка «подшивал», то есть делал коронки и мостики для приватных клиентов.
В конце сороковых Витя женился на сероглазой, тёмноволосой красавице Тамаре, которая родила ему сына и дочь. Казалось бы, всё есть –мир, достаток, семья, любимая работа - живи, работай, радуйся... Если бы не эта проклятая власть с её зловещим и вездесущим ОБХСС (аббревиатура столь же мрачная, как НКВД)!
Лёва и Витя.
Судьба свела фронтовиков, когда их дети - старшая дочь Лёвы и старший сын Вити - попросили благословения у родителей на их брачный союз. Никаких возражений у отца и матери невесты против красивого «мыт а мелухе» (с профессией) жениха, а у родителей жениха против красивой и «гитраей» (уважительной) невесты не могло быть и вскоре Лёва отгрохал дочери свадьбу, которую вся тульчинская мишпуха запомнит надолго.
Несмотря на разность характеров (импульсивный и вспыльчивый Лёва, спокойный и рассудительный Витя), убеждений (ярый противник власти Лёва и умеренный, лояльный Витя); в конце концов, образованности, сватов объединяло главное – они оба были глубоко порядочными людьми и преданными родителями для своих детей. Именно эта нравственная общность сделала их не только родственниками, но и друзьями, что случается гораздо реже.
Лев был классический а идишер тоты. Для него не было трудностей и преград, если доченьке нужна была помощь. Он «грудью закрывал амбразуру», чтобы в семье дочери был покой и достаток Лёва был врождённый диссидент: ненавидел власть всеми порами и нервными окончаниями. Во всём, чтобы ни происходило, винил её, проклятую. На жалобу жены на плохую погоду он откликался:
- Ди выст а гитн индройсн ба дер гибарете милихе?! (Ты хочешь хорошую погоду у этой долбанной власти ?!)
Витя, проживший пионерскую и комсомольскую юность, ко всем порокам советской действительности относился, как к неизбежной данности.
По праздникам, особенно в День Победы Витя нарядный с колодками воинских наград ходил, бывало, на демонстрациях в рядах ветеранов.
Лёва тоже одевал парадный костюм со всеми орденами и наградами, но в строй не становился – не хотел даже этим делать «ханифу» постылой власти.
... Впрочем, темпераментные споры махэтунем по разным вопросам никогда не зашкаливали и только усилили привязанность друзей. Роднило их полностью и бесповоротно их боевое прошлое. За рюмкой водочки (фронтовые сто грамм) с обильной и вкусной местечковой закусочкой они часами вспоминали, хоть и страшное, но трогающую душу время их фронтовой юности. Лёва хорошо пел, а Витя задумчиво слушал и изредка подпевал про огонь в тесной печурке, про жёлтый лист с берёз; про окошко, про девичье. Лёвину любимую песню Соловьёва-Седого за столом сильными голосами пела уже вся семья и она звучала гимном героическому прошлому отцов:
Прощай, любимый город,
уходим завтра в море.
И ранней порой...
Лёва
... В конце восьмидесятых исход евреев из Союза коснулся семей моих героев. Каждый выезжал из страны с настроением подстать своему темпераменту. Лёва в 67 лет был твердо намерен сделать свой гешефт в Америке. В багажный ящик он загрузил швейную машинку «Зингер» с ножным приводом, ткань, нитки, лекала... В Италии, где семья ждала вызова, он выпрашивал у дочери (главного финансиста) десяток-другой долларов и делал ему одному понятный бизнес.
По приезду в Штаты он тут же наладил шапочное производство. Швейная машинка с деревянным кожухом на головке напоминала станковый пулемёт, в расчёте которого вторым номером служил рядовой Говшиевич. Лёва пошил десятка два кепок восьмиклинок и «аэродромов» и даже две меховые шапки из импортного (привезенного с собой из Союза) меха.
Наладить шапочное производство оказалось проще, чем обеспечить «шапошный разбор». Но несмотря на жесточайшую конкуренцию молов и супермаркетов, он таки «впарил» весь этот товар родственникам и землякам! А меховые уборы оставил в память о мелухе себе и младшему брату.
Витя.
Витя уезжал в эмиграцию покорно подчиняясь командам детей и понимая, что ничего путного там ему уже не совершить. Вильдерман не «сложил крылья», а поступал, как всегда, взвешенно и мудро: все, что можно было сделать для дочери, он сделал в родных пенатах.
Кроме того, состояние здоровья заставляло его быть бдительным. В начале семидесятых при обследовании в госпитале инвалидов Отечественной войны выяснилось, что «слепое» пулевое ранание в 1941-ом было не таким уж слепым: пуля попала в самое сердце, застряв на многие годы в его мышцах. С этой пулей, с войной буквально в самом сердце Витя прожил семь десятков лет, каждый день не зная своего завтра...
Лёва и Витя
Дружба двух махэтунем продолжалась и в эмиграции, хотя жили они на берегах разных океанов – один - в Портленде, а другой – в Бостоне. Витя трижды приезжал в гости к сыну. Старики снова, как в молодости, сидели за рюмкой коньяка и вспоминали, вспоминали. Последний раз Витя приехал, когда Лёва был уже тяжело болен. Любимую песню отца по его просьбе ветеранам спела дочь – сам он с кислородным аппаратом петь уже не мог.
...Первым, как и полагается старшему по званию и по возрасту ушёл Лёва. Витя пережил его на пять лет. За это время воин получил ещё два смертельных ранения: сначала ушла его Тамара, а затем трагически скончался сын.
Оба лежат в земле страны, тепло и радушно принявшей их и ставшей для них совсем родной.
Прощай, любимый город, уходим...
Светлая память героям той Великой войны, павшим на полях сражений и упокоенным в послевоенное время во всех странах, куда их занесла судьба.