Дождь внутри

(У рассказа два варианта окончания, и вы можете выбрать тот, который вам больше понравился)

Внутри меня всегда должен идти дождь.

Переходящий в ранние сумерки день в конце ноября, час, когда в окнах домов зажигаются первые лампы. Низкое облачное небо, зябкие тени поглощают последний свет. Сад, заброшенный сад, затерявшийся в городе, деревья, сбросившие листья, дорожки, уводящие в вечер, одиночество и грусть.
И дождь, колючий дождь со снегом.

Тогда я счастлива. Холодный дождь с ледяной крупой – состояние моей души, при котором я здорова, полна сил, спокойна.

Может стоять летний день, яркий и светлый, наполненный цветом, звуком, ароматом цветов; я могу брести по кромке прибоя в ласковой азиатской стране, наслаждаясь первыми лучами утреннего Солнца, ласкающими мою бледную кожу северянки; я могу быть где угодно, в какой угодно стране, в чьих угодно объятиях,  но внутри меня должен идти дождь, колючий дождь со снегом.

Но это вовсе не значит, что мне нравится дождливая, неуютная погода! Я люблю Солнце, лето, высокое небо, уходящее в звенящую высь, ясные дни, теплые ночи. Я хорошо переношу зной. Наверное, как раз потому, что в моей душе поздняя осень.

Я сказала про дождь внутри меня Максиму в первую ночь, которую мы проводили вместе.

До этого было несколько свиданий, а потом мы пришли в его холостяцкую квартиру-студию, ту же самую, где живем сейчас. Был выходной день, суббота, по-моему; днем мы встретились в кафе, разговорились, как уже стало для привычным, а потом Максим замер на миг, на что-то решаясь, и сказал, внимательно глядя мне в глаза:

- Поедем ко мне. Покажу, как я живу. Здесь недалеко.

День перешел в вечер, вечер – в ночь, и тогда, поглаживая его по спине, пока мы нежились на огромном матрасе, лежавшем на полу – квартира Максима была почти пустой, я тихо проговорила:

- Внутри меня всегда должен идти дождь.

Мне было важно сказать эти слова мужчине, которого я была готова полюбить, сказать и услышать его ответ. Он мог рассмеяться, промолчать, сделав вид, что спит, спросить, что это значит.

Но Максим осторожно освободился от моей руки, повернулся ко мне и произнес, всматриваясь в мои глаза так же внимательно, как и днем:

- Хорошо, Вера, пусть будет дождь.

Потом он провел пальцами по моей груди и очень тихо сказал:

- Я хочу быть там, под дождем, с тобой. Не сразу, не волнуйся. Но пообещай, что ты впустишь меня в свой тайный сад.

И добавил:

- Я тебя люблю. Давай не будем расставаться?

Мы не стали расставаться.

Нас объединила грустная магия заброшенного сада, оказавшегося  в ловушке безликих зданий равнодушного города; дождь, ледяной дождь холодил нам пальцы и лица, пока мы прогуливались по мокрому снегу, всегда шедшему в том загадочном месте моей души, только я была в саду, за изящной кованой оградой, а Максим – снаружи, и мне нужно было решиться и впустить его к себе, в мой зябкий мир.

Но, конечно же, мы – не двое чудаков, живущих в своих грезах, часто болезненных.

Мы встретились взрослыми людьми, за тридцать, Максим занимается финансами, я работаю в рекламном агентстве, мы ведем интересную жизнь современной бездетной пары, которой нет нужды хотя бы в чем-то себе отказывать – нам не нужно беспокоиться ни о ком, кроме нас самих.

Было недолгое время в самом начале нашей любви, когда нам казалось, что мы вот-вот станем родителями. Но этого не случилось, не по каким-то сложным, тяжелым причинам, и не потому, что мы с Максимом несовместимы друг с другом. Как раз напротив, мы так близки, на самом глубоком, потаенном уровне существования, что можем быть только вдвоем.   Мы оба это чувствовали, поэтому изгнали мысль  о том, что могли бы привести в этот мир еще одного человека.

А тогда я долго привыкала к его облику. Мне всегда нравились брюнеты с темными, неспокойными глазами, и до встречи с Максимом я всегда выискивала среди людей высоких темноволосых мужчин, казавшихся непокорными и недоступными – мне нравилось околдовывать их, видеть, как холодок недоверчивости в их глазах уступал место страстному желанию завоевать меня.

Максим же – светловолосый и светлоглазый, как и я, с веснушками на носу и плечах. Он из тех людей, у которых, стоит им простыть, начинают слезиться глаза, а ноздри и верхняя губа  болезненно воспаляются – чувствительная кожа раздражается даже от нежных бумажных платков.

Когда неизбежные в начале совместной жизни бури утихли, мы поняли, что счастливы друг с другом. За годы, проведенные вместе, наша близость стала глубже, полнее; но стало очевидно и другое – мы относимся друг к другу бережно, очень бережно, мы идем по жизни, как двое раненых, помнящих о том, что любое резкое, неосторожное  движение может обернуться болью, или, вернее, мы ведем друг друга по жизни, как вели бы болезненного ребенка, которого нужно всеми силами оберегать от холодных ветров и недобрых теней. Мне кажется, что супруги, у которых есть дети, не относятся друг к другу так нежно, предупредительно, с такой печальной готовностью принять и простить любимого человека, если он или она оступаются, нечаянно или вовсе не нечаянно.

Я живу одна с юности – мои родители погибли в автокатастрофе, а родители Максима развелись, стоило ему поступить в институт, и у каждого из них сложилась новая семья. Мы навещаем их, редко, два, три раза в год. Максим, наверное, свел бы эти встречи на нет, но мне кажется, что, все-таки, даже иллюзия родственных связей лучше окончательной и бесповоротной пустоты, всегда присутствующей за моей спиной – иногда мне не хватает опоры, пусть и ненадежной, которой всегда является родная семья.

Никто не стоит между мной и Вечностью, я смотрю прямо в лицо Бытию, но глубочайшее одиночество, приходящее ко мне в минуты беспощадной открытости судьбе, оборачивается силой. Я знаю то, чего не понимают многие – когда мы уходим из жизни, мы уходим в одиночку, оставляя позади все привязанности, обрывая тысячи нитей, соединявших нас с привычным миром. Но любовь уходит с нами. Она – единственное, что мы можем взять в дорогу домой, если не побоимся встретиться с этим же человеком вновь.

Дождь, грусть, печаль…

Но на самом деле я наслаждаюсь жизнью именно потому, что помню – я здесь ненадолго. Сколько раз мне осталось встретить Новый Год?! Поздравить Максима с днем рождения, с волнением вручив ему подарок? А сколько раз осталось встретить Новый год вам? Теперь вы понимаете, о чем я говорю. Мы знаем только одну реальность – жизнь, отмеренную от рождения до смерти.

Такие мысли, конечно же, неведомы моему сердечному другу Кириллу. Мне не нравится думать о нем как о «любовнике». Любовников объединяет, мне кажется, в первую очередь физическая близость, секс. А мы с Кириллом помогаем друг другу справляться с неизбежной скукой долгих союзов, особенно заметной для меня между отпусками, зимним, новогодним, и летним.

Кроме того, я устаю сама от себя. А Кирилл устает от роли главы семейства – ответственности за дочку и за не очень-то приспособленную к современной жизни супругу, едва справляющуюся с материнскими обязанностями. На мужа у нее не остается ни сил, ни времени. Расслабляющий массаж ног перед сном ему не положен, как и долгая задушевная беседа о перипетиях деловой жизни . Кириллу важно, чтобы его понимали. Видели. Слышали. Мы с ним работали вместе, в одном рекламном агентстве, а позже я перешла в другое, и тогда-то мы и начали встречаться – сначала, чтобы посплетничать и обменяться важными новостями, потом – чтобы поговорить о самих себе, и, в конце концов, наша дружеская близость стала любовной. 

Я старше Кирилла на шесть лет; когда мы познакомились, ему исполнилось тридцать два, а мне - тридцать восемь. К тому времени мы с Максимом были вместе уже шесть лет. Арифметика жизни.

По сравнению с Кириллом я – студентка, поклонница альтернативного рока, авангардного искусства и крепчайшего, до дрожи, кофе. Мне незнакомы его домашние заботы, я моложе, намного моложе его, и мне пришлось учить совсем молодого парня смеяться до слез и не стесняться своего тела, обычного тела мужчины, едва ли раз в неделю добирающегося до спорт-клуба.

В начале наших отношений я не могла взять в толк, как можно было быть таким застенчивым. Потом я сообразила, что, конечно же, Кирилл не ходил дома обнаженным – дочка! Да и в его браке, насколько я могу судить, телесность является чем-то постыдным. Близость с женой изредка, украдкой, в темноте.

- У тебя прекрасное тело, - сказала я Кириллу, когда мы в первый раз разделись друг перед другом. – Поверь мне. Позволь себе стать красивым.

По его глазам, таким, какие мне нравились до встречи с Максимом, карим, я видела, что он страстно хотел и не решался поверить мне. Кирилл считал себя обычным, заурядным. О да, он тщательно скрывал это горькое мнение о себе самом ото всех вокруг, прилежно играя выбранную роль немного развязного рекламщика. Но я уловила в нем печаль, не такую, какая знакома мне самой, но именно печаль, проявление того же чувства, оборачивающегося моросящим холодным дождем в моем тайном саду.

Несоответствие внешнего и внутреннего в этом человеке и привлекло меня. Возможно, у меня оставались и остаются нерастраченные силы для того, чтобы поддержать кого-то нуждающегося во мне.

Мало-помалу к Кириллу пришла уверенность. Я оказалась тем, чего ему не хватало, неким уравновешивающим присутствием, дарящим ему душевный покой. У Кирилла есть семья, и есть я.

- Давай не будем расставаться,-  сказал мне Кирилл где-то год назад, эхом повторив слова Максима. – Так и будем встречаться всю жизнь, даже когда станем старичком и старушкой. Я тебя люблю.

- Не будем расставаться, - согласилась я.

Меня не пугает идея старения вместе с моими мужчинами. Ну что же, время меняет нас; можно отправиться на поиски иллюзорной молодости, а можно примириться с ходом жизни.

Дождь, идет дождь, и пока я могу всей грудью дышать влажным свежим воздухом, ничто не пугает меня. Я бреду по сумрачному саду, оставляя следы на мокром снегу. Их размывает ледяная вода. Так и моя жизнь, она тоже исчезнет в сумерках, и будет невозможно понять, была ли я.

Но когда в мою душу пришла поздняя осень?!

Я задаю себе этот вопрос, вслушиваясь в рокот волн.

Мы с Максимом во Вьетнаме, в долгожданной новогодней поездке. Хмурая Москва осталась на другой планете; здесь же шелестят пальмы, ласково греет мягкое Солнце, перекликаются птицы.

Сейчас ночь. Я оставила спящего Максима и вышла на веранду нашего домика почти у самой кромки прибоя. В другой стране такой отдых стоил бы баснословно дорого – отель, утопающий в райской зелени, маленькие уютные виллы, выходящие на пляж. Но во Вьетнаме уединение и ласковая азиатская роскошь доступны мрачным, бледным европейцам, уставшим от проблем и холодов.

Совсем рядом со мной дышит море.

Когда-то, очень давно, в прошлой жизни, в моей душе стоял ясный солнечный день. Да, так было.

Была юность, и я переживала свою первую большую любовь. Как его звали? По-моему, Саня. Да, так. Мои родители, особенно мать, ненавидели его. Почему им было так важно каждым словом, каждым взглядом давать мне понять, что я не оправдывала их ожиданий, что Саня – слишком прост, из обычной семьи, что я не стала бы с ним счастлива?! Почему им было так важно разрушить наше с Саней чувство?! Мать в ярости кричала мне, что подрабатывать, как Саня, официантом – путь в никуда, что он неудачник, утягивающий меня за собой в бедность.
Я помню, как поздно вечером мы оказывались с ним в метро. Даже если в вагоне почти не было пассажиров, мы стояли обнявшись, ощущая тепло друг друга. Саня был моим первым мужчиной. Сердце ныло от любви. Но яд, отрава злых слов матери неведомо для меня делали свое мерзкое дело.

Когда мои родители погибли, на их место попробовала заступить мамина сестра. Ей тоже не нравился Саня. Но я просто перестала с ней общаться. И тоже выкрикнула ей в лицо немало жестоких слов.

Саня переехал ко мне, в опустевшую двухкомнатную квартиру на Юго-Западе, и мы прожили вместе чуть больше года. Я боролась, всеми силами боролась с ядом, разъедавшим мою любовь. Но оказалось, что, как и многие юношеские влюбленности, моя тоже подпитывалась противоборством с окружающим миром. Когда сражаться стало не с кем, любовь ушла.

Спокойные чувства – удел зрелых людей. Таких, как я, Максим, Кирилл.

И тогда в моей душе наступила поздняя осень. Небо затянуло низкими облаками, поглощающими дневной свет, и пошел дождь, колючий дождь со снегом. Не сразу, конечно же. Сумерки поглощали мой внутренний сад постепенно. Но неотступно.

… Коммуникатор в моей руке вспыхивает, и я возвращаюсь в настоящее.

«Мерзну и скучаю. Подарок - супер», - написал мне Кирилл.

Я улыбаюсь.

Перед отъездом я вместе с ним покупала подарок для его дочки. Так вышло;  я не уверена, что нормальные люди так поступают – покупают подарки дочкам своих любовников. Но Кирилл – мой лучший друг, не любовник, хотя эту разницу может быть трудно понять.

Мы встретились в кафе, чтобы перекусить и отправиться в «нашу» гостиницу. Весь вечер должен был принадлежать нам – мы виделись в последний раз в уходящем году.

Но по глазам Кирилла я сразу поняла, что его что-то тревожит.

- Что не так? – спросила я.

- Нужно выбрать подарок дочке, а что, не знаю. И не успеваю, - огорченно ответил мой друг.

-Поехали в ГУМ, - предложила я. – Мне тоже нужно бы пройтись по магазинам.

Мне не нужно было ничего покупать, и я весь день предвкушала свидание с Кириллом, близость, реальность его тела, но дружба требовала помочь ему, поступившись собственным удовольствием.

- Правда?! – просиял Кирилл. – Верка, ты прелесть. Проедем пару остановок на метро? Там с парковкой беда. Машины здесь оставим.

Мы были на проспекте Мира, спрятав машины в переулках.

- Давай, - согласилась я. – Но ты купишь мне мороженое.

-Ну, не знаю насчет мороженого, - расхохотался Кирилл. – Посмотрим, как будешь себя вести.

В метро он меня обнял, и мне не оставалось ничего другого, коме как обнять и его в ответ. Я тихонько посмеивалась в шелковистую ткань его куртки.

Боже, как странно устроена моя жизнь! Муж, понимающий меня до самой глубины души и в то же время отстраненный и занятый своей жизнью, друг, покупающий подарки дочке в моей компании. Я не стала задавать Кириллу очевидного вопроса: «Почему ты не с женой, почему вы не перебираете детские безделушки вместе, хоть немного укрепляя этим ваш шаткий союз?!» И так все ясно. К чему расстраивать дорого мне человека?!

А в ГУМе меня охватила грусть. Мы с Кириллом изучали девчоночьи сумочки в одном из магазинов, и я понимала, что, возможно, мы с мужем обманули сами себя, решив, что нам не нужен ребенок. Но поздно. Поздно, время ушло, нам за сорок. Страшно. Жизнь сложилась.

- Вот эта чудесная, - я показала Кириллу сумочку с кошачьей рожицей. – Что скажешь?

Продавщицы, тонюсенькие девчонки, принимали нас за супружескую пару, конечно же. Мы купили подарок, а потом, раз уж были в магазине, выбрали Кириллу яркие итальянские рубашки, как раз к его темным волосам,  и духи для его мамы. Я чувствовала себя отчаянно одинокой, не во вселенском, привычном для меня, смысле, а в житейском, человеческом. Ни родителей, ни детей. Только дождь.
Кирилл купил мне мороженое, и мы отправились к нашим машинам, вновь в обнимку. А простившись с ним, я расплакалась.

Максим был дома и встревоженно посмотрел на меня, когда я вошла в нашу единственную большую комнату. Он не ждал меня так рано, я предупредила его, что задержусь часов до одиннадцати. Иногда меня задевало, что он так легко принимает мои отлучки по вечерам два, три раза в месяц. Встречался ли Максим с кем-нибудь на стороне? Или ему не нужна была помощь другого человека, чтобы справляться с нашей жизнью?

- Все в порядке? – спросил он. – Вер, на тебе лица нет. Если…

У меня мелькнула дикая мысль, что он продолжит: «Если Кирилл тебя обидел, я его убью».
Дело в том, что
в моем странном, разреженном браке происходят вещи, которые шокировали бы, наверное, других людей. Максим знает, что Кирилл – мой приятель, друг. Конечно же, в чем именно эта дружба заключается, Максим не знает. Вернее, мы не говорили об этом. Просто я встречаюсь по вечерам с бывшим коллегой из мира рекламы. Я не видела смысла скрывать Кирилла, устраивать из этого тайну. Ложь и умолчание – разные, по-моему, вещи. Никогда не стала бы нагромождать одну неправду на другую. Я не изменяю мужу, я выживаю. Моя вторая любовь укрепляет первую. Трудно объяснить, как так получается. Я могу жить изо дня в день только с Максимом.

- Все в порядке, - ответила я. – Усталость к концу года. Скорее бы улететь.

- Я тебя люблю, - серьезно сказал Максим. – Я хочу прожить всю жизнь только с тобой.

И обнял меня, шагнув мне навстречу. Меня охватило неистовое желание сказать ему, что я иногда тоскую по ребенку, которого у нас с ним никогда не будет, что мы могли ошибиться, что я завидую бестолковой жене Кирилла, потому что у нее есть дочка. Но я справилась с собой. Дождь отрезвил меня.  Низко перекладывать ответственность на любимого человека. Все важные решения мы принимали вместе, даже если принимали их молча.

- И я тебя люблю, - откликнулась я. – Сделать тебе кофе?

Через три дня мы улетели во Вьетнам и встретили Новый год уже здесь. Весь курортный поселок был феерически пьян, и я отплясывала на вечеринке серферов, бронзовых ясноглазых ребят из мира вечного Солнца. Максим болтал с крошечными вьетнамками, по сравнению с которыми казался гигантом – они не доставали ему даже до плеча. Я строила ему рожицы через весь танцпол. Мы вернулись в нашу маленькую виллу оглушительно счастливыми.

… Коммуникатор снова вспыхивает. Этак береговая охрана решит, что я подаю сигналы врагам социалистической страны.

«Я люблю тебя», - написал Кирилл. - «Вернешься, куплю мороженое».

Я улыбаюсь.

«Ванильное. Люблю тебя. Не мерзни!» - и мой ответ отправляется в путь в Москву.

Я тихо вхожу в домик. Прислушиваюсь. Максим посапывает, а, значит, крепко спит.

Но когда я осторожно опускаюсь рядом на кровать, он вдруг на миг выныривает из глубин снов и совершенно ясным голосом говорит:

- Вера, я тебя люблю.

И вновь засыпает.

Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю.

Я стою у кованых ворот, преграждающих вход в мой тайный сад, окутанный дождем. Сад принадлежит только мне.

Или нет? Почему я решила, что дождь идет только в моей душе?

Я распахиваю изящные створки, и мужчины входят в мой мир. На их волосах оседают влажные снежинки. Мне нужно было сделать этот шаг давным-давно.

Я беру Максима и Кирилла за руки, и мы не спеша уходим вглубь сада, в дождь, в сумерки, и мокрый снег скрывает наши следы.

(Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю.

Я стою у кованых ворот, преграждающих вход в мой тайный сад, окутанный дождем. Сад принадлежит только мне.

И я вернусь сюда, вернусь, уйду в его глубины, оставляя исчезающие следы на мокром снегу.

Но сейчас не время грустить под зябким дождем. Я дотрагиваюсь до изящных створок, замираю на миг, а потом распахиваю ворота и, не оглядываясь, выхожу из сада к ждущим меня Максиму и Кириллу).