Интересно, как получается. Окуджавы, Высоцкого, Бродского тексты знал, еще понятия не имея об имени автора. Правда-правда! Помню, как мы с ребятами в конце пятидесятых с удовольствием горланили:
…А мы швейцару: "Отворите двери!
У нас компания веселая, большая,
приготовьте нам отдельный кабинет!"…
Правда, мы тогда пели:
… У нас компания веселая, блатная…
Как-то ближе это было…
А имя такое – Булат Окуджава – узнал я году в 60-61-м, не помню уже точно, когда подошел ко мне на перемене товарищ мой Юрка Лынюк и показал журнал «Юность», где были стихи с такими строками:
…Плачьте, дети! Умирает мартовский снег.
Мы ему воздадим генеральские почести…
И я сразу чего-то подумал, что это стихи о Сталине. Тем более, там в конце и такие строки:
…Но останется снежная баба вдовой.
Будьте, дети, добры и внимательны к женщине…
Снежная баба. Вдова… Родина овдовела… Нет, я не мог это принять! И злился, и спорил с Юркой…
Странно. Вроде об Окуджаве пишу, а, на самом деле, о себе, о себе говорю… Хотя… Это же мой Окуджава!
«Примирила» меня с Булатом Окуджавой песенка, услышанная вскоре. Примирила… Да я его обожать стал! А песенка осталась на всю жизнь. В самые трудные-претрудные мгновения жизни я пою себе две песенки: «А в тайге по утрам туман…» Кукина и «Бумажного солдата» Окуджавы.
…А он, судьбу свою кляня,
не тихой жизни жаждал,
и все просил: "Огня! Огня!"
Забыв, что он бумажный.
В огонь? Ну что ж, иди! Идешь?
И он шагнул однажды…
Вот даже сейчас, отвлекся. Спел шепотом. Легче? Не знаю. Лучше – это точно!
И еще. Помните? Ну, конечно, конечно помните!
…Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаянье,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
В последний,
Случайный…
Правда же, и вы это пели, когда невмочь? Или будете петь…
А потом нахлынули, навалились, пленили его военные песни.
… Вы слышите: грохочут сапоги,
и птицы ошалелые летят…
Да, мы это пели. И слезы, смешные и мальчишеские, застревали в глазах.
…А где же наши женщины, дружок,
когда ступаем мы на свой порог?
Они встречают нас и вводят в дом,
но в нашем доме пахнет воровством…
У нас не было тогда еще женщин. Откуда? Но мы понимали и не понимали. И, наверное, сострадали и предчувствовали.
…А мы рукой на прошлое -- вранье!
А мы с надеждой в будущее: свет!..
Задумался. А сколько, сколько же раз приходилось, махнув рукой на прошлое, снова верить и надеяться. Спасибо, Булат! Ведь это так важно, хоть раз в жизни, махнуть рукой на прошлое.
…Всю ночь кричали петухи
и шеями мотали,
как будто новые стихи,
закрыв глаза, читали…
А ведь и это уже бывало в жизни, еще такой короткой.
Я говорил ему об этом очень много лет спустя, душной сентябрьской ночью 1969 года в городе Баку, когда после его и других поэтов концерта в местной филармонии мы пошли покорять город. «Покорение» закончилось, кажется, в местном центральном парке, в ресторане «Дружба» под памятником Кирову… Мы, юные офицеры, пили с поэтом коньяк «кёль-кёль» и пели ему его песни.
Но это потом.
А тогда… Нет, надо опять о себе. И о Соколове… У Олега Соколова бывали все! Художники, писатели, поэты, гебешники, конечно. Однажды я пришел к Олегу и застал огромную там компанию. На полу были расстелены два байковых одеяла, на них стояли бутылки с вином и закусь.
Человека с гитарой я сначала не узнал. А он взял и спел:
… Я знаю: ты всё умеешь, я верую в мудрость твою,
как верит солдат убитый, что он проживает в раю,
как верит каждое ухо тихим речам твоим,
как веруем и мы сами, не ведая, что творим!...
Ребята! Вы понимаете, что эта песня навсегда! Для меня точно! Как «Сода-Солнце» Анчарова, как «Повести Белкина», как «Тамань», как «Гамлет» и «Ричард Ш», как «Зимняя ночь», как «Николас Никльби», как «До свидания, мальчики» …
…Господи, мой Боже, зеленоглазый мой!
Пока Земля ещё вертится, и это ей странно самой,
пока ей ещё хватает времени и огня.
дай же ты всем понемногу... И не забудь про меня…
Говорят, на слете католической молодежи в Польше эту песню пели хором более миллиона человек…
Ох, Булат! Мы все-все тогда стали «дежурными по апрелю».
… Из конца в конец апреля путь держу я.
Стали звёзды и круглее и добрее.
— Что ты, мама! Просто я дежурю,
я — дежурный по апрелю…
Вдруг вспомнил, как мы с друзьями, прихватив три бутылки «Шипучей» поперлись в санаторий Чкалова, где Булат с Петром Тодоровским писали сценарий фильма «Верность». Конечно, нас не пустили. Санаторий Чкалова был номенклатурным. Мы пытались проникнуть туда через забор, но, повторяю, санаторий был для номенклатуры, поэтому нас скрутили в один миг. Вечер закончился в отделении милиции, где мы с милиционерами распили нашу шипучую под песни Булата, которые мы самозабвенно орали.
…А если что не так — не наше дело.
Как говорится, Родина велела.
Как славно быть ни в чём не виноватым,
совсем простым солдатом, солдатом…
На крик наш заходили новые менты, их начальство и… присоединялись.
…Мне нужно на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
вдруг захотелось в ноженьки валиться,
поверить в очарованность свою!..
А потом нас в «раковой шейке» развезли по домам. Машина мчалась по Пролетарскому – тогда! – бульвару, а из кармана для арестованных неслось:
… Мостовая пусть качнётся, как очнётся!
Пусть начнётся, что ещё не началось!
Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтётся...
Что гадать нам: удалось — не удалось?..
А мостовая действительно качалась.
А мы пели. И нам было славно. И завтра был выходной. И нас не арестовали, а вот, везут домой. И…
Мелодия как дождь случайный
Гремит и бродит меж людьми,
Надежды маленький оркестрик
Под управлением любви.
Надежды маленький оркестрик
Под управлением любви.
Знаете, я только сейчас, проверяя себя, вернее, свою память, узнал, что одна из моих самых любимых окуджавских песен посвящена Борису Балтеру, чью повесть «До свидания, мальчики» очень люблю. Нет, даже не так. Я с этой повестью не расстался, прочтя ее. Она со мной. И окуджавские строки тоже…
…Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
вместо свадеб - разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
раздарили сестрёнкам своим…
Мы редко пересекались. Еще разок в Одессе, в тот вечер в Баку… Ах, да, еще в ЦДЛ на каком-то сборном вечере, когда Булат Шалвович пел тоже любимую мою:
…По Смоленской дороге метель в лицо, в лицо.
Всё нас из дому гонят дела, дела, дела.
Может, будь понадежнее рук твоих кольцо -
покороче б, наверно, дорога мне легла…
Странно, был период, когда Булат Окуджава подписывал письма в защиту Синявского и Даниэля, был период, когда печатался за границей, говорил смелые вещи. Но… У Окуджавы, как, кстати, у Высоцкого, нет ни одной антисоветской песни. И, при этом, если у меня и были символы сопротивления совку, то, конечно, среди них был Окуджава.
Потому что, он был совестью и душой! Он не указывал путь. Он просто говорил, что путь этот есть…
… — А где ж этот ясный огонь? Почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом...
— Фонарщик был должен зажечь, да, наверное, спит,
фонарщик-то спит, моя радость... А я ни при чём.
И снова он едет один, без дороги во тьму.
Куда же он едет, ведь ночь подступила к глазам!..
— Ты что потерял, моя радость? — кричу я ему.
И он отвечает: — Ах, если б я знал это сам...
Потому что, он дарил надежду.
…Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет, |
Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла…
И еще. Смысл жизни, в понимании Булата Окуджавы, был в дружбе, откровенности, любви и тепле. И мы приникали к нему, как к источнику. Я читал, что некоторые называют его слабым поэтом, а песни его простенькими. Бог этим людям судья. Только, наверное, Бог. Потому что, Бог зачем-то лишил их душевной чуткости и глубокого ума. Но это им не мешает, наверное. Как и мне, нам, не мешает их брюзжание. Потому что, мы взялись за руки и негромко поем:
… Виноградную косточку в тёплую землю зарою,
и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,
и друзей созову, на любовь своё сердце настрою.
А иначе, зачем на земле этой вечной живу?..