Судьба поставляет только сырой материал и
нам самим предоставляется придать ему форму.
В начале февраля 1958 года в поселок Ново-Шлюзовой, который приютился в межшлюзовом бьефе Куйбышевской ГЭС, прибыли четверо выпускников Горьковского речного училища. Там стояли вмёрзшие в лёд речные теплоходы, на которых будущие штурмана с приходом весны отправятся в свои первые плавания по Волге.
В межнавигационный период мы жили коммуной, продолжая крепко держаться друг друга. Но прошло время, чувство неудовлетворённости позвало меня в другие края и в 1963 году я пошёл своей дорогой, которая навсегда развела меня со старыми друзьями. Шли годы, укрывая толстым слоем прожитую жизнь. И вот мне сообщили, что 8 декабря 2006 года ушёл из жизни первый из нашей четвёрки - Жиганов Гена. Это горькое известие подтолкнуло меня окунуться в то далёкое время, когда мы были молодые и высокие.
ххх
Я, Литвинов Станислав Антонович, бывший курсант выпуска 1953-1958 гг, хочу сказать доброе слово о Горьковском речном училище, офицерско-преподавательском составе, работниках административно-хозяйственной части, всех, кто обеспечивал достойное функционирование такого сложного механизма, как закрытое военизированное учебное заведение.
Сам я из Арзамаса Горьковской области, многодетная семья, бедность. Когда учился в 7-м классе (обучение в школах было раздельным: мужская - имени Пушкина и женская - имени Ворошилова) весной 1953 года попалась мне в руки газета, где было объявление о приёме в Ленинградское Высшее военно-морское училище имени М.В.Фрунзе. Это объявление стало для меня голубой мечтой - оставалось только закончить 8-9-10 классы и я обязательно буду учиться там и стану морским офицером! Но школьное обучение после 7-го класса было тогда в РСФСР (ныне Россия) платным. Тогда мы и не знали, что в это же самое время в союзных республиках 10-ти классное образование бесплатное. В семье не было денег и мечта стать военным моряком так осталась мечтой, а военно-морской флот СССР, возможно, не досчитался одного адмирала.
Закончив 7-й класс что-то надо было предпринимать и поехал я по собственной инициативе в город Горький на сдачу приёмных экзаменов в речное училище. Ведь кого примут, тем полное государственное содержание! А это было главным тогда. О том, что есть мореходные училища я и не знал. Объявление-то поместило в той газете только речное училище. А с другой стороны, как бы я, почти ребёнок, в одиночку сумел добраться, например, из нашего тихого Арзамаса с пересадками в незнакомых городах до Одессы? Одних денег сколько надо! И где их взять?
Никто из взрослых в поездке в Горький меня не сопровождал. А дорога из Арзамаса длинная, целых 120 километров. Доехать можно было автобусом за 4 часа, но билет дорогой. Дешевле ехать местным поездом, состоящим из старых зелёных вагонов ещё царских времён. Он шёл 6 часов, останавливаясь на каждом полустанке. Вагоны битком набиты деревенским людом, которые везли в Горький на базар мешки с картошкой и крахмалом. В руках у меня фанерный чемодан с навесным замочком, в котором лежали документы, огурцы и варёная картошка, а вместо хлеба испечённые мамой круглые колобы из отрубей. Есть их было тяжело, царапали горло. И сейчас я удивляюсь, как мальчишка в полтора метра росточка с убогим чемоданом в руках не потерялся в большом незнакомом городе, смог найти училище, пройти медкомиссию, сдать вступительные экзамены и вернуться домой.
Правда, по приезду в Горький споткнулся о действительность: во-первых, я впервые увидел трамвай, а во-вторых, бывалые люди у нас в Арзамасе говорили, мол, билет на него стоит 20 копеек, которые я и приготовил, но в действительности цена за проезд оказалась выше - 30 копеек. Это заставило корректировать свои расходы. В середине августа пришло извещение, что я зачислен в курсанты. Надо готовиться к отъезду и бедная мама, которая умрёт через 9 месяцев задушенная ангиной, заставила меня примерить старый лыжный костюм из байки, ранее носимый старшим братом. Чтобы он выглядел новее, она перекрасила его в синий цвет. Я одел тот обновлённый костюм, простился с семьёй и опять в одиночку отправился в другую жизнь. В памяти остался вестибюль училища и множество таких же как я подростков с чемоданчиками в руках. Что, куда, зачем? Ничего не понимаю и вдруг слышу команду:- Повзводно, в две шеренги, становись!
Так в последних числах августа 1953 года прозвучала первая в моей жизни команда. Мальчишеский муравейник зашевелился, выстраиваясь в две шеренги. Я встал в самом конце строящихся, "на шкентеле", как говорят на военном флоте. Кто бы мог подумать, но сам того не ведая очутился среди нужной роты и даже в своём первом взводе, который и стал для меня семьёй. Строгая дисциплина и военный быт мне были не в тягость, ибо соприкасались с моей тайной мечтой.
ХХХХ
Сейчас, всматриваясь в сгущающиеся за спиной сумерки жизни, в которых безвозвратно затерялись годы юности, пытаешься вызвать в памяти минувшее. И появляется чувство вины, что молодость не ценила достойно заботу, отдаваемую тебе другими, а всё принималось как само собой разумеющееся. Строевая составляющая училища: батальон, рота, взвод, отделение. Очень мудро - в ротах младших курсов старшины и командиры взводов назначаются из лучших курсантов выпускного курса. Они пользовались большим уважением. Мы, помню, очень любили своего первого командира взвода Колю Соболева - он с четвёртого курса, а мы - первокурсники, "салаги". И был комвзвода для нас авторитетом и подчинялись ему безоговорочно. Кстати, даже на 3-м курсе старшина роты и командиры взводов назначались из роты выпускников и только на 4-м курсе командиры были из нашей среды, ибо старше уже никого не было. Не смотря на то, что возраст курсантского состава училища был в пределах от 15 лет на первом курсе до 20 на четвёртом, не было ни одного случая, чтобы младший был обижен старшим. Строгие требования дисциплины для всех без исключения скрепляли курсантов в единый монолит. Конечно, первокурсники поначалу ещё тосковали по дому, но новые требования и обязанности, продуманный распорядок дня вскоре становились нормой жизни.
Полное государственное содержание включало в себя 3-х разовое питание, обмундирование рабочее и выходное и небольшую стипендию, которая от курса к курсу повышалась. Правда, имелось и отличие от армии - нам не полагалось табачное довольствие. Курение было запрещено, но кто курил, тот потихоньку и покуривал. За нашим внешним видом следили строго. Курсантов первого и второго курсов стригли "наголо", а 3-у и 4-у курсам разрешалось носить аккуратную причёску. В повседневной жизни всё училище ходило в рабочей форме, а форма № 3 (выходная) полагалась только суточному наряду и идущим в увольнение. Нижнее бельё сдавалось в стирку и смена его была во время еженедельного похода в городскую баню. Рабочая форма или “роба“ также периодически сдавалась в стирку. Для опознавания своих вещей пришивалась бирка с фамилией владельца и личным номером. Я до сих пор помню свой личный номер "17", с которым прошёл все четыре с лишним года. У тумбочки дежурного по роте находился стенд под стеклом, где на специальных гвоздиках висели жетоны с личными номерами курсантов роты, а потому отсутствие такового на доске сразу ставило вопрос: а где находится курсант такой-то? Уходя в увольнение, ты получал личный знак на руки, был обязан хранить его как зеницу ока и предъявлять при проверке воинскому или курсантскому патрулю. Возвратившись из увольнения знак сдавался дежурному по роте и занимал своё место на гвоздике. За время учёбы я не помню ни одного случая утери личного знака.
И особое слово благодарности нашим офицерам - командирам рот. Дело прошлое, но мы тогда не задумывались, что у них могут быть семьи, которым они должны уделять внимание, ведь командир роты был практически постоянно с нами. Строгий распорядок дня выполнялся скрупулёзно. Ежедневно в 06.15 звучал свисток боцманской дудки и вслед команда “Подъём!” (в воскресенье подъём сдвигался на час - 07.15).
Вся рота по форме “брюки и тельняшка” выбегает во двор Дома курсанта. Командир роты впереди и одет также. После короткой пробежки старшина даёт команду "разомкнуть строй", чтобы каждый имел свободу движений. И первое же упражнение "на разрыв морской груди" заставляет тебя сбросить остатки сна. Командиры взводов и старшина личным примером вбивают в нас утреннюю бодрость для преодоления трудностей наступившего дня.
Зима. Темень. Рота, а это, считай, 100 человек, выполняя команду старшины “Шаго-о-м марш!”, делает первый шаг, начиная переход в учебный корпус. Мы покидаем Сенную площадь, где находится жилой корпус и выходим на слабо освещённую Верхне-Волжскую набережную (в быту "Откос"). Справа, далеко внизу, покрытая льдом Волга и лежащее в темноте Заволжье. Слева светят слабым светом окна просыпающихся домов, которые сплошной стеной тянутся до площади Минина. Это там, где спускается к Волге широкая Чкаловская лестница, стоит на гранитном круглом постаменте сам Чкалов. Он натягивает лётные перчатки и смотрит в бездонное небо.
Командир роты и старшина идут вне строя, а перед ротной колонной вышагивает “флажковый” с фонарём, в котором горит керосиновая лампа, сигнализируя встречным о движении роты. На перекрёсток "флажковый" выходит первым и даёт сигнал автомашинам или трамваю остановить движение для безопасного прохода ротной колонны. Замыкает строй “флажковый” с фонарём красного цвета. Днём фонари заменяются красными флажками. Ротные колонны идут одна за другой, но “флажковые“ у каждой роты свои. Отступлений от этого правила нет. Старшина хорошо поставленным голосом подстёгивает строй:-
- Рота! Подтянись! Взять ногу! Р-раз, р-раз, раз, - два, - три-и! И рота оживает, становится энергичной.
Командир роты: - Старшина! Песню!
Старшина поворачивается к роте: - Запевай!
Над строем взлетает голос запевалы:-
Ничего не говорила
Только рядом до речки дошла...
И стоголосый хор молодых парней дважды повторяет слова припева:-
Посмотрела - как будто рублём одарила,
Посмотрела - как будто огнём обожгла.
Как же была красива эта наивная песня, которую пели мальчишки, большинство из которых ещё ни разу не целовались. Вот девушка уходит своей дорогой, а запевала грустит:-
Даль сегодня прояснилась,
Ночь хорошие звёзды зажгла...
И рота прощается с незнакомкой, уверяя её:-
Третьей роте сегодня ты ночью приснилась,
А четвёртая рота заснуть не могла.
Конечно, это явное лукавство. Никто из поющих не страдает бессонницей.
Роты идут одна за другой, хрустит снег под рабочими ботинками. Война закончилась всего 8 лет назад и запевала вспоминает былое:-
Наш солдат не раз бывал в огне, да!
Шёл в атаку не робел, не робел...
А рота с лихим посвистом дружно подхватывает припев:-
Эх ты, ласточка-касатка быстрокрылая!
Да ты, родимая сторонка наша милая!
Эх ты, ласточка-касаточка моя быстрокрылая.
Сколько же раз за 4 с лишним года звучала в нашем строю эта "Ласточка-касаточка"!
Идётся бодро и ты горд, что являешься равноправным среди своих товарищей. Погоны на шинели подтверждают это, а твой голос звучит в общем хоре. Прибываем в учебный корпус и переходим под опеку преподавателей и контроль начальника специальности Ивана Сергеевича Мореходова. Мы, по-прежнему, остаёмся в суровом мужском кругу, поскольку женщин-преподавателей почти не знаем и их легко пересчитать по пальцам.
На время учебных часов командир роты, видимо, имеет личное время, но в перерывах между уроками старшина роты и командиры взводов обязательно появляются в роте, чтобы убедиться, всё ли в порядке. Как много нам уделялось внимания можно судить по такому трогательному, с моей точки зрения, правилу: ежедневно было 6 уроков, но в среду - 8. В обычные дни дождаться обеда проблемы не было, но при 8 учебных часах ... И каждую среду, после 5-го урока все 4 года ротный старшина с помощником по хозчасти приносили в класс поднос, где для каждого лежал кусок чёрного хлеба, посыпанный сахарным песком. Как же это было вкусно! Этот святой кусок хлеба - трогательная забота училища о своих воспитанниках.
Наконец, заканчиваются занятия, рота строится для следования в Дом курсанта, где нас ждёт обед. Командир роты опять с нами. Чтобы было идти веселее, вновь над ротной колонной голос запевалы:-
Но на слова влюблённого матроса
Сказала "нет", потупив леди взор,
Взметнулось сердце в нём, как крылья альбатроса,
И бросил леди он в бушующий простор.
Рота в припеве не осуждает матроса за уголовно наказуемое деяние, а живописует море, как бы оправдывая злодея:-
А море грозное ревело и стонало,
На скалы с грохотом взлетал за валом вал ...
Прошло много-много лет, но и сегодня автор этих строк испытывает нежные чувства, вспоминая юношескую наивность исполнителей тех строевых песен.
Приём пищи – целый ритуал. За стол усаживаются на длинные скамьи 12 курсантов (по 6 с каждой стороны). Место за столом постоянное для каждого на все 4 года. На стол подаётся 2 бачка с первым блюдом, которое разливают по мискам “бачковые“, хлеб по желанию, а второе разносят официантки. На третье обязательно компот или, реже, кисель. В праздничные дни получали печенье или даже шоколадные конфеты! “Бачковые” помогают накрывать на столы, для чего даётся команда:- “Бачковым на камбуз!“ Громко разговаривать во время обеда нельзя, а если порядок нарушался, то тут же для провинившегося стола следовала команда взводного:- “Встать!“ Все мигом замолкали и, отложив ложки и держа "руки по швам", ждали новую команду:-“Сесть!“, чтобы продолжить обед. Приняв пищу, по команде “Встать, выходи!“ отправлялись в ротные кубрики. Остающееся до вечерней поверки время заполнено занятиями согласно распорядку дня. Нам никогда не было скучно и время от подъёма до отбоя пролетало незаметно, тем более приближается суббота, когда во второй половине дня грядёт долгожданное увольнение, а для местных городских иногда даже с ночёвкой дома.
За прошедшую неделю, если ты не имел замечаний и не обзавёлся двойкой, то включён в список на увольнение. Команда “Увольняемым в город приготовиться к построению!” подстёгивает молодой народ и начинается весёлая суета. “Увольняемым построиться!” “Равняйсь! Смирно!” - и две шеренги подтянутых, начищенных и наглаженных претендентов на увольнение замирают в строю. Начинается смотр. Первая шеренга делает 2 шага вперёд. “Кру-гом!” Командиры взводов стоят у своих подчинённых, а командир роты и старшина проходят внутри строя, осматривая каждого. Полученное замечание немедленно устраняется. Проверяется даже чистота носовых платков, а зимой командир роты обязательно подаст команду: - “Поднять штанину!” Он хочет убедиться надеты ли кальсоны, чтобы мальчишки-курсанты по дурости своей не простудились. И что интересно - за 4,5 года я, например, ни разу не болел и даже не простужался.
Как бы то ни было, но день подходит к концу и в 21.30 звучит команда на построение на "вечернюю поверку". Проверяется наличие личного состава, командир роты подводит итог дня и намечает возможные задачи на завтра. Объявляются благодарности или взыскания, если таковые имеются. Команда “Разойдись!” и начинается подготовка ко сну, а в 22.00 – “Отбой!” Свет гасится, но дежурная лампочка синим светом будет освещать кубрик всю ночь, что нисколько не мешает спящим. Наступает тишина и только дневальный у тумбочки дежурного по роте остаётся бодрствовать и охранять сон своих товарищей, да проштрафившийся курсант начинает танец, натирая щёткой до блеска паркет ротного коридора. А в 06.15 следующего утра дежурный по роте полным голосом, после свистка дудки, поднимет роту навстречу заботам нового дня.
Строки, которые вы только что прочли - это мой низкий поклон нашим офицерам-воспитателям и сожаление, что никто из них уже не прочтёт эти слова благодарности, адресованные им. Поздно. Ушли от нас эти люди, прошедшие войну, но сохранившие душевные силы, чтобы окружить нас заботой, заменить, сколь можно, родителей. Офицеры поддерживали строгий внутренний распорядок жизни училища, который обеспечивался самими курсантами, несущими дежурную службу по всем подразделениям. Для привития курсантам должного уважения к требованию уставов служило и общее построение на развод, заступающих в очередной суточный наряд. Весь наряд выстраивался "по ротно", одетый по форме №3. Дежурный офицер проверял состояние внешнего вида курсантов и проводил необходимый инструктаж. Эта процедура выполнялась ежедневно в строго определённое время и выглядела красиво. Дежурный по училищу офицер нёс службу в Доме курсанта, а в учебном корпусе, под командой его двух помощников из курсантов 4-го курса, несли службу часовые у Знамени и рассыльный. Особую красоту и строгость вестибюлю училища придавала стеклянная пирамида со Знаменем СССР и Флагом ВМФ, охраняемая часовым с автоматом. Проходя мимо неё курсант приветствовал Знамя и Флаг, переходя на строевой шаг и держа руки "по швам". Не менее эффектно выглядел и помощник дежурного по училищу с повязкой “Рцы“ на рукаве и кобурой пистолета на длинных ремнях, напоминая лихих матросов времён революции.
В бытовом плане в течение первого курса мы жили довольно тесно, спали на 2-х ярусных койках, но с завершением строительства 2-й очереди Дома курсанта всё переменилось. Штурманское отделение было переведено в новую пристройку к основному корпусу, где были отличные условия: каждый курс располагался теперь на отдельном этаже с просторными кубриками на один взвод, просторными умывальными и гальюнами, кубриком для старшин с ротной канцелярией и комнатой для командира роты. Получили прекрасный спортивный зал, где иногда проводились и городские соревнования. Но для нас самое главное - большой обеденный зал, где одновременно усаживалось всё училище.
Преподаватели училища. Интересные были люди и очень заботливо относились к нам. Колоритная личность - преподаватель спец.лоции реки Волги Чистовский Николай Яковлевич. До 1955 года все преподаватели имели звания, носили форму и погоны соответственно ведомству, в котором служили. Если у всех гражданских преподавателей погоны были по ведомству МРФ, то Н.Я.Чистовский носил погоны ВМФ в звании капитана 3-го ранга. К нему обращались согласно его звания и это ему очень нравилось. Но в 1955 году в стране началось “развоенизирование” ведомств и МРФ сняло погоны, носимые ещё с войны. Все преподаватели стали именоваться просто “товарищ преподаватель”. Чистовский не смог перенести внезапное лишение бывшего звания и отказался признавать нововведение:
- Я вам не “товарищ преподаватель”, а “товарищ капитан 3-го ранга” запомните это!
Мы так и обращались к нему. Курсантский состав продолжал носить погоны ещё один год, но в 1957 году они были сняты.
Уже говорилось, что офицерский состав прошёл войну и иногда позволял себе небольшие вольности. Например: идёт урок “мат.часть артиллерийского орудия”, тема -взрыватель мгновенного действия. Преподаватель капитан 3-го ранга Шилов, уважаемый нами офицер-фронтовик, объясняет чувствительность этого самого взрывателя:
- "Товарищи курсанты, чтобы уяснить себе сколь велика чувствительность взрывателя мгновенного действия снаряда, представьте себе комариный хрен!"
И в поднятом правом кулаке освобождает указательный палец, который теперь одиноко торчит вверх.
- "Вот летит снаряд с этим взрывателем, - левая рука изображает полёт снаряда, - вот они касаются друг друга и... взрыв! Понятно?"
- "Понятно-о-о!" - соглашается взвод.
ххх
Воспоминания о годах, проведённых в стенах родного училища, о нашей бескорыстной и чистой юности не имеют конца. Строевыми занятиями всё не ограничивалось: в училище был свой духовой оркестр и хорошо развита художественная самодеятельность. Проводились прекрасные вечера отдыха, где каждая специальность старалась провести вечер с танцами и концерт, как можно лучше. Приглашались девушки из педагогического училища, расположенного неподалёку. Была атмосфера удивительной чистоты отношений. О спиртном вообще не задумывались. Была очень развита стенная печать, а к Новому Году или вечеру отдыха готовились специальные стенгазеты большого размера с множеством рисунков и дружеских шаржей. Работали спортивные кружки, а на время каникул ходили в лыжные агитпоходы, вместо поездки домой.
Но как же красиво выглядело училище, когда парадные расчёты рот, имея в голове колонны оркестр и развёрнутое Знамя, под звуки марша проходили людскими коридорами по улицам родного города! Звучали строевые песни. Одна рота заканчивала петь, а запевала другой роты открывал свою душу:-
Я из порта из Сиднея
Напишу две строчки...
И рота сотней молодых голосов объяснялась далёкой подруге:-
Неба южного синее
Глаз твоих цветочки.
Мальчишки сопровождали строй, повторяя слова припева. Мы гордились училищем.
На военном флоте тогда служили 4 года и первые 2 года всех стригли "наголо". Это же касалось и нас - элементарная санитария, поскольку в то время вшей хватало. Жёсткий порядок был в стране: возвращаешься из отпуска или командировки должен обязательно пройти санпропускник. Санпропускник - это обычная баня, где на время помывки ты обязан сдать всю свою одежду в спецкамеру. В ней она, одежда, прожаривается при высокой температуре и все возможные насекомые, спрятавшиеся в её швах, погибают. После помывки получаешь справку о прохождении санпропускника и тебя принимают родные стены.
Идёт год за годом, мы взрослеем. После окончания третьего курса отправляемся в далёкий город Балтийск для прохождения военно-морской практики. Боевые корабли, выходы в море и вот 1-го мая 1956 года на палубе корабля под военно-морским флагом каждый принимает военную Присягу. И пусть многим ещё не исполнилось 18 лет, но подпись под текстом Присяги поставлена.
Окончен четвёртый курс и пройдены все практики. Нас ждут государственные экзамены и 6-ти месячная стажировка на военном флоте в звании мичмана. Вновь училище думает о будущих выпускниках: на 4-м курсе в обмундировании для нас вместо рабочей форменки выдают рабочие кителя - мы сразу становимся взрослее. Но на этом забота о нас не заканчивается: каждому будущему выпускнику в течение последней зимы в ателье шьют по его мерке форменный суконный китель и шинель. Особый поклон тебе, родное училище, за эту заботу.
Классным руководителем в нашем взводе был Александров Иван Михайлович, преподаватель экономики - высокий, сухощавый, лет 60-ти с абсолютно седой головой. Сам я по натуре общительный, говорливый, непоседливый. Идёт самоподготовка, в классе должна быть тишина, но внезапно возникает спор по какой-то животрепещущей теме и я обязательно должен принять участие в этом разговоре, да ещё и жестикулирую. Как специально, в этот момент в класс заходит Иван Михайлович и, будто кроме меня никого нет, заявляет:
- Ну, конечно, опять Литвинов нарушает дисциплину!
А потом обязательно добавит:
- Попадёшь ты у меня при распределении на поперечный флот,
Он имеет в виду паром, который ходит поперёк реки от одного берега к другому. Но не сбылось предсказание Ивана Михайловича, не стал я водить паром между берегами. Отходил в Волжском пароходстве семь навигаций. Прошёл весь Волжско-Камский бассейн от Москвы и Перми, до Астрахани и Ростова-на-Дону. Но мне всегда хотелось уйти в море и я закончил ещё и мореходное училище. Отходил в море положенный срок и получил рабочий диплом на звание "Капитана дальнего плавания". Это звание остаётся с тобой до конца жизни. Проведя в плавсоставе 45 лет, из них 35 лет безаварийно отходил капитаном в море. Сегодня только и остаётся сказать словами прекрасного детского стихотворения:
“Сейчас, друзья, я стар и сед, расстался с кораблём,
Меня не застаёт рассвет на вахте за рулём.
Давно, пожалуй, на покой пора бы, старина,
Но нет, над картою морской всю ночь сижу без сна..."
Благодарю родные стены училища той невозвратной поры и тех, кто из нас делал людей, вспоминаю всех, стоявших в ротном строю, и говорю:
- Я с вами, я не забыл, я помню вас.