Он чувствовал, что у нее существует своя связь с Верой, и связь эта совсем другая, чем у него. Он догадывался, что связь эта была простой и естественной, и такой же тесной, как утробная. Эта связь не прерывалась ни родами, ни смертью. И это тоже было дано свыше. И дано только женщине. Иногда ему хотелось сказать об этом Наташе, но всякий раз останавливался ,убеждая себя, что не имеет права в это вторгаться. По той же причине он не решался показать ей написанное Цветаевой в день смерти своей младшей дочери, умершей от голода в детском приюте в Москве в феврале двадцатого года. Тут все сказано…
«Звезда над люлькой и звезда над гробом,
А посредине голубым сугробом
Большая жизнь. Хоть я тебе и мать,
Мне больше нечего тебе сказать.,
Звезда моя!»
Кунцево, 1920.