Когда я проснулся и открыл глаза, она стояла у окна, словно пресловутая Ассоль в ожидании пресловутых парусов, и ощущение лирической картины распадалось медленно и неохотно, по мере того, как она игнорировала все мои оклики и вопросы. Неужели мы вчера поссорились сильнее, чем мне казалось на трезвую, заметьте, голову?
Я позавтракал в одиночестве. Вымыв посуду, я услышал топот и уже начал подбирать примирительные слова, когда Она выбежала на лестничную клетку, будто услышала чей-то важный звон ключей. Но никого не было. Вернулась в комнату, взяла зачем-то нашу фотографию с тумбочки и, проведя пальцем по моей физиономии, снова уставилась в окно. Однако же!
Но окончательно меня добил телефон. Ее голос отдавал раздражением, упреком, даже меланхолией, но никак не обидой, хотя она явно о чем-то девичьем изливалась подруге.
— Я не знаю, что случилось. — говорила Она. — Его все нет и нет.
«Так, — подумал я. — Все-таки попахивает третьим лишним. И кого же это она, интересно знать, ждет? Не сантехника же?». Я навис над Ней, но суровым выглядеть, хоть убей, не получалось. Наверно, в силу того, что мозг откровенно разъезжался по швам.
— Да, мы вчера поссорились, — продолжала моя благоверная. — Нет, не сильно. Да! Я уже голову сломала гадать. Он просто ушел и все. Нет, не видела. Я проснулась, а его нет. Думала, в магазин пошел, или, не знаю, цветы иногда покупает в знак примирения. Но он даже не предупредил! Как не беспокоиться, его до сих пор нет! И вообще, я уже скучаю.
После того, как Она дважды упомянула мое имя, я начал медленно отступать к выходу. По дороге попалось зеркало, и я вгляделся в него, несколько раз зажмурившись. Нет, конечно, я там отражался. Я был видим согласно всем законам фотометрии, мои руки не проходили сквозь стены, но диспозиции это не меняло.
Придя в себя, я тоже взял телефон и набрал номер. Абонент ответил быстро, по-человечески. С этим приятелем я давно хотел пересечься, и он охотно согласился через час, посетовав, однако, что вечером придется уехать из города.
В подъезде со мной поздоровались соседи, и я чуть не признался им в любви за этот жест. Когда увидел товарища, я готов был поверить, что этим утром не было ничего, кроме нашего телефонного договора. Мы начали вспоминать студенческие времена, плюшевый деспотизм одиозных преподов и феерическую долбанутость однокурсников, поговорили о новостях в идиотском мире, об идиотских телепередачах на новых каналах, а также тихо посмеялись над рожей посетителя за соседним столиком.
Когда мы пожали друг другу руки, было уже далеко за после обеда. Я был сыт, доволен и почти трезв. Я вошел в квартиру, словно после недельного отпуска, и точно знал, что если нет следов ограбления на замке, то удивляться нечему, и дежа-вю не существует. Оказалось, зря.
Ее голос отдавал взвинченностью, нервозностью и беспомощностью, и я бы с радостью поверил, что включен телевизор и показывают типичную мылодраму, если бы не узнавал этот тембр как свое дыхание.
— Ладно, прости, — говорила Она, — Я же помню, как он к тебе тогда клеился, вот и подумала. Да нет, никаких вестей. Нет, у них он тоже не появлялся. Ладно, прости еще раз, что наорала, я уже вся как на иголках. Да, придется звонить. Или самой искать.
Когда Она повесила трубку, я вновь стоял перед Ней так, что даже статуя бы смутилась. Оценив взгляд, направленный на пол сквозь мой живот, я схватил Ее за плечи, оттянул к стене и несколько раз сотряс.
— Да что с тобой? — уже почти орал я. — Вот он я! Очнись!
Она обмякла в моих руках, смотря как бы мне в глаза, но как будто обтекая взглядом мою голову. Конечно, она ощущала механику моих пальцев, и это было заметно по Ее лицу и тонусу мышц. Она понимала, что ее сжимает не пустое место, иначе бы закричала от ужаса. Она должна была ощущать человека перед собой. Вот только дальше цепь очевидностей обрывалась.
— Что случилось? — продолжал я, чуть ли не хлюпая мозгом в попытке телепатии, — Ты меня не узнаешь?
— Он, — сказала она, как будто самой себе. — Он куда-то ушел. Я скучаю.
— Хорошо, — сказал я. — Я помогу тебе его найти. Ты слышишь меня? Сейчас мы соберемся и вместе пойдем его искать. Окей? Ты знаешь, где он мог пропасть?
Она кивнула и вроде бы даже улыбнулась. Я отпустил Ее, не спуская глаз и продолжая повторять какие-то вариации выше приведенного обещания. Когда мы собрались и вышли на улицу, уже темнело и холоднело. В общем, я очень надеялся, что искать меня мы будем недолго.
— Ну? И куда теперь? — спросил я. — Север? Юг? Запад? Восток?
Она огляделась весьма досужим взглядом, не посмотрев ни на небо, ни в щель канализации, что, надо сказать, обнадеживало. Потом быстрым шагом направилась куда-то, условно говоря, вперед. Я пошел за Ней, стараясь поменьше думать. Это получалось, пока мы не остановились перед дверьми одного хорошего заведения. Как раз того, где я сегодня встречался с другом. Те же столики, темные шторы, тот же телевизор на стене, только расстроенный, шипящий рябью. Меня здесь не было уже пару часов, а нас с Ней — пару месяцев, с тех пор, как мы здесь что-то праздновали не по средствам.
— Ну что, нет его? — спросил я.
Она покачала головой и развернулась. Умница. Мы вышли на воздух, но поспешили не к дому, а куда-то в сторону. Шли долго и остановились около здания, которое сначала показалось мне левым и незнакомым. Я уже хотел разразиться громом на весь этот фарс, но не успел. Черт возьми, подумал я, мы же здесь свадьбу отмечали! Интересно, чего Она ждала? Обнаружить меня тайно обручившимся с какой-нибудь Ее подругой? В любом случае, заведение явно поплохело. Какие-то нечистоплотные люди курили у входа, играла тупая музыка... нет, пошли отсюда, здесь меня точно нет.
Следующим пунктом нашего путешествия был дом моего товарища, с которым я беспечно ностальгировал каких-то пару часов назад. Мы здесь часто бывали разными компаниями. Кажется, именно здесь я в чем-то признался Ей и что-то предложил. Как бы нам помог сейчас квартирант! Но, к сожалению, дверь была заперта, он уехал из города, как и обещал.
Было еще одно хорошее заведение, где мы встречались на заре нашего знакомства, о чем Она даже напомнила вслух, поучительно упомянув день недели и цвет своего платья. Мы проведали квартиру хрен-упомнишь-которой Ее подруги, и снова запертая дверь, что, конечно же, было совпадением.
Какой же это был пункт программы? Девятиэтажный дом был эффектно вертикальным, но крайне ветхим, ободранным, неровным по контуру — кажется, коммунальщики посбивали к чертовой матери балконы, не дожидаясь перитонитов... впрочем, окна горели; значит, жилой. Зачем мы здесь? Я помнил, что моя избранница когда-то снимала комнату в типовой многоэтажке, и может быть, я даже был у Нее или провожал вечерами, но тот ли это дом, не знали ни боги, ни половые органы. Хотелось зажмуриться так, чтобы это называлось «ущипнуть веками глаза». И тут же проснуться.
— Ну уж здесь его точно нет! — отшутился я, оглядываясь не без тревоги.
— Нет, — ответила Она, — Он здесь!
Что сказать, Ее уверенность подкупала. Что-то знакомое все-таки было вокруг. Склероз — не болезнь, а попытка сделать мир интересней. Похоже, дом был частично выселен. Или просто кто-то любил не закрывать двери. Глаза привыкали к темноте, и даже в серости и разрухе находили знаки уюта и ностальгии.
— Он здесь! — восклицала Она, оглядываясь и улыбаясь. — И занавески те же, с подсолнухами! Помнишь? На балконе все начиналось! Солнце, и небо прям такое же, и мы...
Я последовал за Ней, жмурясь от закатного неба в полкомнаты, но вовремя затормозил, вспомнив о хирургии коммунальщиков. Истинные же чувства исцеляют любые сомнения. Скрип петлей на секунду заглушил даже Ее вскрик. Ее фигура убыла вниз нелепо и резко, словно видеомонтаж. Я зажмурился и тут же раздался глухой удар об землю где-то под минус девятым небом.
«Странно, почему они не заперли двери на балконы?», подумала тишина моими мозгами и что-то шмыгнула в ответ сама же себе. Я вернулся в лифт, не переставая думать о природе редукторов и тросов. Я размышлял о том, что бывает, если подшипники мотора испорчены, редуктор испытывает постоянные ударные нагрузки, да и сам порядком затерт. Я думал о том, что старые тросы, и так отслужившие свое, испытывает ненормативные натяжения из-за испорченного редуктора, и в это время где-то над головой раздавался аппетитный треск. А потом приключилась невесомость и повод зажмуриться, воображая свободу космоса, где невозможно упасть и разбиться ни об верх, ни об низ.
Раздался удар. Я упал голыми коленями на салатовую травку. Кузнечики вспорхнули, словно брызги. На голубом небе светило беспечное солнце, уже, наверно, лет десять, а до школы еще целых пол-лета. Ко мне подбегает котенок-подросток и прыгает на ручки. Я прижимаю и глажу его, и начинаю кружиться. Не вставая с колен, я медленно отрываюсь от примятой травы. Мы кружимся вокруг оси моего позвоночника и поднимаемся над лужайкой все выше, с каждым метром утраивая обороты. Солнце тоже становится все ярче, пока за его лучами не пропадают даже тени.
Я снова открыл глаза. Потолок не падал. Паутины не качались. Комната была пуста как ухо без барабанной перепонки. Болела спина и почти не двигались ноги. Пустая бутылка на полу у кровати поблескивала в полумраке грязными бликами. Странно, подумал я. Ведь в любой лифтовой шахте есть ловители. Давнишнее изобретение; стоит кабине опускаться быстрее положенного, они ее сразу жефиксируют. Даже самый замухрыжный лифт может застрять, но никак не упасть!
Я зажмурился, но ничего не изменилось. Зажмурился еще раз. Говорят, если много раз смыкать и размыкать веки, рано или поздно переключишься на нужный канал. Наверно, что-то заело. Надо отдохнуть и зажмуриться поглубже. Главное, не торопить события. Я закрыл глаза и почувствовал, что улетаю в разноцветный шум. Каналы переключаются. Все будет хорошо.