Я, как сейчас, помню тот самый жаркий июльский день, когда в один миг изменилась вся моя размеренная тихая жизнь, когда я нашла часть себя, которую давно потеряла и уже не надеялась обрести. И к этому дню я шла долго. К таким событиям в жизни человек никогда не бывает подготовлен. Они просто случаются и меняют тебя кардинально.
Я выходила из супермаркета с двумя огромными пакетами, переполненными продуктами, когда увидела то, что повергло меня в ужас. Пакеты тут же с грохотом упали на землю, мои зеленые яблоки и розовые помидоры выскочили и понеслись по ступенькам с большой скоростью. Но на это я не обратила внимания. Я, оцепенев, смотрела на то, как маленький тощий старичок в инвалидной коляске упал со ступеней и со всей скоростью полетел к асфальту, переворачиваясь на лету.
Старик не издал ни единого звука, он резко вылетел из своей коляски и упал лицом вниз. Я бы не дотянулась, не смогла бы остановить коляску. Ах, если бы на минуту раньше мне выйти из этого проклятого супермаркета! Ненавижу лживую политику, ненавижу этот чертов городок! Неужели так трудно сделать пандус для инвалидов! Я помню, как отчаянно пытаюсь поднять старика и посадить его обратно, но у меня не получается. А прохожие странно косятся на нас и не думают помочь. У старика нет правой ноги. Ни один человек не остановился и не спросил, нужна ли нам помощь. В тот день я открыла для себя всю жестокость и равнодушие человеческого существа. Спустя некоторое время, охранник все же подошел к нам и помог посадить старика в коляску. Затем посмотрел на меня раздраженно и сказал:
- Дамочка, следите за своим отцом.
Я хотела ответить, что он мне не отец, но не стала. Я не могла разговаривать. До того я была шокирована и расстроена, что слова отказывались звучать, а слезы наворачивались на глаза. Не то, что я была обижена за старика, слетевшего со ступеней, я была обижена за себя, за своих детей, за страну, в которой я живу. И еще мне было стыдно.
После того, как охранник ушел, я взглянула на старика. Из носа течет кровь, небольшие ссадины на лбу. Я достала платок и, смочив его водой, приложила к носу.
- Я отвезу вас в больницу, - сказала я хриплым голосом.
Старик не отвечал мне, он просто покачал головой.
- Вас должен осмотреть врач. Вы слишком сильно упали. Можно я вас отвезу?
Старик все так же качал головой.
- Тогда я отвезу вас домой.
Старик упрямо отказывался со мной разговаривать.
- Почему вы ничего не говорите? Вам плохо? Я отвезу вас в больницу. Пожалуйста, скажите хоть что-нибудь.
Старик после моих слов достал из кармана бумажку с маленьким карандашом и принялся дрожащей рукой что-то на ней писать. Вот он протягивает мне эту скомканную бумагу и взглядом говорит, смотри.
- У меня нет дома, - написал старик. Я медленно поднимаю голову, смотрю на пожилого мужчину в инвалидной коляске и вижу в его глазах слезы.
- Как это нет? Вы же должны где-то жить! Как нет?! – кричу я, еле сдерживая эмоции.
Старик берет обратно бумагу и пишет снова – подвал.
После последнего слова я, ни секунды не раздумывая, останавливаю первого прохожего мужчину и прошу его помочь мне посадить старика в машину. Одна я с этим не справилась бы. Мужчина согласился мне помочь. Общими усилиями старик оказался в моей машине. Всю дорогу он молчал, молчала и я. У меня было, о чем подумать. А старик и говорить не мог. Он был немой. Но столько всего за его губы говорили большие, полные грусти задумчивые глаза. Они не просто говорили, а кричали.
Я открываю дверь своим ключом, завожу старика в коляске внутрь и останавливаюсь, чтобы отдышаться. Это очень тяжело.
По выражению лица старика я поняла, что он чем-то обеспокоен.
- Это моя квартира. Вернее, не моя, я ее снимаю, но вы останетесь здесь.
Старик упрямо качает головой.
- Что такое? Я не могу вас оставить на улице! И в подвале тоже оставить не могу! Я поговорю с Марьей Степановной, скажу ей, что ко мне приехал отец. Она поймет. Пожалуйста, не волнуйтесь. А я постараюсь найти ваших родственников и сказать им, что вы здесь.
Вскоре дети вернулись из школы. Они любопытным взглядом окинули растерявшегося старика и спросили меня:
- Мам, а это кто?
- Это…
- Это наш дедушка, мам? – перебила меня Катюша, и я кивнула.
Ничего объяснять не хотелось. Решили, что дедушка – пусть будет дедушкой.
Катюша подошла к старику, оглядела его со всех сторон и протянула ему свою ручку со словами:
- Деда, я Катя.
Старик улыбнулся и неуверенно пожал Кате руку.
- А я Максим, можно просто Макс, - сказал Макс.
- Ну, все, идите, переодевайтесь, деду надо отдохнуть.
2.
Из того, что дед писал на бумаге, я узнала, что нашего гостя зовут Александром Михайловичем и что он уже месяц живет в подвале вместе с некой бабой Зиной и, судя по всему, у него есть дети. Это все, что мне удалось узнать.
Я постучала в дверь и зашла в комнату с тарелкой горячего супа. Он вздрогнул от неожиданности и уронил на пол свою исписанную бумажку. Я поставила тарелку на стол и подняла бумагу. Поднимая, заметила строку из стихотворения:
- Измерить как тоску моей души?
- Вы пишете стихи, Александр Михайлович? Можно я почитаю? Пожалуйста.
Старик неохотно кивнул, и я принялась с интересом читать его стихотворение.
- Измерить как тоску моей души
Сквозь пустоту с ней воедино слиться
И в одиночестве дыши, хоть не дыши
Один конец – в забвении раствориться.
Пропасть, исчезнуть, упасть в темноту
И солнца след в душе своей оставить
А сердце бьется в замкнутом кругу
Ты одинок, и это не исправить.
3.
- Деда, а давай еще один раз поиграем. Всего разочек, хорошо? – не унималась Катя, которая за последнюю неделю слишком сильно привязалась к деду, равно как и Максим.
Дед учил детей играть в шахматы, терпеливо слушал их длинные школьные истории и улыбался, когда они старались его рассмешить. Приходя со школы, ребята тут же бежали к деду и показывали ему свои дневники. Катя подходила к Александру Михайловичу, нежно гладила его по голове и клала свою голову на его колени.
- Деда, ты больше не уходи, ладно? С тобой так весело, деда.
Иногда дед уходил в себя, долго смотрел в одну точку, сжимая свои длинные тонкие пальцы, и думал о чем-то своем. В такие моменты, казалось, он был где-то далеко. А я смотрела на него, и сердце мое взволнованно мне что-то шептало, что я еще не совсем разбирала. Так продолжалось до тех пор, пока Марья Степановна не узнала о том, что у нас появился дед.
- Это что за старик в моей квартире?
- Я все объясню.
- Ничего не желаю слышать. Мы о чем договаривались? Притащила в дом грязного, вонючего старика и еще что-то хочешь мне объяснить. Мне твоих сорванцов вот так хватает. А тут еще и старикашка-инвалид.
- Я не могла его оставить на улице. Ему некуда было идти.
- И что, всех бомжей сюда заселишь, да? Такое у нас доброе сердце. Пожалуйста, имей доброе сердце, только не за мой счет. Чтобы завтра и духу его здесь не было, поняла меня? Или ты тоже хочешь на улице с ним оказаться? Придумала тут. Делать ей больше нечего!
Этим вечером дети сидели у телевизора, с нетерпением ожидая начала своего любимого мультфильма. По телевизору показывали новости. Какой-то высокий, темноволосый мужчина средних лет в элегантном костюме отвечал на вопросы журналистов. Очевидно, это был известный политик Кузнецов Дмитрий Александрович, он увлеченно рассказывал журналистам о том, как изменит жизнь нашего городка после того, как станет мэром. Он хочет построить новые больницы, дом престарелых и обеспечить инвалидов всем необходимым.
- Что с вами? Что случилось? Вам плохо? – закричала я, увидев как у деда губы и руки внезапно задрожали, сильно затряслись. Он хотел что-то сказать, он отчаянно пытался мне что-то сказать, показывая пальцем на телевизор. Он качал головой и хватался за лоб, пытался встать, и он упал на пол, несмотря на то, что я стояла рядом. Я кое-как посадила деда обратно в коляску и устремила свой взгляд на мужчину, выступающего по телевизору. Я посмотрела пристально на него и все поняла. Это был его сын. Сын, который обещал построить детские дома, больницы, дома престарелых, развивать инфраструктуру, помогать инвалидам, а сам и понятия не имеет о том, где сейчас находится его отец. Жив ли он вообще? Я крепко сжимала в своей ладони холодные дрожащие пальцы деда.
- Брось меня, - пишет мне дед.
- Все будет хорошо. Я вас не брошу. Честное слово, я вас не оставлю. Вам больше никто не сделает больно.
Он кладет свою морщинистую руку мне на голову и гладит меня.
Чуть позже, когда дети уже заснули, я зашла в комнату к деду, чтобы проверить, выключили ли дети телевизор. Я увидела лежащего в кровати деда и фотографию, которая находилась у него в руке. Я осторожно вытащила фотографию и, взглянув на женщину, изображенную на ней, ахнула. Мои ноги подкосились, я чуть не упала. Собрав последние силы, я еще раз взглянула на фотографию. На меня с фотографии смотрела моя молодая мама в ее любимом платье в горошек, а на коленях ее сидела я. Этого фото у меня не было. Но я знала, что это моя мама и что это я. Мне тогда было около двух лет. Мама встала перед моими глазами в длинном платье в горошек и с распущенными волосами. Молодая, красивая и жаждущая счастья, которого она так и не нашла. Слишком рано ушла из жизни моя бедная, несчастная мамочка и слишком много страдала, чтобы продолжать жить. Мне ее до боли не хватает. Я выросла с матерью. Отец ушел от нас, когда мне была два года. Я его совсем не помню, лишь временами мне кажется, что я ощущаю запах его одеколона. Он просто оставил нас и ушел. И мама никогда не говорила о нем, я видела, как ей больно о нем вспоминать и старалась не задавать вопросы. В юности я даже пыталась его найти, но все тщетно. Сказали, что отец уехал в другой город. Я не могла сдержать слез. Я смотрела на деда и плакала. Фотография выпала у меня из рук.
- Пап, - сказала я, и дед проснулся.
Проснулся и обескураженно посмотрел на меня. Я выскочила из комнаты, принесла мамины фотографии и стала их показывать отцу. Он дрожащими руками перебирал фото и плакал, как я. Он подносил мамины фотографии к своему лицу, гладил лицо большим пальцем и снова плакал. Плакал и смотрел на меня, а я говорила:
- Папа! Я так тебя искала!
Этой ночью мы много разговаривали. Говорила я, а он писал. Писал неустанно и много, а я читала все, что он писал. В письмах отец просил прощения, говорил, что потом долго нас искал и не нашел. Говорил, что всю жизнь он любил только мою мать, а на вопрос, почему же тогда ушел, отец так и не ответил. Этого я никогда не узнаю. На рассвете я положила голову к папе на колени, почувствовав умиротворение. Я нашла часть себя. В шесть часов папы не стало. Он умер, погладив меня по голове. А я закричала:
- Папа!