Маки, маки, красные маки,
или Горькая память
Сегодня я заканчивала свой последний урок и поздравляла своих учеников с Днем Победы. Они в ответ поздравляли меня, а одна девочка заметила: «Да, праздник… Я завтра весь день буду смотреть военные фильмы и плакать!» Семнадцатилетняя девочка. Даже ее дед родился после войны. Новое поколение. И вчера на митинге памяти погибшим преподавателям и выпускникам университета у многих наворачивались слезы. Голос другой девочки, якутки, срывался, когда она пела «Синенький скромный платочек». И георгиевских ленточек, что выделили для митинга, на всех желающих не хватило. Что могут понимать и помнить они, семнадцатилетние, о Великой Отечественной войне, закончившейся шестьдесят девять лет назад? И что могу помнить я, родившаяся в тридцатилетнюю годовщину Победы?
Для моего поколения война еще была жива, потому что были живы ее участники. Два моих деда прошли войну. Каждый по-своему. Один, ветеран Гражданской, по возрасту не попал на германский фронт, но был призван в армию с начала войны и почти пять лет провел на русско-японской границе. Другой, семнадцатилетним мальчишкой в 1942-м убежал на фронт, был отправлен в школу снайперов и попал на войну в 1943-м. Боялся, что ему войны не достанется. Хватило с лихвой.
Маленькой он мне давал пощупать осколок снаряда, ходивший в его левом боку. Почему-то не удалили. То ли близко к сердцу было, то ли еще какая причина, но так он и прожил с этим осколком всю свою жизнь. Он служил снайпером, но потом переквалифицировался в связисты. Его медаль «За отвагу!» как раз за обеспечение связи. Медали я никогда не видела. В Польше он тонул на переправе и чтобы выплыть стянул с себя всю одежду. Награда была на гимнастерке. Бабушка даже думала, что его медаль так, фантазия. В прошлом году на сайте в интернете мы нашли приказ о его награждении. Несколько строчек о подвиге бойца, обеспечившего бесперебойную связь во время боя на какой-то пронумерованной высоте. Сколько этих высот было во время войны! Любимый фильм моего деда «Белорусский вокзал». Любимая песня: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят…» Почему любимая? Потому что это песня о нем.
Перед смертью, после инсультов, мой дед был уже почти невменяем, жил в каком-то своем мире, но книга, которую он читал и перечитывал, это воспоминания маршала Георгия Жукова, и он говорил, что Жуков писал правду. Деду я верю. Может, потому я так близко принимаю к сердцу память о Великой Отечественной войне, что она касается лично меня, лично близких, родных мне людей, которым я доверяю, и потому любая ложь, порочащая советского солдата, от меня отскакивает. Обнаженной остается только идея – идея справедливой освободительной войны.
Однако я не наивна. Я уже писала в других своих размышлениях о войне, а думаю я о ней часто, особенно последний год, что больше всего меня цепляли сцены насилия над женщиной в старых книгах и фильмах. Советских, в которых освещалась память фронтовиков и идеологов. Меня ранило это насилие, и во мне, тогда еще подростке, зарождалась ненависть к любой форме насилия. Но с ненавистью зарождалось и желание мести. Я даже не понимала немного благородства русских воинов, которые к ответному насилию не прибегли. Позже я поняла и узнала, что не все были столь благородны. Я их не оправдываю. Я их понимаю. Насмотревшись на гибель близких, на фашистские зверства и бесчинства, трудно было сдержать ненависть к породившим фашистов женщинам. И все-таки это не являлось системой. Это были прорывы боли и гнева, взращенные войной. Ненависть и насилие создают ненависть и насилие. Однако в освободительной войне без праведного гнева нельзя. И тем горше судьба попавших в жернова войны женщин.
Что я могу знать о войне? Она живет в моем теле, в моей крови, в моей ДНК. Я не Воин в этой жизни. А в других было дело, воевала. И присягу приносила на верность Родине. И убивала. И была убита. И очень может быть, я один из безымянных солдат. Слишком уж в этой жизни я боялась оказаться забытой и без имени. И возможно, для меня война не закончена до сих пор, хотя в моей родне нет пропавших без вести. Но еще генералиссимус Александр Васильевич Суворов сказал: «Война не окончена, пока не похоронен последний солдат». Надежды на то, что всех, погибших в той войне, найдут и похоронят в собственной могиле под собственным именем, нет. Их останки так и останутся безымянными там, где они пали в бою или во время атаки мирных сел и городов, где были наскоро захоронены спешившими в отступление или наступление товарищами. И, наверное, прав был Роберт Рождественский в своих стихах:
«Вспомним всех поименно,
Горем вспомним своим.
Это нужно – не мертвым!
Это надо – живым …»
Мертвым могилы не нужны. Могила с именем нужна живым, чтобы знать, куда прийти, где всегда выйдешь на контакт с ушедшим близким. Для меня могила – ритуал. Мне, чтобы помнить, чтобы поговорить с ними, ни храмы, ни кладбища не нужны. Пока они в моем сердце и сознании, они живы. Для меня. По сути, и памятники мне не нужны, но они нужны большинству людей, для того, чтобы привязать свою память к месту на Земле. Я живу без привязки, но я чту то, что свято для других. Святыни не оскверняют. Вернее, их не оскверняют люди. Я Человек. Это мой выбор.
А со скверной я столкнулась еще в детстве, в военном гарнизоне в Венгрии. Конечно, то, что мадьяры мазали краской и испражнялись на наши памятники и могилы еще тогда, в начале восьмидесятых, широко в прессе не освещалось, однако в гарнизоне это знали. И я, ребенок, очень хорошо это запомнила. Можно сказать, я в этом опередила многих своих советских сверстников. Но они столкнулись со скверной там, где меньше всего ожидали. Они столкнулись там, где, как они тогда думали, была их Родина. В Латвии, Литве, Грузии, Азербайджане, Туркмении, Казахстане, на Украине. Пятнадцать республик – пятнадцать сестер. Сестры оказались не родными, а сводными. Они плясали на советских могилах. Они думали, что мстят русским. Глупые. Они плясали и оскверняли могилы своих дедов и отцов. Ибо советский – это не значит только русский.
Я в детстве столкнулась с тем, что нашу память топтали люди другой страны, а вот русские, таджики, украинцы, белорусы, казахи были своими. Мы дружили семьями, мы не считали, кто сколько и у кого съел. И мы все помнили войну и боялись войны. Мы боялись ядерной войны. Откуда мне известны последствия такой войны для нашей планеты? Из школьных политинформаций, из Уроков Мира, которыми начинался каждый учебный год 1 сентября. Теперь 1 сентября – это день, когда я обязательно приступаю к работе. Я учитель. В этот день заканчивается мой отпуск.
Благодаря школьным урокам я знаю, что если начнется ядерная война, не выживет никто. И меня удивила Юлия Тимошенко, желавшая выжигать нас, русских, ядерным оружием. Милая женщина с косой, разве ты не знаешь, что если ты сожжешь нас, ты и сама погибнешь? Украина граничит с Россией. На Марс на время атаки не перелетит. И Земля погибнет. Убивая нас, ты убиваешь себя. Или тебе все равно? Ты новый вид Камикадзе? После нас хоть потоп?
Откуда ненависть к нам, дорогие сестрицы? Вы теперь все вольные, все самостийные. Почти отовсюду нас выгнали, где нам и кровь пустили, где так, все отобрали и метлой вымели. А некоторые, очевидно, испытали Пробуждение раньше меня и разглядели истинную сущность русских. Латвийцы даже изобрели для нас особые паспорта: паспорта неперсоны, то есть нечеловека, или паспорта для инопланетян. Ибо «aliens» – это по-английски Чужие или Инопланетяне. Теперь и на Украине ловят зеленых человечков. Хорошо не чертей. Я же сразу, еще в первых рассказах сумасшедшей написала, что все мы русские с планеты Ку-Ку. Да. Я Ку-Ку. Я помню, как погибла моя родная планета. Я помню, и потому ни одной другой планете в какой бы то ни было вселенной я не желаю подобного.
Как ко мне пришла эта память? Сначала просто образ. Я действительно Человек с Планеты, Которой Нет. Я родилась в стране, которой уже не существует. Не существует гарнизона, где прошло мое детство. Вуз, в котором я училась, утратил свое имя и независимость. Скорее всего, он в ближайшем будущем просто исчезнет. Но я не верю, что исчезнем мы, инопланетяне. Мы умеем оставлять о себе добрую память. Но с горьким привкусом.
Откуда я знаю, как выглядит сейчас мой гарнизон? В социальных сетях существуют группы, и теперь уже мадьяры выкладывают фотографии разорённых домов, клуба, аэродрома. Они создают музеи о нас. Они ищут с нами контактов. Теперь они хотят нас помнить, потому что с нами было лучше, чем без нас. А наши дома без окон и дверей, со стенами, с которых сорвано все, что можно сорвать, заросли травой. Мы оставили их жилыми, со всеми коммуникациями. И у них были люди без жилья, были бездомные цыгане, но никто в нашем гарнизоне не живет. Дороги заросли деревьями. И только обрывки старых газет, в основном «Правды» или «Красной звезды» да рисунки мультяшных животных на стенах детского сада и школы напоминают о том, что когда-то здесь были люди. А мадьяры спрашивают: «Что это было за здание? А кто жил в доме номер такой-то?» Зачем это им теперь? Мне от этих образов только горько. Лучше бы гарнизон так и оставался для меня живым райским воспоминанием детства. Наверное, подобные ощущения ведомы только жителям Чернобыля или городов-призраков в США.
С момента Пробуждения я сочла себя сумасшедшей, и одним из признаков этого сумасшествия, как ни странно, оказался патриотизм. Политики Запада обвиняют в сумасшествии нашего Президента. Оказывается, помнить свою историю, гордиться своей страной, осознавать свою значимость и знать свое имя – это сумасшествие. Очевидно, мы с Президентом из одной психушки. У меня это началось с того, что я захотела взаимной любви. С чего, интересно, началось у него? Последствия Пробуждения оказываются очень странными в сравнении с причиной, породившей его. Но Память просыпается. И глядя на мир, иногда кажется, сошел с ума он, а не я, потому что волна злобы и ненависти настигла меня гораздо раньше, чем появился Майдан и отделился Крым.
Нас обвиняют в том, что мы желаем Единства бывшего СССР. Честно? Не желаем. Нас за двадцать лет бывшие сводные родственники тоже порядком достали и обидели. Я вижу Единство Государств только в таком разрезе, в котором я вижу и свой союз с возможно существующим мужчиной, которого я могла бы полюбить. Пока такого не встретила. Однако что я поняла о себе с момента Пробуждения? Я абсолютно свободный человек. Я ни от кого не завишу. У меня нет долгов и финансовых обязательств ни перед людьми, ни перед банками, ни перед государством. Я работаю и плачу налоги. Я никому не обязана тем, кто я сейчас есть. Я сама содержу себя, я сама написала свою диссертацию, я сама ее защитила. Я сама выбрала свою профессию. Я сама решила вернуться к своей семье. Я сама люблю свою семью, свою Родину, свою Землю. Я сама. Меня никто ни к чему не принуждает и никто не заставляет любить или не любить. И я смогу быть рядом только с человеком, который обладает такой же степенью свободы, что и я. Иначе он рядом со мной будет чувствовать себя неполноценным. А от чувства неполноценности будет рождаться ненависть и злоба. Мой немуж когда-то завидовал мне в том, кем я была и что я могла. Не отсюда ли и злоба наших сводных сестер к России? Я знаю, как предают сестры. Простить потом бывает очень трудно. Моя, когда разорилась, была готова в безумном порыве отчаянья и меня по миру пустить. И не нужны ей была ни моя любовь, ни моя забота, только денег дай.
С Пробуждением я вспомнила, кто я, кто мои предки, каков мой мир. Я приняла на себя ответственность за себя, за свой род, даже за свои эмоции. И стала собой гордиться. Может, поэтому мужчины теперь ко мне иначе относятся. И поляки, что не лезли обниматься и целоваться, как к некоторым другим женщинам, целовали мне руку. И русские, что стали уступать мне место в транспорте. Мне теперь всегда уступают место, сама поражаюсь. И охранники в магазине, подающие мне корзинки или открывающие дверь. Раньше я считала себя невидимкой для мужчин. Похоже, шапка-невидимка или волшебная мантия а ля Гарри Поттер исчезла.
Кстати, мы, русские, можем собою гордиться. Мы если не инопланетяне, то гении. Господин Яценюк заявил, что мы изобрели новое оружие. Наше вторжение на Украину состоялось. Наши солдаты на Украине есть, но их из-под шапок-невидимок не видно. Создаем иллюзию. Наводим тень на плетень. Я же говорю, что мы или инопланетяне, или маги, или Ку-Ку не мы.
И ведь самое страшное заключается в том, что очевидного видеть не хотят, а в невероятное верится сразу. Нас сравнивают с Гитлером. Мы можем сравнить их с Геббельсом. Именно Геббельс утверждал, что чем чудовищнее ложь, тем скорее в нее поверят. Во время войны в Афганистане американцы разбрасывали в кишлаках фотографии с якобы растерзанными русскими шурави детьми. Так работала пропаганда. Сейчас русские террористы сбивают мирные военные вертолеты, обстреливающие мирный украинский город Славянск. Русские сепаратисты поджигают себя в Одессе в здании Дома Профсоюзов. Русские ведь Камикадзе. Жить не хотят. Без войны не могут. Звери. И им бы только кого-нибудь ненавидеть. Так работает пропаганда.
Я зверь. Я заставила себя посмотреть все новости. Я посмотрела, как убивают людей наяву, а не в кино. Я зверь, который плакал. И встречая своих коллег, я вижу в их глазах слезы, когда они начинают говорить об этих событиях. Я согласна. Я зверь, потому что только люди способны убивать из ненависти, способны убивать за иные убеждения и плясать на трупах. Зверь убивает, когда голоден или вынужден спасать свою жизнь. Зверь не убивает больше, чем съест, или про запас. А если убил, не выставляет смерть своей жертвы на поругание и потеху толпе. Отныне и впредь я зверь.
А впрочем, я согласна на инопланетянку с патологическими чувствами, потому что я плачу и о тех, кто погиб, и о тех, кто убивал. У меня нет проклятий, ибо я знаю, что убийцы сделали со своей душой. Мне их жаль. Смертельно жаль. Я была в прошлых жизнях Палачом. Я таких казнила, и казнили меня. Память она ведь недобрая штука. Потому они так боятся памятников. Они бьются с памятью на Земле. Они думают, что снесут памятник, и все забудется. Нет, запомнят даже то, что ты памятник снес. Ибо памятник – это святое место на Земле, привязка памяти в третьем измерении. А записаны деяния наши на наших костях и на Небе. От Неба не скрыться, от себя не уйти. Убивая другого, убиваешь себя. Зловещие кристражи и расщепление души не фантастика. Когда я прошла через медитацию сбора осколков, я поняла, в каких людях были части моей души. У меня даже жесты изменились. И я узнала, чьи это жесты. Они принадлежали людям, встреченным в этой моей жизни. Моим друзьям. Моим врагам.
Да, видеть изуверство людей больно. Но те, кому больно, прошу, не разменивайтесь на проклятья. Проклятье – это сильная вещь. Оно работает. Но оно бьет и по вам. Энергия злобы разрушает и вашу душу. Зло порождает зло. Это снежный ком, но не белый, а черный. Если можете мстить, мстите, если можете простить, простите. Но не проклинайте. Кровь кровью не остановишь. Слова назад не вернешь. Зажгите свечи. Помяните погибших. Оплачьте их и проводите. Доверьте их души Богине. Она о павших позаботится. И сохраните память, чтобы не позволить событиям повториться.
Я вновь и вновь говорю: «Уважайте Смерть! Уважайте погибших!» И здесь я против средств массовой информации, которые вновь и вновь прокручивают кадры убийств, вновь и вновь тиражируют предсмертные крики. Вы уже проинформировали. Мы уже приняли к сведению. Отпустите мертвых. Позвольте им уйти. Им так сейчас трудно. Им еще многое предстоит. Через огонь проходить больно.
И что меня еще поражает. Люди вспомнили Хатынь. Они не вспоминают Немецкий Студенческий Союз и Гитлерюгенд, сжигавшие книги. Когда Сергей Лукьяненко выступил против Майдана, его книги демонстративно сожгли. Когда Евгений Гришковец осудил своего друга, участвовавшего в Одесской трагедии, другой украинский друг сжег его книги. Да, мы уже отошли от бумажных вариантов и книгу так не чтим, нам милее электронные версии. Но демонстративное сжигание книг дурно пахнет. Мракобесие приходит туда, где жгут знание. Подожгли книгу, не постесняются поджечь и того, кто ее написал. А потом еще гордиться будут, что уничтожили идейного врага.
Мой дед был героем Великой Отечественной войны, но сам себя героем не считал. Это бабушка бегала и выбивала льготы ветерана, это бабушка трясла его корочками. Его не приглашали в школы рассказывать о боевом пути. И сам он о войне мало что рассказывал. Только когда очень сильно выпьет, снимался психологический блок. Тогда я и услышала и о снайперской дуэли, в которой он победил, и как он взрывал фрицев. Но трезвый он никогда не говорил о том, как убивал врага. Он этим не гордился. Ему приятнее было вспоминать о послевоенной службе в Прибалтике, о том, как он влюбился в какую-то латышку. Первая любовь вспоминалась легче, чем боевые будни. После войны дед отслужил пять лет срочной службы, так как был в призывном возрасте, и мало осталось тех, кто по возрасту не подлежал демобилизации. Мой дед ушел на войну в 1942 году. Вернулся домой в 1950-м. Когда он умер, я вдруг осознала, как мало осталось уже ветеранов, и память, которую они несли, теперь нести нам.
Я всегда ощущала защиту за спиной. Словно полк мужиков стоит или витязей. Жаль, в реальности ни одного нет. Однако в Пробуждении я узнала, кто мой покровитель. Святой Георгий Победоносец. Я из воинского братства. Он меня хранит. Впрочем, как и всю Россию. Ратник на службе у Богини. Ее красную звездочку несли на себе красноармейцы. Ее красную звездочку так ненавидят наши враги. И даже некоторые наши друзья. Теперь ненавидят и георгиевскую ленточку. Я уже не раз отмечала, что знаки могут работать и в плюс, и в минус. Что тоталитарного в символе СССР? Пятиконечная звездочка, почти символ человека, раскинувшего свои объятия. Серп и молот – символ труда добровольного, не рабского, на благо себе и отечеству. Теперь работать-то никто добровольно не хочет. Все свободны. Только от чего? От созидания. Пока ты сам созидать, а не разрушать и растаскивать, не начнешь, никто ничего для тебя хорошего не сделает. И украинцам надо искать виноватых среди своих. Другого всегда легче обвинить. Мы русские виноваты в своей разрухе, но мы строим, мы вытаскиваем себя. Я вижу рядом таких же сумасшедших, как и я, берущих ответственность на себя. Я вижу наших неравнодушных детей. Я начала уважать и их тоже. Не мы разрушили и разворовали Украину. Не нам за нее крест нести. Я к мужчинам своей любовью не навязывалась, даже когда любила. И к Украине с любовью не стоит. Хотя сердцу не прикажешь. Кровная сестра. Кровиночка. Дурочка, никак не может в мужиках разобраться. Все не тех во власть выбирает. Все не тем покоряется. Не тем, это не значит, что не нам, русским. Бог с нами, с бабами. В своих украинских мужиках-правителях никак не разберется. Подлые ей мужики попадаются. Или на крайний край женщина с косой. С этой женщиной Смерть, а не Слава.
Георгиевскую ленточку тоже осквернили. Когда на лицах маски, опознавательный знак любой провокатор нацепить может и за своего сойдет. Но у провокаторов две сигнальных системы. Тем себя и выдали.
Я в Польше ленточку не надевала. Зачем будить чужие недобрые чувства? Я поклонилась предкам, погибшим у Цитадели. Я им сказала, что я их помню. Моя память не замутилась и не стерлась. Я могу одинаково чтить и с именем, и безымянных. А дома я с ленточкой. Я ее уже несколько лет храню. Так пионерский галстук не берегла и не сохранила, как ленточку.
Украина решила от ленточки отказаться. И разумно отменить парады. Слишком опасны провокации при массовом скоплении людей. Новые власти хотят чтить жертв Второй Мировой войны красными маками. Для них эта война теперь не Отечественная. Господи, где твое Отечество, Украина? Где твоя Память? Но я не имею ничего против красных маков. Кто читал мои другие рассказы, знает, что красный мак – это тоже символ Богини. Богиня любит страны с женской судьбой. А тут еще и страна-пограничница. Таким всегда труднее.
Маки и для нас, русских, символ скорби. Думаю, мое поколение еще помнит песню Юрия Антонова: «Маки, маки, красные маки, горькая память земли…» Юрий имя от Георгия, Антонов от Антон – Воин. И песня его «Маки». Надеюсь, после моего рассказа украинцы от маков не откажутся. Какая разница, какими символами мы чтим наших предков? Лишь бы чтили. Лишь бы помнили. А предки нам помогут. И Богиня нас не оставит. Главное, чтобы мы все оставались в здравом уме и трезвой памяти. Беспамятство убивает.
А мои студенты завтра идут на парад. Сами. По собственному желанию. Потому что День Победы. А потом будут смотреть дома фильмы о войне и плакать. Потому что ПОМНЯТ.