Как жаль, что Антоныч не может порадоваться своему любимому празднику. Он всегда что-то писал ко Дню Победы или для сайта, или в газету. В это время в прошлом году он уже был тяжко болен. Мне хочется продолжить эту традицию и опубликовать на его странице воспоминания Жени о хорошем человеке и его друге. Написаны они были в 1996 году. Поэтому наполнены реалиями тех лет. Я ничего не стала убирать из текста, написанного, как теперь говорят в "лихие девяностые". Нет уже того Жениного друга. Нет Жени. Но сегодня в этот праздник пусть он будет с нами.
Мне также хочется всех, кто помнит Женю, кто заходит на его страницу поздравить с Великим нашим праздником, всех его хороших друзей --Дарину Сибирцеву,Галину Алинину,Галину Кошель, Николая Николаевича Николаева, Юрия Курского, Елену Гвозденко, Поправкина, Наталью Коршакову-Марон,Елену Лазовую, Антонину Романову-Осипович, Леонида Маслова, Алюню,Дину Иванову, Григория Родственникова, Галину Польняк, Татьяну Пыжьянову, Сергея Вшивцева, Киру Крузис, Дмитрия Пьюэ, Маргариту Давыдову, Игоря Исетского, Наталью Михайлову,, Веруню,, Валентину Юрьеву-Мутилину, Ольгу Бурзину-Парамонову и многих и многих сайтовцев. Мой низкий поклон Элеоноре Мальц. Всем здоровья желаю и творческих успехов.
Помаленьку готовлю книгу его и о нем.
"... Неполное звено вернулось. Сели — одной машины не хватает: командирской. Все я понял, но не спросить-то нельзя.
— Где же командир, ребята? Не сразу ответили — трудно
ведь ответить, до конца понять случившееся.
— Не жди командира, Саша. Он уже не вернется.
Смертей я много пережил. Но эту вовек не забуду. Он словно предчувствовал свою смерть, хотя был в это утро веселым, насмешливым — как обычно. И вдруг перед вылетом этим, рядовым, ничем не примечательным, подарил мне карманные часы, серебряные, старинные, от знаменитого французского мастера Бреге, с двумя крышечками, с ручным боем. Гораздо позже я узнал, что часы эти были фамильной реликвией старой офицерской семьи — тогда этим особо козырять не приходилось.
— Зачем, командир?
— Да так, Саша. — На дружбу…
И вот не вернулся он, командир мой, друг и брат Федонюк Николай Васильевич, гвардии лейтенант. А был он на год моложе меня..."
Александр Филиппович Шачкин часто заходит к нам в редакцию — высокий, стройный, по-военному подтянутый. Всю жизнь он таким был, бывший фронтовик, — и ломаться не хочет. Характер такой.
Пришел Саша Шачкин после техникума на Людиновский локомобильный завод — прообраз нынешнего тепловозостроительного. Тут и батя его работал, и родня вся по мужской линии. Саша — красавец парень, кудрявый, под два метра ростом, а в цеху на пятидесяти трех станках — сорок девчат.
С первого дня началось:
— Товарищ мастер, заточи¬те, пожалуйста, сверло.
Вразумил опытный кладовщик, что издеваются девчата над молодым начальником — попросту заигрывают. Не поверил Саша в такое коварство, взял новое сверло, отдал капризнице-станочнице. А через полчаса — другая:
— Товарищ мастер, сверло затупилось...
Но и у Саши характер. Взял ключи от кладовой — всю ночь учился сверла затачивать...
Быть бы ему местным донжуаном —так нет, война проклятая. Да не на год и не на два, а аж до сорок восьмого. Живого врага видел в госпитале после очередного ранения — лежал по соседству японский летчик-самурай, кричал, воды просил — по-своему, по-японски, но Саша-то понимал, тянулся к соседней койке, чашку с водой подносил к пересохшим самурайским губам. Очнулся японец, выжил — о добре даже и не вспомнил. Да бог с ним японский!
А Саше было о чем думать: ногу отрезать хотели. Тогда это просто было: ногой больше — ногой меньше. Не дал и хирурга убедил: нельзя резать. Когда был в 1952-м на партийных курсах, совершенно случайно встретился со своим хирургом. Шел по Горького (еще не по Тверской) с друзьями, увидел знакомый докторский затылок, догнал:
— Михаил Леонидович, вы? Здравствуйте, доктор!
И ведь узнал хирург, через столько лет узнал — из тысяч страждущих, раненых, умирающих...
— Саша? — И сразу: — Как нога?
— Да что нога? В футбол играю. Пригласил хирург в гости.
— Да я не один, с друзьями. А друзья-то по партийной
школе, все фронтовики бывшие...
Чем кончилась эта случайная встреча — мужики поймут.
Были те послевоенные годы для Шачкина как бы продолжением его военной биографии — опять на передовой. Пришел на родной завод. Глянули на его нагрудный иконостас — место тебе, фронтовик, на партийной работе. Не очень-то хотелось — да слова такого не было, было — "надо". Где нужно было — там и работал. Для молодежи нынешней это — насмешки, для страны того времени — стержень. У нас сейчас на языке — все больше коррупция, миллионы, "мерседесы"… Тогда проще все как-то было. Уже будучи секретарем Жиздринского райкома (в Людиновский, родной, не пошел — решит, что трудно работать со старыми друзья¬ми) ходил Александр в заштопанном пиджаке — походили бы так нынешние Россели да Немцовы...
И в личной жизни — перемены. Потерял ту, которая не поверила, не дождалась, зато нашел ту, которая оказалась рядом в трудную минуту, полюбила и нежданно-негаданно появилась в жизни Александра, уже партийного работника, в сорок девятом — и на всю жизнь. Та, которая была его медсестрой, которая бросила все и приехала в совсем не знаменитое Людиново, чтобы стать настоящей спутницей жизни Саши Шачкина...
Что говорить теперь про партийную деятельность Алексан-
дра. Отрезана она, стерта и унижена демократическими мальчишами-плохишами. А ушел Шачкин на пенсию с должности замдиректора завода. После него на эту должность аж четырех умников взяли — по кадрам, по быту, по режиму и по сельскому хозяйству. И вовсе не потому, что четверо лучше одного, просто бывает и так — один стоил четырех.
Предо мной лежит фотография — Шачкин в майке, в
белой кепочке. Косит косой траву. Если бы вы видели его. Не просто удовольствие — упоение, блаженство в лице этом. Вот в чем секрет!
У Филиппыча, друга и ярого кроссвордиста газеты "Знамя", замечательные внуки. Есть и любимый — Александр Второй, или Маленький, в отличие от Александра Большого. Маленький-то маленький, а скоро перегонит дедушку в росте. Да жаль — учится дедушкин любимец далековато — аж в самом туманном Лондоне. Собирается Филиппыч любимого внука про¬ведать, да как денег собрать? Даже у своих брать не хочет. Привык все сам делать.
— Саша, как нога? — словно как тогда, в 52-м, спрашивает доктор, не поверивший в Сашу. Живы ноги Александра Филипповича, живы. Израненные, в шрамах. Правда, не дают ему покоя — без палки ходить трудно...
"... Брегета того командирского у меня не сохранилось. Пробыл он у меня всего-то два дня. Собирали мы маме командира моего Коли Федонюка посмертную посылочку в Винницу — тогда Винницу только от немцев освободили. А что отправить матери погибшего сына? Гимнастерку полушерстяную ненадеванную, три медали, записную книжку, карандаш в оловянном наконечнике... Туда же, в Колины вещи, положил я его часы — фамильный брегет русских офицеров Федонюков — матери они тогда нужнее были.
Нет у меня этих часов, но стучат они до сих пор в моем сердце, как память о моем командире, о друзьях моих погибших, обо всех, кого помню и никогда не забуду..."
Е.С.