Всё! Баста! Я хлопаю дверью с такой силой, что сзади что-то падает, рушится – но мне уже всё равно. Гори всё синим пламенем! Сюда я больше не вернусь…. Оскорблённое мужское самолюбие пусть зализывает свои раны как-нибудь без меня.
Скатываюсь по лестнице в беспроглядную темень южной зимней ночи. Меня принимает в свои объятия пронизывающий ветер с моря. Вдыхаю полной грудью ледяной воздух: здравствуй, свобода! Резкие порывы ветра бросают в лицо колкие снежинки, высекая слёзы из глаз. В ярости пинаю свою собственную машину: эх, ты, дорогуша, сломалась, как всегда, не вовремя! Тут же одёргиваю себя – машина-то чем виновата…. На бегу кое-как застёгивая плащ, костерю себя самыми последними словами.
Нет, сколько можно наступать на одни и те же грабли – вот, блаженная, счастья ей захотелось…. Накось, выкуси!!! Сколько себе говорила: живи одна и радуйся, любовь бывает только в книжках или в кино с хорошим концом. А в жизни всё больше драмы да трагедии.
Да уж, не было печали – купила баба порося! Ну и выбирала бы свое родное «порося» поближе к дому – так нет же, нам моря-окияны подавай! А может всё дело во мне? Нельзя всю жизнь кивать на то, что любовь зла. Может быть, я сама таких мужей себе выбираю – с гнильцой внутри? Хотя «выбираю» - это сильно сказано. На меня любовь нападает почти всегда неожиданно, как тать из засады, как цунами после землетрясения. И ладно бы, если бы жили счастливо и померли в один день. Но в одно «прекрасное» мгновение, когда жизнь срывает розовые очки, обнаруживаешь себя вместо моря или на худой конец озерца – в болоте, вляпавшейся в эту самую гнильцу по горло. Большинство женщин предпочитает сидеть в трясине всю жизнь. Хоть в болоте – зато не одна! Главное – не гнать волну, чтоб самой не захлебнуться….
Меня всегда восхищало в других умение сглаживать острые углы, наверное, потому что сама такой «добродетели» лишена начисто. И сколько я ни пыталась культивировать, буквально лелеять в себе хотя бы отдалённо похожее качество – бесполезно! Видимо, обратная сторона медали мне просто недоступна. В любой критической ситуации первое моё побуждение, чувство, называть можно как угодно, но суть от этого не меняется: танки грязи не боятся! А желание докопаться до истины, какой бы горькой она ни оказалась, как правило, оборачивается грандиозными неприятностями. Вот и получается, что сама раскачиваю ситуацию до такой степени, что сидеть в «болоте» не только мне, но и партнеру невмоготу. А кто на какой берег выскочит – сие только судьбе известно!
Игра с огнем – вот и доигралась! Да! Не слабо начинается Новый Год: я в чужом городе, в четыре часа ночи, в наспех накинутой одежде! Ну не идиотка ли! Приходит запоздалая мысль: интересно, а паспорт-то хоть с собой? Лихорадочно шарю в сумочке. Слава Богу! Паспорт на месте, а вот с финансами не густо: триста рублей в кошельке и жалобно позвякивающая мелочь в кармашке сумочки. Холод забирается под плащ, постепенно вытесняя все эмоции. Переживать буду завтра, а сегодня нужно просто выжить!
Мороз градусов пятнадцать плюс ветер с моря – запросто можно если не околеть, то уж заболеть точно. Явиться к знакомым ночью – в Анапе это неподходящий вариант. Здесь вам не Сибирь, где вас хоть и выругают от души, но все-таки на мороз не выставят, да и чарочку, другую - за мир во всём мире с вами посреди ночи выпьют, и последним огурцом поделятся. На югах даже давнее знакомство – не повод для чаепития. Если считать глаза зеркалом души, так в этих зеркалах у южан давно стрекочут купюросчётные машинки. Ежели с вас нельзя поиметь хотя бы шерсти клок, вы им просто не интересны.
Единственный приемлемый вариант - добраться до работы, это примерно десять километров. Поймать такси второго января в четыре часа ночи – практически нереально. Значит пешком - делать нечего. Выбираю курс на Пионерский проспект.
Через полчаса вижу плывущие мне навстречу огоньки такси. О! Не помню, чтобы я так радовалась когда-нибудь автомобилю, даже своему собственному…. Наверное, только в детстве, когда увидела первую машину в жизни. Я тогда от восторга свалилась с подоконника и у меня долго болела рука. Сейчас руки у меня уже не болели, они просто скрючились без перчаток от мороза. И таксист с недоумением смотрел, как я, не успевшими оттаять руками, пытаюсь достать деньги из кошелька.
Наконец я на проходной санатория. Удивлённые охранники таращат заспанные глаза, но пропускают без лишних вопросов. В своём кабинете я падаю головой на стол и почти сразу же проваливаюсь в мутный тягучий сон.
Из сна меня выдергивает подпрыгивающий телефон. С трудом поднимаю голову, еле ворочая шеей – в организме всё скукожилось и онемело от неудобной позы, но ещё больше от кошмаров, которые мне успели присниться. Затёкшей рукой кое-как открываю мобильник – звонит сын из Иркутска. Тревожные мысли вихрем проносятся в ещё толком не проснувшемся мозгу: неужели у них что-то случилось, ведь мы с ним разговаривали только вчера, а созваниваемся мы обычно редко. Кричу в трубку:
- Что случилось?
- Мам, ты чего орёшь как с другой планеты? У нас всё нормально, классно Новый Год встретили!
- Слава Богу! – сердце у меня начинает стучать там, где ему положено. Сын как-то осторожно спрашивает, как у меня дела, - я в ответ плету что-то невразумительное. Я ещё сама не знаю, как буду выбираться из этой передряги, ещё не придумала, да и не хочется сыну портить праздник. Саша, чувствуя что-то неладное, настаивает:
- Мама, ты давай колись, что у вас за дела? Что-то мне твой голос не нравится! У вас там что - опять развод и девичья фамилия?
То ли вру я совсем неубедительно, то ли срабатывает наша космическая связь – мы редко разговариваем, но знаем, в принципе, как у нас обстоят дела. Эта особая связь между нами существует с раннего Сашиного детства, и проявилась она особенно ярко первый раз, когда я, возвращаясь из Москвы, без предупреждения, решила заехать к родителям в деревню, у которых оставила трёхлетнего сына. Сюрприз оказался больше для меня, нежели для моих родных! Поскольку были выходные дни, на паромную переправу я опоздала, и целый день мне пришлось провести на другом берегу реки. Домой я попала только под вечер и была поражена рассказом своей мамы. Оказывается, сынуля с самого утра целый день буквально не давал ей прохода своими радостными воплями:
- Ура! Мама приехала!
В конце концов, бабушка его даже отшлёпала: откуда маме взяться в деревне, если она ещё целую неделю должна сдавать сессию в институте. Но даже настолько тяжеловесные доводы не смогли поколебать непонятную убеждённость Саши, и он вприпрыжку убежал делиться своей радостью со всей деревней. Можете представить лица моей мамы и отчима, когда я действительно явилась домой в этот день. И такой случай не был единственным.
Уже потом, в подростковом возрасте сына, меня эта самая связь выручала не раз, потому как чего там только не было. Однажды, когда Александру было четырнадцать лет, он угнал мою машину в двадцатипятиградусный мороз, и в течение трёх суток мы совместно с милицией разыскивали его по Иркутску. А сын, как оказалось впоследствии, совершал вояж по городам и весям Иркутской области.
На четвёртые сутки в четыре часа ночи мне сообщили, что машина найдена пустой. Когда мы прибыли на место, и я увидела окровавленную дверь машины, пустой разграбленный салон с вырванными проводами – такой ужас, такое отчаяние овладело мной, что вряд ли в каком-либо языке мира найдутся слова, чтобы верно выразить это состояние.
Пока опергруппа прочёсывала дома, находящиеся поблизости, молодой лейтенант милиции боялся смотреть мне в глаза. Я до сих пор благодарна ему за это - мне тогда казалось, что тоненькую нить надежды можно разорвать даже взглядом. И вот эта неосязаемая для других, существующая только между двумя родными душами связь не дала мне сойти с ума, стоя на краю пропасти отчаяния, не дала проклясть весь мир, и тот день и час, когда меня угораздило купить машину. За эти восемь часов, пока ничего не было известно о судьбе сына, у меня поседели не только волосы – было такое ощущение, что я вся покрылась слоем пепла. Скорее всего, это была защитная реакция, чтобы не сорваться – не завыть во весь голос, подобно волчице, потерявшей своего детёныша. И тогда – всё, возврата к прежнему состоянию души не будет…. Как бы потом ни сложилась жизнь, страх будет неотступно волочиться за тобой следом, как омертвевшие ноги у собаки с переломанным хребтом.
Сколько у нас людей со сломленными душами, похожими на чёрные обгоревшие остовы кораблей, потерпевших кораблекрушение. Какую волю и любовь к жизни нужно иметь, чтобы возродиться после таких испытаний, преподнесённых судьбой - некоторым не хватает целой жизни.
Но как жемчужина на дне моря знает, что какие бы ураганы ни свирепствовали на поверхности моря – всё равно всё будет хорошо, так и моя уверенность где-то там в самой глубине души, что сын жив – не дала не только мне самой сгинуть в пучине горя, но и помогла вернуться сыну домой целым и невредимым. Вера – это ведь не просто красивое слово, оно относится к духовной категории, и, веря в добрый исход, мы даём человеку, попавшему в тяжёлое положение, дополнительную силу для выхода из таких ситуаций, только верить нужно очень сильно – всей душой.
Эти четыре дня, или вернее риск потерять всё самое дорогое в жизни, сделали меня совершенно другим человеком: когда «блудный» сын возник на пороге дома со словами – мама, ударь меня, я профукал машину, - эти слова стали музыкой для моей души, музыкой возрождения.
Но даже сейчас - по прошествии многих лет, когда я вспоминаю те чёрные дни, на меня накатывает такое состояние, что я не рискую слишком углубляться в свои воспоминания. Меня поймут многие - кто переживал сильное потрясение, выбивающее почву из-под ног, те знают, насколько велико гипнотическое воздействие бездны на человека, заглянувшего в её зрачки…. И совсем не у всех, к сожалению, находятся силы отойти от этого манящего края, зовущего заглянуть ещё глубже – до конца….
Ещё лет пять сынок откалывал разнообразные фортели и коленца. Пожалуй, их с лихвой бы хватило на нескольких подростков, и валерьянку мне следовало бы пить не каплями, а вёдрами….
Понимание, что я сама являюсь катализатором столь бурных реакций сына, пришло ко мне не сразу. Обладая весьма непростым, в чём-то даже деспотическим складом характера, я буквально утюжила танками мужскую волю и самолюбие сына. И только благодаря природной гибкости его натуры, хотя и до известной меры, становление характера, именно как мужчины, обошлось без непоправимых последствий. В детстве он напоминал мне Ваньку-Встаньку – ты ему в ухо, а он встал, отряхнулся и пошёл делать то же, что делал до этого. В конце концов, я научилась не перегибать палку, проходя по тонкой грани, переступать которую нельзя ни в коем случае. Все мы знаем прописные истины назубок, но к себе лично начинаем их относить, только получив от жизни пару раз граблями по собственному лбу: оказывается любой человек - даже самый близкий, имеет право на свои личные ошибки.
В нашей семье, где каждый обладал характером с совершенно непохожими, а в некоторых чертах даже кардинально противоположными личностными свойствами, шёл процесс взаимной притирки, затянувшийся на много лет. Иногда, видимо во время прохождения критических точек, мирный процесс притирки переходил в глобальное обрушение, и мне неоднократно приходилось перетряхивать все свои ценности, перекраивая свой характер чуть ли не до основания. Но всё когда-нибудь кончается: к восемнадцатилетнему возрасту Александра всё успокоилось, но канал связи между мной и сыном остался, и время от времени бывает востребован.
На этот раз помощь требовалась мне. Запираться долго я не смогла и вкратце выложила сыну всё, как на духу. Мобильник отключился на самом интересном месте – кончилась зарядка. Так и не услышав ни ответа, ни привета на свою исповедь, в какой-то момент до меня дошло, что я вещаю в пустоту, и телефон давно не подает признаков жизни. Интересно, сын вообще успел что-нибудь услышать из моего рассказа или нет? Хотя одной проблемой больше или меньше – для меня теперь нет никакой разницы.
Воспоминания накинулись на мою бедную голову, словно стая изголодавшихся волков. Жизнь давно, сначала ненавязчиво, а затем всё настойчивей, предлагала мне сделать выбор: остаться в Анапе или вернуться в Иркутск. Я никак не могла выбрать – за что, видать, и поплатилась.
* * * *
Первые признаки беды стали проявляться ещё в конце лета. Хотя внешне всё выглядело идеально. Я всё лето загорала на пляже, купалась в море – основательно поправляла здоровье, в последние годы подводившее меня всё чаще. Больше двадцати лет меня мучили проблемы с почками. Арбузно-шашлычная диета, море, солнце и песок за три месяца сделали своё дело – о почках я и думать забыла. Лишь одно омрачало состояние почти абсолютного счастья – это тоска по нашей вкуснейшей иркутской воде. Местная вода даже после кипячения имеет настолько характерный привкус, что его не может скрыть и чай с ароматизаторами. Частенько мне снилось, как я жадно пью воду из-под крана, и всё никак не могу напиться. В первые секунды пробуждения неуёмная жажда обрушивалась на меня уже наяву, но делать нечего – приходилось довольствоваться бутилированной водой, которая, конечно, не идет ни в какое сравнение с иркутской водицей.
А в конце августа тучки на горизонте нашей жизни стали сгущаться - на меня напала какая-то беспричинная хандра. Меня уже не радовали как раньше ни море, ни песок, ни отличная погода. По ночам меня всё чаще стала посещать моя старая подруга – бессонница. Сначала я решила, что маюсь от безделья: ведь с семнадцати лет у меня не было длительных перерывов в работе – только отпуска, как у всех, чуть больше месяца.
Дальше – больше: под конец лета улицы Анапы перестали напоминать многолюдный восточный базар, и я с удивлением оглядывалась на появляющихся под вечер на скамеечках возле ухоженных домов древних старух-гречанок, с непроницаемыми, словно у сфинксов лицами, с неизбывной тоской глядящих вслед каждому туристу, обвешанному сумками и чемоданами – жизнь медленно утекала из пустеющего города в дальние неведомые края, и неизвестно, доживёшь ли до нового сезона, когда толпы отдыхающего люда снова наводнят городок.
Для курортного города, живущего от сезона к сезону, турист – и Бог, и царь. Такова цена перестроечной демократии, под гильотину которой была брошена вся местная промышленность. Чудом уцелели только хлебозавод, да несколько винзаводов, работающих вполсилы. Я стала ловить себя на мысли, что меня больше не вдохновляет буйство красок южной природы, что мне скучно среди этого курортного великолепия, среди начищенных до блеска фасадов, за которыми хоронится от постороннего взгляда совсем не райская жизнь.
А в середине сентября, когда массовый отъезд отдыхающих уже выглядел, словно библейский исход евреев из Египта, полупустые пляжи стали нагонять на меня невыносимую тоску. Муж, понимая мое состояние, стал брать меня с собой на рыбалку то в море, то на местные небольшие речушки и каналы. Но и эти новые для меня занятия не смогли меня увлечь надолго. Разве могли мутные, по берегам заросшие плавнями речки, сравниться с нашими сибирскими могучими реками. Сама жизнь в Анапе стала для меня ассоциироваться с мутной застойной водой, наводящей тоску-печаль.
Депрессия не давала мне покоя днем, ночью - чёрной птицей сжимала в когтях моё сердце. Краткое отдохновение от этого удручающего состояния наступало только на берегу моря. За посёлком Витязево есть совершенно пустынные места. Дикий, неземного вида, пейзаж можно созерцать часами: невысокие дюны со скудной растительностью, ветер, немедленно засыпающий песком любые следы пребывания человека и бескрайнее море, неизменно вызывающее удивление: то грозовое, с яростным прибоем под свинцовым низким небом, то ласковое, с чуть набегающими волнами, искрящееся, полное солнца – так, что сразу и не поймешь, где кончается море и начинается небо.
Чтобы не превратиться в окончательную отшельницу, проводящую жизнь в созерцании, я устроилась на работу, надеясь, что это внесёт свежую струю в нашу жизнь, и всё остальное утрясётся само собой. Надежды мои не оправдались. Загнать проблемы внутрь, не разобравшись с причиной их возникновения – не значит их решить. Хотя у меня теперь не было времени предаваться тоске и отчаянию – работы было столько, что на сон приходилось по четыре часа в сутки. К тому же - при таком раскладе, я уже не могла уделять мужу должного внимания. И если раньше он с пониманием относился к моим метаниям и поискам смысла жизни, списывая все мои выкрутасы на тоску по родным и друзьям, то теперь он не мог или не хотел поддержать меня в трудную минуту.
Первоначально небольшая, почти микроскопическая трещинка в наших отношениях постепенно разрасталась до вселенского масштаба, как раковая опухоль, жадно пожирая всё хорошее, что было между нами. Мы уже не были единым целым как раньше. Теперь каждый был сам по себе, и любое внешнее событие могло послужить толчком к окончательному разрыву.
А скоро я получила объяснение своей странной хандре: у мамы, оставшейся в Иркутске, оказывается, со здоровьем всё хуже и хуже, и внуки уже не справляются с ситуацией. Конечно, ни мама, ни сын, ни тем более племянники прямо не говорили, что было бы мне совсем неплохо вернуться в Иркутск. Но с каждым телефонным разговором я всё более убеждалась, что без меня вряд ли они смогут обойтись.
Наконец, в один из пасмурных осенних вечеров, когда холодный ветер порывами швырял охапки листьев в окно нашего дома, я, полная сомнений и тяжёлых предчувствий, решилась поговорить с мужем о возвращении в Иркутск. Его ответ поверг меня в ступор: мол, все эти переживания не более, как моя дурь, и возвращение с благословенного юга в Сибирь – непозволительная глупость. Исчерпав все аргументы в споре с мужем, больше к этому разговору я уже не возвращалась. Поставив меня перед выбором, муж внешне отстранился от ситуации, но я-то видела, как с каждым днем он худеет и бледнеет, и черные круги всё глубже залегают под его глазами.
Прожив два месяца в напряжённом состоянии, и окончательно измучив друг друга, мы оба были рады хоть какой-нибудь развязке событий. Интуитивно я ощущала, как время, отведённое судьбой на решение нашего затянувшегося скрытого конфликта, истекает, сворачиваясь в тугую стальную пружину, грозящую «взорваться» в любой момент.
Взрыв пришёлся на Новый год. Начавшееся с безобидного, казалось бы, пустяка, выяснение отношений мгновенно переросло в яростный скандал, когда в пылу страстей звучат убийственные слова, уничтожающие суть отношений безвозвратно.
Всё – маски сорваны, и вот она неприглядная истина во всей своей красе! И вдруг я понимаю, что моё второе «я» вполне отстранённо наблюдает за нами со стороны и даже успевает заметить, как вздрагивает в бокале недопитый мартини, как подпрыгивает вазочка с салатом в такт шагам мечущегося по комнате мужа, как синеватое освещение контрастно очерчивает на его лице почти ненависть. Хотя в обыденной жизни я настолько невнимательна и рассеянна, что редко замечаю какие-либо подробности, и даже не могу вспомнить, как одеты окружающие женщины. Но в критических ситуациях просыпается неведомая мне в обычной жизни, совсем другая «я», которая видит всё вокруг и даже немножко больше и действует решительно и бескомпромиссно. И я вспоминаю, что всю эту картину в мельчайших деталях я видела во сне около трёх месяцев назад, когда ничего, кроме моей беспричинной хандры, ещё не омрачало наших отношений. Я тогда всерьёз не восприняла этот странный сон, просто не поверила, что такое возможно.
До меня, наконец, доходит, что это финиш, конец всему. Сердце сжимается от невыносимой боли и никак не может разжаться – если я ничего не сделаю, то просто умру от разрыва сердца. Медленно встаю, молча беру плащ и сумочку… - и выхожу в ночь, в никуда. Всю свою боль вкладываю в яростный хлопок дверью. Скатываясь по лестнице, явственно ощущаю на губах горечь то ли от морского ветра, то ли от запоздалых слёз. Теперь ветер мне роднее, чем тот, чужой, оставшийся за дверью.
Кое-как отогнав бередящие душу воспоминания, я осталась наедине с не менее болезненными мыслями. Жизнь, сделав очередной виток, ткнула меня носом в извечный русский вопрос: что делать? И вообще, ради чего теперь мне жить? Конечно, мне не впервой оказаться у разбитого корыта – но от этого на душе не легче. Да и корыто занесло на этот раз за семь тысяч вёрст от родного берега.
Решение не заставило себя долго ждать – оно выкристаллизовалось подспудно из моих мук и страданий и сейчас просто всплыло на поверхность, и сразу же на сердце стало светлее, хотя я понимала, что для того, чтобы практически осуществить своё решение, мне придётся съесть не один пуд соли.
Но если я вижу ясную цель перед собой – то могу свернуть горы на своём пути. Главное, вернуться в Иркутск – там мои корни, мои истоки! А дальше посмотрим, дома и стены помогают! Эх! Жаль, не смогу быстро уволиться с работы – впереди две недели новогодних каникул, да и после них сразу не отпустят, пока не найдут замену.
Бытовые проблемы мне помогли решить мои коллеги по работе - в четыре часа дня я уже обустраивалась в комнате, снятой по рекомендации знакомой под моё честное слово до зарплаты. А вот на какие шиши питаться, пока непонятно – зарплату нам задерживали два месяца подряд. Купив на последние сто рублей расчёску, мыло и крохотное полотенце, я осталась без средств к существованию. Так и не придумав ничего дельного, мне пришлось отложить решение этой насущной задачи на завтра. То ли сказались мои мытарства за последние сутки, то ли на голодный желудок засыпать проще, но я уснула моментально, едва добравшись до постели.
Проснулась я от необъяснимого чувства тревоги. Провалявшись полчаса в постели и не поняв, отчего мне так муторно на душе, я встала. Из окна сочился жидкий серый свет, по которому невозможно было определить время суток. Совершенно безлюдная улица, грязный снег, неопрятными клочками кое-где лежащий возле серой стены пятиэтажки, заслоняющей полнеба – безрадостная картина убила во мне желание смотреть в окно. В комнате тоже любоваться было нечем: большую часть пространства занимали две кровати, сдвинутые вместе, вдоль стены стоял продолговатый столик, рядом шкаф с незакрывающимися дверцами. Убогое убранство комнаты довершал единственный обшарпанный стул, судя по его виду – свидетель допотопной эры. Господи! Что я здесь делаю? И сколько мне придется провести времени в этой забытой Богом дыре, пока я завершу все свои дела?
Долго горевать я себе позволить не могла: война войной, а кушать хочется всегда. Ревизия карманов принесла первую радостную новость – оказывается деньги, взятые в подотчет на работе в предновогодней суете, я забыла выложить из плаща. Ура! Сегодня я богачка – пятьсот рублей уютно расположились теперь поближе к сердцу – в нагрудном кармане пиджака. Жить сразу стало веселей. Моя совесть и не собиралась есть меня поедом за растрату казённых денег. Даже некое мстительное чувство удовлетворения согревало душу: вы нам зарплату вовремя не даёте, а мы вам подотчётные деньги задержим! Надо же, а я и не подозревала такой мелочной мстительности. Иногда открываешь в себе не очень приятные черты. Далеко мне до ангельского терпения и всепрощения, ох, далеко!
Невесёлые размышления о собственной «почтенной» особе не помешали мне, однако, быстренько сбегать в магазин, на скорую руку приготовить еду и, вот оно счастье! – раздобыть у соседей подзарядку для телефона. Оживший телефон тут же начал названивать – муж еще не понял, что я ухожу однажды, но зато навсегда, и пытался вернуть то, чего уже не существовало.
За всю свою недолгую, но весьма насыщенную жизнь я так и не поняла, откуда берётся любовь и куда она уходит, только точно знаю - это чувство, если оно настоящее - без примеси меркантильных расчетов, живёт по своим законам, нам не подвластным. Многие путают любовь с жалостью, но у них нет ничего общего. Можно любить безногого инвалида, а можно жалеть его, превращая физическую ограниченность в духовную неполноценность – почувствуйте разницу. Я ненавижу жалеть мужчин – они от этого теряют свою силу. Может быть, поэтому у нас в последнее время стало столько женоподобных мужчин. Сила – это качество даётся от Бога, ибо без неё мужчина теряет свой путь, становясь мухой, запутавшейся в паутине женской «заботы». Так что, милые дамы, не покушайтесь на Божий промысел. Нет ничего хуже вида бесхребетного существа, которое вы сами сделали жалким. Если не можете дать человеку любовь – уйдите с его пути, он достоин большего. Когда-нибудь он это оценит и, возможно, будет даже вам благодарен. Хотя рассчитывать на это не приходится.
Отправив мужу в ответ эсэмэску, что наши отношения исчерпаны, я принялась дозваниваться до Иркутска. Все мои попытки оказались безуспешными: домашний телефон молчал, сотовый сына находился вне зоны доступа. Сначала неясное чувство тревоги, быстро набирая обороты, трансформировалось во вполне определённое беспокойство: Господи, да что там у них происходит? Неужели что-то случилось с мамой?
Варианты один хуже другого рисовались в моём воображении. Делая скидку на свои совершенно расстроенные нервы, я старалась прогнать мрачные мысли, одолевавшие меня. Не сладко чувствовать себя тигрицей в клетке, ощущающей полное бессилие изменить что-либо. Так и спятить недолго…
Чтобы немного успокоиться, я вышла прогуляться по городу. Побродив по центру Анапы, постояв на пустынной набережной, я спустилась вниз к морю покормить лебедей – в зимней Анапе это чуть ли не единственное развлечение. У кромки прибоя стояло несколько человек. Лебеди доверчиво подплывали, некоторые из них, выйдя на берег и грациозно вытягивая длинные шеи, безбоязненно брали корм прямо из рук. Другие отдыхали, плавно покачиваясь на лениво набегавших волнах невдалеке от берега. Между ними шустро плавали утки, успевая выхватывать из воды кусочки хлеба прямо из-под носа у лебедей. Гордые птицы неспешно взирали на эту суету с величием царственных особ. Когда им слишком докучали нахальством прожорливые селезни, неутомимо шныряющие вокруг, лебеди внезапно раскрывая белокипенные крылья, делали несколько взмахов, поднимая фонтан брызг. Утки тут же бросались врассыпную, что впрочем, не мешало им вернуться через несколько минут, чтобы и дальше заниматься мелким воровством.
На эту милую картину можно любоваться бесконечно, но южные вечера отличаются невероятной быстротечностью. Не успеет солнце спрятаться за горизонт, как стремительно надвигается непроглядная темнота. Видать, сумерки – это удел более северных широт.
Порядком промерзнув на ветру, с сожалением взглянув в последний раз на море, на лебедей, уже плохо различимых в темноте, ещё немножко побродив по совершенно пустому пляжу, я вернулась в комнату. Несколько часов, проведённых на море, дали мне возможность успокоиться, обрести уверенность, что решение вернуться в Иркутск - в принципе верное, а с частностями разбираться буду по ходу дела.
Выпив две кружки горячего крепкого чая, я снова принялась звонить в Иркутск. Домашний телефон упорно молчал, а сотовый отозвался почти сразу. При первых звуках родного голоса у меня с души словно свалился тяжёлый груз.
- Саша, вы почему не отвечаете на звонки?
Весёлый голос сына, прервав на полуслове все мои накипевшие вопросы, вогнал меня в ступор:
- Мама, я в Москве в аэропорту…
- В Москве? Какого лешего тебя в Москву занесло? Это что за шуточки?
- Да какие шутки, просто прямого рейса в Анапу нет, я за тобой лечу…. Собирай вещи!
У меня от неожиданности сел голос. Кое-как проглотив комок в горле, я завопила в трубку:
- Какие вещи? Вы что там с ума посходили? Да кто меня с работы отпустит?
Сын, помолчав некоторое время, уже без прежнего энтузиазма в голосе, ответил:
- Ма, ну чего ты кричишь, вот прилечу, и разберёмся и с твоей работой, и с твоим этим…. Тоже разберёмся….
Всех моих бывших мужей, естественно, кроме своего отца – моего первого мужа, Саша пренебрежительно причисляет к категории «эти»….
- Ну, лети, голубчик, что теперь делать, не обратно же тебе возвращаться…. Когда посадка?
- В обед буду уже в Анапе…. Где тебя искать?
Продиктовав сыну адрес, я отключила телефон, надрывавшийся от бесконечных звонков мужа – разговаривать с ним не было ни сил, ни желания. Я лежала в темноте, в полной прострации уставившись в потолок. Кто бы мог подумать, что наши отношения, начинавшиеся так романтично, закончатся полным крахом.
Познакомились мы с ним два года назад в Анапе в первый день моего отпуска. Полтора месяца мы провели вместе на море, затем ещё почти год длился наш телефонный роман. В итоге, он приехал за мной в Иркутск. На тот момент у меня закончился целый пласт жизни: сын достаточно взрослый, прежняя работа уже не приносила былого удовлетворения – нужно было искать новый смысл жизни, какую-то другую точку приложения своих сил. И ещё некоторые обстоятельства буквально выдавливали меня из Иркутска. На семейном совете родилось решение, что новую страницу жизни лучше открывать на новом месте. Вот так я оказалась в Анапе.
Сейчас меня интересовал один вопрос: почему поиски нового смысла жизни превратились для меня в хождения по мукам? Горькая ягода уже набила оскомину. Господи! Ну почему я не могу жить как все люди?! Отчего мне живётся так трудно?! Я, что – больная на всю душу?! Хотелось плакать, но не было слёз. К полному комплекту своих проблем добавилась ещё одна – что теперь с сыном делать? Ладно, не бывает худа без добра – вот завтра и наплачусь ему в жилетку. Уснуть мне удалось только под утро.
Проснулась я от солнечного зайчика, уютно устроившегося на моем лице. Комнату заливал мощный поток света. Солнце – это отличный знак, день обещает быть прекрасным.
Включив телефон, я подпрыгнула, как ужаленная – уже полдень, сын прилетает, а я – «добропорядочная» мамаша, валяюсь в постели. Наспех причесавшись, умывшись и застелив кровать, я выглянула в окно. Сердце вздрогнуло от радости – из такси сын вытаскивал дорожную сумку. Пулей вылетев на лестничную площадку и прыгая через две ступеньки, я понеслась вниз по лестнице. Навстречу мне, бросив сумку у двери, бежал молодой красивый мужчина с аккуратной бородкой. Кинувшись к нему на грудь, я не могла сдержать слёз радости. Наверное, в такие редкие мгновения абсолютного счастья можно спокойно умереть – рай на небесах будет обеспечен…
- Сашка, Боже, как же я соскучилась! – я гладила сына по короткому колючему ёршику волос, по мягкой холёной бородке. – Какой красивый стал, прямо, как «настоящий полковник»!
Сын действительно изменился до неузнаваемости. Уезжая в Анапу, я оставила угловатого худенького юношу. Сейчас на меня смотрел уверенный в своих силах молодой мужчина.
- Мам, ты не представляешь, как я по тебе скучал! – глаза у сына тоже подозрительно блестели, но мужчины не плачут.
– Сколько мы не виделись – почти девять месяцев? Я, когда услышал по телефону, что тебе здесь плохо, да ещё связь оборвалась на полуслове – чуть с ума не сошёл, вот и прилетел тебя спасать. - Обнявшись, мы поднялись в комнату.
- Ну, мамуля, ты по какому блату такую пещерку себе отхватила?! – сын критически осмотрел убогую комнатушку.
- Нечего придираться, я сняла её под честное слово. Знаешь, как-то не приходилось хоромы выбирать. Радуйся тому, что есть, я вообще без денег сижу, когда зарплату дадут неизвестно….
- Мам, не переживай, деньжат я немножко привёз. Ты давай рассказывай, какие проблемы с твоим муженьком?! - сын, пройдясь по комнате, по-хозяйски расположился на второй кровати.
- Да это ещё успеем обсудить…. Ты лучше мне честно скажи, как там матушка себя чувствует? – наконец, я решаюсь задать ему самый животрепещущий вопрос.
- Хуже некуда…. Ты как уехала, она сначала бодрилась, а потом пошло-поехало: затосковала, жизнью совсем перестала интересоваться – даже сериалы перестала смотреть…. Раньше хоть к братцу твоему ходила, а последнее время стало плохо с памятью, один раз заблудилась – в общем, пришлось прекратить эти походы. В больницу её тетя Оля водила по врачам, да что толку – атеросклероз на хромой кобыле не объедешь, - сын тяжело вздыхает.
- Бедные вы мои! – мне с трудом удается сдержать подступающие слезы.
Сын запинается на полуслове:
- Ты чего, мам, вздумала сырость разводить? Сейчас приедем домой, и всё наладится - вот увидишь!
- Ага, пока мы приедем, так рак на горе успеет сдохнуть от свиста…. Не всё так просто, - я объясняю, что мы вряд ли сможем двинуться в Иркутск раньше конца января. Материальная ответственность сродни путам на ногах и очень неохотно отпускает своих пленников.
- Вот я попал! Мне же на работу выходить сразу после новогодних каникул! – он хватается за голову.
- Наверное, хорошая работа у тебя…. была? – осторожно намекаю я на возможный исход дела.
- Да, была…. денежная работа, - задумчиво чешет затылок мой нежданный, но такой желанный спаситель.
- Ладно, мама, не горюй! Бог не выдаст, свинья не съест, прорвемся авось как-нибудь….
Юности свойственен неоправданный оптимизм (эх, где мои семнадцать лет?) – уже через несколько минут мы взахлеб болтаем о всяких милых пустяках.
За разговорами день пролетел незаметно. Получалось, что денег у нас в обрез: неизвестно, сколько уйдет на ремонт машины и совершенно непонятно, что с ней делать – если продавать, то можно просидеть здесь до морковного заговенья, а сколько придётся жить в Анапе, пока меня рассчитают с работы – лучше не загадывать - вообще уравнение с массой неизвестных. Поспешный приезд сына осложнял ситуацию, хотя положительных моментов было гораздо больше. С другой стороны – в Иркутске у него осталась любимая девушка, и я прекрасно понимала, что разлука на неопределённое время будет для них тяжким испытанием.
На второй день после приезда сына, мы решили прогуляться по Анапе. Светило неяркое зимнее солнце. Ветер, всю ночь бушевавший за окном с такой силой, что сосны жалобно стонали и скребли ветками по крыше дома, стих, и вечнозелёные красавицы теперь кокетливо покачивали своими верхушками кружевным лёгким облакам, неспешно плывущим в бездонной лазури южного неба. Мы с удовольствием прошлись по нешироким ухоженным улочкам провинциального городка. Саша с удивлением и детским восторгом любовался зелёной травкой на газонах. Кусты можжевельника радовали неискушённый взгляд сибиряка всевозможными переливами изумрудного цвета, когда лучи солнца, скользили по ледяному панцирю, кое-где покрывавшему и кусты, и траву на пока пустых цветниках, разбитых почти возле каждого дома. Для нас, привыкших к сугробам и морозам в январе, разноцветье южной природы, пусть даже почивающей в объятиях морфея, было безусловным чудом.
Вдоволь налюбовавшись на достопримечательности городка, мы вышли на набережную, оформленную в соответствии с самыми новомодными тенденциями в современной городской архитектуре. Но все эти ухищрения человека, самонадеянно присвоившего себе звание венца Божьего творения, меркли перед мрачным очарованием могучей силы моря, неторопливо накатывавшего свинцовые волны на песчаный берег почти пустынного городского пляжа. Печальное небо хмурилось растерзанными клочьями низко проползающих туч, словно раздумывая – а не украсить ли город снегом, или на худой конец зимним дождём?
Огромная стая лебедей, лениво покачиваясь на волнах, держалась у самого берега. Небольшая группа людей в отдалении, стоя у самой кромки прибоя на выброшенных морем бурых водорослях, подкармливала незлопамятных птиц, доверчиво бравших корм прямо из рук.
Я рассказала сыну историю, недавно всколыхнувшую весь город, когда несколько негодяев свернули шеи паре лебедей, решив зажарить их на ужин. Гнусность и мерзость этой затеи повергла в шок всех без исключения. Деяние этих отморозков, поднявших руку на безобидных птиц, ужаснуло всех своей подлостью, и всё-таки смогло пробить броню человеческого равнодушия, как покрывалом накрывавшее небольшой южный городок, заставив сплотиться и старых и малых на некоторое время, и, пожалуй, нашло больший отклик в людских сердцах, чем недавнее заказное убийство начальника местного аэропорта. И такие парадоксы бывают в жизни.
За время моего рассказа погода, словно решив поддержать наше справедливое возмущение, внезапно испортилась: лёгкий морской бриз сменился резкими порывами ветра, солнце, едва угадываемое по лилово-перламутровым отблескам, пробивавшимся кое-где через сплошную облачность, сдалось на милость непогоде. По морю, доселе мерно дышавшему, понеслись белые барашки, с шипением налетая на берег.
Моментально замёрзнув под пронизывающим ветром, мы были вынуждены ретироваться с побережья. Нам пришлось возвращаться по улицам безлюдного города скорым шагом, подгоняемым почти шквальным ветром, в своё неуютное жилище.
Александр с порога, упреждая мой вопрос, выложил своё мнение о городе контрастов, найдя меткое определение своим впечатлениям:
- Природа здесь, конечно, обалденная, но от этих красот такой безнадёгой веет, что у меня волосы дыбом встали!
- Тоже мне показатель, - я шутливо погладила ёршик сыновних волос.
- Ты как здесь жила? Я тут с тоски бы давно помер, - сын отмахнулся от моей ласки, - я серьёзно говорю, без шуток….
- Похоже, такая возможность нам здесь ещё представится, сынок, - грустно вздохнула я. Я редко ошибаюсь в своих прогнозах, и на этот раз я как в воду смотрела.
А вот обстановку на следующий день прогнозировать я бы не взялась – предстояла тяжкая, но необходимая встреча с мужем. Господи, дай мне силы пережить завтрашний день – нелегко смотреть в глаза человеку, которого два года считала своей родной половинкой, а на поверку оказалось, что это очередной зигзаг судьбы. Да и других забот предостаточно: машину, которая была куплена перед самым отъездом из Иркутска со смешным по нашим российским меркам пробегом – всего-то тридцать тысяч километров, теперь придётся вывозить на эвакуаторе, - у неё серьезные проблемы с двигателем.
Впрочем, наша встреча прошла на высоком «дипломатическом» уровне – я была приятно удивлена, что моя одежда не порвана на клочки, и даже телевизор и компьютер не порублены топором, что при наших разводах «по-русски» не такая уж редкость, потому как от любви до ненависти при всей душевной широте русской натуры всего-то один шаг.
Тяжёлый день завершился вполне благополучно: машина - в автомастерской, мои вещи – в комнате, и даже не пришлось смотреть в глаза мужу – он упорно избегал моего взгляда, то ли потому что был с «хорошего бодуна», то ли по каким-то другим неведомым мне причинам.
Самое страшное осталось позади, но я даже не представляла, сколько ещё нам предстоит перенести мытарств, прежде чем мы сможем покинуть Анапу.
По своему увольнению я пока не могла предпринять каких-либо шагов, поэтому вся следующая неделя у нас была посвящена хлопотам с машиной. На её ремонт у нас ушло несколько дней и куча денег.
В конце недели мы выехали на авторынок в городок неподалеку от Анапы – в Славянск-на-Кубани. С погодой нам не повезло, но откладывать поездку было нельзя – нужно было определяться, каким образом мы будем возвращаться в Иркутск. Шёл крупный мокрый снег, прилипающий даже к тому, к чему прилипнуть вроде бы нельзя – ветви деревьев, облепленные снегом вкруговую, бросали вызов земной гравитации. Видимость была минимальной, к тому же скользко, как на катке – поэтому на авторынок мы подъехали к двум часам дня. Выбор машин оставлял желать лучшего, но покупателей было ещё меньше. Покрутившись по рынку, мы оба пришли к выводу, что продать машину быстро по приемлемой цене не получится.
Сказать, что вариант возвращения в Сибирь на машине в разгар зимы, мне активно не нравился – значит не сказать ничего. Во-первых, семидневное путешествие на авто из Иркутска в Анапу прошлым летом мне далось очень тяжело – на третий день непрерывной езды меня штормило и качало, хотя за рулем практически всю дорогу сидел муж. А во-вторых, лето и зима у нас в России, сами понимаете, две больших разницы. Так что, несмотря на авантюрную жилку в своём характере, я вполне понимала, что дорога длиною в семь тысяч километров по заснеженным просторам нашей Родины может закончиться плачевно. Этот вояж будет покруче ралли «Париж – Дакар». Путешествуя в одиночку, рассчитывать на чью-либо помощь не стоит, разве что уповать на Бога. Сыну же по молодости лет море было по колено: ехать и никаких гвоздей!
Прикинув ситуацию и так и сяк, и, не придя к общему мнению, мы тронулись с авторынка обратно в Анапу уже под вечер. Пока мы с сыном спорили, погода резко изменилась – задул штормовой ветер. Стремительная смена погоды зимой в этих краях также характерна, как удивительная стабильность летнего климата. Резкие порывы ветра с остервенением вгрызались в бок машины, так что удерживать её на дороге стоило больших трудов.
Проехав первый населённый пункт, мы вынуждены были остановиться – из-под капота нашей ласточки клубами попёр то ли дым, то ли пар. Пока я соображала, где огнетушитель, сын, чертыхнувшись, резво выскочил из машины – оказывается, сорвало шланг с тосолом. Я осталась караулить наше авто, сын вернулся на попутке в местный магазин за тосолом. Через час мы были готовы продолжить своё не очень удачное путешествие.
Ещё через час мы остановились на заправке. Пока сын заправлял машину, я решила купить минералку в магазинчике на АЗС. Эх! Лучше бы я умерла от жажды: вернуться в машину без приключений у меня не получилось - при выходе из магазина ураганный порыв ветра буквально сбил меня с ног, полы плаща завернулись и под порывами ветра хлопали у меня за спиной, будто крылья диковинной птицы. Уцепившись за ручку двери, я безуспешно пыталась бороться с ветром, то падая, то вставая несколько раз. В конце концов, меня оторвало от спасительной двери, и я, вынужденная покориться воле ветра, в позе хоккеиста, с бутылкой воды наперевес, по ледяной корке, покрывающей всё обозримое пространство вокруг, кое-как доехала до нашей автомашины. Сын, задыхаясь от хохота, лежал на руле:
- Ма, ты что за кордебалет на льду здесь устроила?!
Отчебучив еще парочку фортелей, но, так и не выпустив бутылку воды из рук, мне, наконец, удалось захлопнуть дверь автомобиля, и я увидела в ярко освещенном окне магазина благодарных зрителей моего стриптиза – охранник, согнувшись от смеха, хлопал себя по бёдрам, а продавщица в конвульсиях лежала на прилавке. Зарядив почтительному сыночку для острастки подзатыльник, и сама еле сдерживая смех, я ограничилась дежурной фразой:
- Хватит ржать, поехали. Подумаешь невидаль какая: пять минут позора и ты в полном поряде – сидишь в «Ладе»… Лучше бы лёд, ироды, песочком посыпали, пока ноги никто не сломал. – выходить вновь из машины, чтобы дать ценные указания работникам АЗС мне почему-то не хотелось. – Где бы они ещё такой канкан увидели… - меня утешало сознание, что на мне под плащом оказалось не юбка или платье, а всё-таки джинсы – не подвели в трудный жизненный момент!
Всю дорогу сын крутил головой и беззлобно подтрунивал надо мной:
- Слушай, мам, что ты там зазря перед дверью зажигала, может тебе к Валерию Леонтьеву на подтанцовку устроиться, вы бы на пару из Индийского океана выползали – классное зрелище, деньги бы лопатой гребли…
- Ты, смотри, от смеха не зашибись, сынок… Давай - рули лучше, тоже мне «ценитель» изящных искусств нашёлся. – представив себе красочный процесс «выползания» на ничего не подозревающий индийский берег, я сама, не выдержав, смеялась до слёз. – Нет уж, увольте меня от такого «поп-арта», я лучше в цирк устроюсь народ веселить…
Этим забавным эпизодом наши злоключения в этот день закончились. Доехали до Анапы мы без каких-либо происшествий.
В течение нескольких последующих дней сын иногда лукаво на меня поглядывал, видимо вспоминая этот случай. Эти воспоминания были едва ли не самым светлым пятном в начавшейся череде тягучих безрадостных дней. На работе, как я и предполагала, не могли меня отпустить, пока я не сдам все дела своему преемнику. Ситуация сильно осложнялась тем, что полтора месяца мы работали без компьютеров, пока шёл передел собственности в санатории. Автобусы с омоновцами, регулярно наезжавшими на наш санаторий, стали реалиями наших будней, и, пожалуй, вызывали интерес только у отдыхающих. В бронежилетах и касках, с автоматами, они лихо выскакивали из транспорта и устраивали такой «шмон» в административном здании, что работать после них было практически невозможно.
В этом на вид тихом, как омут, городке, оказывается, черти водятся чуть ли не на каждой пяди дорогой курортной земли. И старая поговорка «паны дерутся, а у холопов чубы трещат» ничуть не потеряла своей актуальности и в наше время. Возвращалась домой я в девять часов вечера, а после короткой передышки мне ещё приходилось корпеть над документами до глубокой ночи, наверстывая упущенное. И не было конца и краю этой изматывающей нервы, высасывающей все силы работы. От срыва меня спасала мысль, что когда-нибудь это закончится.
Вынужденный томиться от безделья и снедаемый тоской по своей далёкой возлюбленной, сын буквально сходил с ума в нашей тесной комнатушке. Единственной отдушиной для него были разговоры со своей подругой по телефону. Деньги таяли с бешеной скоростью. Анапа не хотела нас выпускать из своих цепких объятий. Если мы завязнем здесь надолго, нам просто не хватит денег, чтобы вернуться в Иркутск. Так прошло чуть больше месяца.
Наконец всеми правдами и неправдами мне удалось выбить расчёт и распрощаться со своей опостылевшей работой.
И вот наступил этот благословенный день – одиннадцатое февраля. Денежки у меня в кармане - я звоню сыну, чтобы сообщить радостную новость. Через пятнадцать минут он уже на проходной с сияющими от счастья глазами, галантно открывает мне дверь машины, и в этот же вечер, а вернее сказать в ночь, мы отбываем с ним в туманную даль нашего рискованного «предприятия», на скорую руку загрузив нехитрый скарб и рассчитавшись с квартирной хозяйкой.
До свидания, Чёрное море! Ты спасало меня в самые чёрные мгновения моей жизни.… Прощай, Анапа – город зимних ветров и беспробудной тоски!!!
* * * *
Ночная дорога почти свободна, и мы со скоростью ветра несёмся в сторону Краснодара – это будет первый большой город на нашем пути. Саша на радостях поёт за рулем, я же, утомлённая до изнеможения, устраиваюсь на заднем сидении в надежде поспать. Предполагается, что мы будем ехать без ночёвок, по очереди сменяя друг друга за рулем: я буду вести днём, поскольку плохо вижу в темноте, а Саша - ночью.
Сын будит меня перед Краснодаром. Я спросонья никак не могу включиться в суть дела:
- Ну чего тебе, я же только уснула. – я пытаюсь повернуться на другой бок, но сын упорно тормошит меня.
- Да проснись ты, потом выспишься, с меня адыгейцы десять тысяч требуют.
- Ты что, обалдел? Какие десять тысяч? Какие адыгейцы? - с меня сон как рукой сняло.
- Гаишники местные говорят, что я, мол, на встречную полосу выехал – или десять тысяч, или права отберут. – сын, нервничая, чешет заросший подбородок, - что делать будем?
Я осматриваюсь по сторонам. Впереди видны две обычные машины без мигалок и милицейских номеров, вокруг машин стоят несколько здоровенных мужиков.
- С чего ты взял, что это гаишники? Больше на бандитов смахивают…. Вообще, мне кажется, сматывать удочки надо, – мне становится страшно, но я стараюсь не подавать вида. - Зачем ты остановился? Предложи им разговор продолжить на посту ДПС или в отделении милиции.
- К обочине прижали – вот и остановился, – сыну тоже явно не по себе. - Я пошел к ним, если что - звони ноль два.
Сквозь лобовое стекло я с тревогой наблюдаю, как мужики машут руками, сын им что-то отвечает, потом идёт в машину. Я встречаю его вопросом:
- Права отдали?
- Нет. Сказали ехать за ними в местное отделение милиции.
Мы молча едем вслед за машинами по трассе. Мелькает табличка с названием какого-то населённого пункта – я не успеваю её прочитать. Когда они сворачивают в какую-то глухую улицу с полуразвалившимися строениями, я не выдерживаю:
- По-моему пора звонить в милицию, мне эта история совсем не нравится!
Саша тормозит – впереди останавливается машина и вышедший из нее мужик отдаёт сыну его права. Я успеваю разглядеть в свете фар горбоносое лицо кавказского типа, и до меня доносятся его слова:
- Можете ехать, нас вызвали на задание.
Резко рванув с места, их машины исчезли в темноте. Мы сидим некоторое время молча, ошалело глядя друг на друга. В тишине я ощущаю каждой клеточкой тела, как напряжение, постепенно покидая нас, растворяется где-то в темноте, словно электрический ток из оборванного провода, стекая в землю. Безмолвие нарушает фраза сына:
- Ничего себе адреналинчик, – немного помолчав, он добавляет:
- Сдается мне, что мы легко отделались. Поехали, пока они не вернулись.
Сын круто разворачивается. На его лице нет и следа былой эйфории. До него, наконец, дошло, сколько опасностей и неожиданностей таит в себе дальний путь. Что-то ждёт нас впереди?!
Сам Краснодар мы миновали без каких-либо происшествий. Ещё раз проверив по карте маршрут, проложенный сыном, я опять устроилась на заднем сиденье с твёрдым намерением отдохнуть во чтобы то не стало. Мы съезжаем с федеральной трассы на Ростов и по дорогам местного значения уходим на Волгоград, выигрывая около восьмисот километров. Кстати, дороги в этой части России очень приличные – даже местные. Погода нам тоже благоприятствует – покрытие сухое, и мы идем на крейсерской для нашей далеко не новой Лады скорости, по почти пустой дороге. Изредка мы обгоняем фуры – они тоже срезают, экономя время и бензин. Окончательно успокоившись, я говорю себе - всё будет хорошо, и незаметно для себя проваливаюсь в долгожданный сон. Отличная эта штука – самовнушение. Особенно если нет других аргументов.
Проснувшись от боли в затёкших коленях – в нашей Ладочке лежать можно только согнувшись в три погибели, - я увидела, что небольшие, по домашнему уютные, аккуратно расчерченные лесопосадками, поля Краснодарского края сменились бескрайними степями Волгоградской области.
Раннее утро. На дороге ледяное месиво. Толком не отдохнув, мне приходится менять сына за рулём – у него такое бледное утомлённое лицо, что у меня от жалости сжимается сердце.
Из-за горизонта медленно всплывает огромное багровое солнце в полнеба. Дорога идет в затяжной спуск, исчезая за горизонтом как раз по центру солнца. Взгляду совершенно не за что зацепиться – вокруг однообразная укрытая снегом степь, только невысокие будылья прошлогодней травы в апофеозе отчаяния торчат вдоль дороги. Неземной пейзаж вызывает ощущение затерянной песчинки в необъятных просторах Вселенной. Кажется, что летишь прямо в солнце – я ловлю себя на том, что это жутковатое ощущение заставляет меня сбросить газ. Падать в солнце не хочется…. Наконец светилу удаётся оторваться от земли, и сразу же исчезает ощущение нереальности происходящего. Такие потрясающие по силе воздействия на человеческую психику рассветы и закаты больше нигде наблюдать мне не доводилось.
Откуда-то, наверно из генной памяти, всплывает почти реальная картинка, как по бескрайней равнине, еле-еле передвигая ноги, тащатся сгорбленные фигурки в немецких шинелях – и вот, диво, мне становится жалко их – ишь куда замахнулись, ничего бы у них не вышло при любом раскладе: чтобы жить в таком пространстве, просто чтобы небосвод не задавил своей бесконечностью, нужно родиться с соответствующей душой. Поразительно, с каким маниакальным упорством разнообразных захватчиков тянет на наши просторы – и для чего? Чтобы - в конце концов, стать удобрением для русских полей…. Мысль, пришедшая, казалось бы, ниоткуда, сначала удивляет меня, а потом нравится мне всё больше и больше – с природой не поспоришь!
Однообразие снежного пейзажа вокруг, куда бы ни кинул взгляд, быстро утомляет меня, и я начинаю зевать до слёз. Дорога расплывается перед моим взглядом. Чтобы не уснуть за рулем, я пытаюсь щёлкать семечки, но это тоже плохо помогает. На дороге появляются редкие фуры – хотя бы такое развлечение позволяет просидеть за рулем ещё какое-то время. Вспомнив песню о ямщике, замерзающем в степи, я пробую петь. Без всякого сомнения, если уж замерзать в степях - то только здесь.
С заднего сидения сын подает голос:
- Мам, смени пластинку, ты своим воем всех волков в округе распугаешь….
- Спи, сынок, хочешь, колыбельную тебе спою, - не без удовольствия пугаю сына. Странное дело – сын почему-то рьяно отказывается слушать что-либо в моём исполнении. Наверное, нет слуха – то ли у меня, то ли у сына. Голоса нам обоим Бог явно не на сдачу давал. У Саши шаляпинский бас прорезался ещё в роддоме, в первые минуты жизни.
Наличие в машине магнитолы, конечно, скрасило бы многие тяготы долгого пути, но у нас нет даже такого скромного утешения. Весёлые препирательства по поводу пения позволяют мне ещё полчаса продержаться за рулём. Затем я опять начинаю засыпать. Вести машину в таком состоянии опасно. За руль снова садится Саша. Сверив по карте наш путь - Волгоград мы проехали, впереди Саратов, - не выходя из машины, я переползаю на заднее сидение, где немедленно впадаю в спячку.
Просыпаюсь я, когда мы уже крутимся по Саратову, выбираясь на федеральную трассу. Вокруг деревянные, старинные домики, напоминающие Иркутск. Господи, как же домой хочется! Я успокаиваю себя мыслью, что скоро будем в Иркутске, ещё несколько дней в дороге, и мы – дома! Если, конечно, ничего не случится в пути…. Я гоню от себя сумрачные мысли.
Теперь нам приходится менять друг друга за рулём часто: Саша сильно устал, я ещё толком не отдохнула. Сон на заднем сидении нашей машины чисто символический: сильно трясёт, всё гремит и стучит, иногда, кажется, что от машины отваливаются запчасти; в довершение картины периодически самопроизвольно открывается багажник и по салону нашего универсала начинает задувать ветер. Приходится останавливаться, чтобы закрыть багажник – это меня раздражает, но сделать что-нибудь в дороге нет возможности.
Без остановок мы минуем Самару. В ночное время приходится вести машину мне – жизнь вносит коррективы в наш первоначальный план. Сказывается мой долговременный опыт работы в ночные смены – я одинаково себя чувствую что днём, что ночью. Сын таким опытом не обладает и после полуночи начинает клевать носом. С часу ночи до шести утра я за рулем. Когда совсем невмоготу – я съезжаю на обочину и сплю, положив голову на руль, минут пятнадцать – двадцать. Для меня достаточно одного такого краткого отдыха, чтобы более или менее нормально себя чувствовать в течение всей ночи. К тому же обнаруживаю интересный эффект: моё плохое зрение в темноте куда-то улетучивается. Видимо, в ответственные моменты все чувства действительно обостряются.
Дорожный указатель предупреждает, что мы въезжаем на территорию Башкирии. Впереди Уфа. Пока с погодой нам везёт: около пятнадцати градусов мороза днём и градусов двадцать ночью. Дорога чистая и я выжимаю из машины всё, на что она способна. Колеса наматывают уже третью тысячу километров.
Не доезжая до Уфы, мы делаем короткую передышку – перекусываем сухой колбасой, варёными яйцами, какими-то полузасохшими булочками – доедаем Анапские припасы. Я механически пережёвываю, не отдавая себе отчета, что и как я ем, не ощущая вкуса еды, без аппетита, просто потому, что надо есть, чуть ли не засыпая во время нашего короткого перекуса. На периферии сознания мелькает мысль, что наверно вот так жуют коровы прошлогоднюю солому. Сын тормошит меня:
- Мам, проснись, а то сейчас в кастрюлю головой воткнешься….
- С чего ты взял, что я сплю, я ем, - без особого усердия я пытаюсь возразить сыну.
- А то я слепой! Ты булочку-то изо рта вытащи, подавишься, не ровен час…. Иди спать, дальше я поведу, - Саша стряхивает с моих колен крошки и выпроваживает меня из-за руля.
Я покорно перебазируюсь на заднее сидение и засыпаю, не успев донести голову до подушки. Во сне каким-то чудным образом я думаю: какая я молодец, что родила сына - не подведёт в трудную минуту…. Надёжа и опора! Ещё некоторое время обрывки мыслей и впечатлений хороводом кружатся в усталом мозгу прежде, чем я окончательно проваливаюсь в глубокий сон.
Через несколько часов меня будит громкий возглас Александра:
- Ма! Смотри красотища какая! Вставай, а то Урал проспишь! Лепота-то какая!
Я перебираюсь на переднее сиденье, и от восторга у меня захватывает дух. Перед глазами разворачивается величественная картина: заснеженные, поросшие лесом горы вершинами вспарывают низкие свинцовые облака. Батюшка-Урал гневно хмурит брови, неодобрительно глядя вслед путникам, дерзнувшим нарушить безмолвие горных кряжей. Мы со скоростью черепахи тащимся следом за колонной фур, растянувшихся на затяжном подъёме серпантина. Сын норовит их обогнать, но я вовремя пресекаю его попытки. За поворотом, обогнавший нас лихач, уже объясняется с гаишниками. Я, как «опытный» путешественник, однажды здесь уже проезжавший, знаю, что они стоят на Урале чуть ли не за каждым поворотом. Летом мы здесь оставили не одну сотню рублей, торопясь проскочить серпантин засветло.
Наконец нам удаётся улучить момент и обогнать фуры, не нарушая правил. Мы прибавляем скорости - насколько позволяет сложная трасса. Мимо проносятся могучие вековые сосны в нарядных снежных уборах. Я кручу головой, стараясь максимально впитать, запечатлеть в памяти суровую красоту Урала. Зимой он произвёл на меня более мощное, потрясающее воздействие, нежели летом. По реакции сына я вижу, что он тоже не остался равнодушным. Горы и море – это своеобразный гимн величия природы. И она вовсе не нуждается в наших восторгах, это нам, людям необходимо хотя бы изредка лицезреть воочию природную мощь, чтобы просветлеть душой, чтобы, наконец, осознать своё место на этой земле. Ради таких мгновений можно простить все неудобства и опасности нашего путешествия.
Очарованные, мы молча продолжаем путь. Я несколько раз оглядываюсь – Урал отодвигается, закрывается то ли туманом, то ли низко нависшей облачностью, постепенно скрываясь за горизонтом. Гуд бай, Европа! Да здравствует Азия!!!
Матушка Сибирь нас встречает ветром и ощутимым морозцем градусов в тридцать. Сразу слышно, как меняется тональность работающего двигателя нашей ласточки, появляется надрывный звук. Мне кажется, будто вот-вот мотор захлебнется на самой высокой ноте. Но Саша с видом знатока успокаивает меня.
Как на крыльях мы пролетаем Челябинск. Над огромным городом висит сизое облако смога. Сумерки медленно, без спешки – по-сибирски спускаются с небес на землю. Нам предстоит третья ночь в нашем безостановочном пути. Наша ближайшая цель – Курган. Мороз усиливается – на заднем сиденье спать становится крайне некомфортно, но делать нечего – мы не можем позволить себе роскошь заночевать на стоянке. И денег у нас впритык, и по опыту знаю, что нельзя сбивать набранный темп движения, не то будешь останавливаться возле каждого придорожного пенька.
Я сажусь за руль сразу же после Кургана, на этот раз не проверив маршрут движения по карте, составленный сыном. А зря – впереди нас поджидает неприятный сюрприз. Саша укладывается спать сзади, безуспешно стараясь прикрыть своим коротким пуховиком одновременно и замерзающие ноги, и голову. Я отдаю ему песцовый воротник с плаща, чтобы он хоть как-то мог укрыть голову от гуляющих сквозняков. На передних сиденьях терпимо – непрерывно работает печка, но для заднего - её мощности недостаточно.
Дорога совершенно пустынна – в Сибири даже фуры предпочитают ночевать на стоянках. Трасса прямая, словно стрела, и я на всех парах лечу в ледяном безмолвии снежной равнины. Узкий коридор света фар вырывает из забытья темноты бесконечные снега по обеим сторонам дороги. На меня наваливается чувство безмерного космического одиночества, настолько реальное, что в какой-то момент дорога начинает расплываться перед затуманенным от слёз взором - душе больно осознать совершенное одиночество путника во Вселенной. Я смахиваю непрошенные слёзы с ресниц, и упрямо продолжаю свой путь в ночи.
Наконец в беспроглядном мраке ночи впереди по курсу появляются огоньки, намекая на присутствие человека в бескрайних снежных просторах. Это поднимает мне настроение. Через полчаса быстрой езды я проезжаю вдоль колонны фур, припаркованных возле дороги, и …. О Боже!!! - утыкаюсь в будку с полосатым шлагбаумом. Я не верю своим глазам, но что-то мне подсказывает, что это Казахстан. Вот так ирония судьбы – ехали в Омск, а очнулись на границе с Казахстаном. Проштрафившийся «штурман» мирно посапывает на заднем сиденье, даже не подозревая о своей ошибке. С досады я, что есть силы, хлопаю по рулю, по своим коленкам, костерю и себя, и «штурмана» самыми последними словами. Не знаю, слышали ли когда-нибудь сибирско-казахские просторы столь замысловатые выражения - в запале на орехи достается и политикам, которые, порвав на куски, такую державу профуфырили!
Но скоро запас моего красноречия иссякает, всё же позволяя немного остудить бурю эмоций, бушующих во мне. Это ж надо потратить столько сил, времени, бензина, наконец – и ради чего? Чтобы поцеловать пограничный шлагбаум?
При скудном освещении в машине я пытаюсь разглядеть на карте, каким образом чудовищная ошибка могла вкрасться в наш маршрут. Мне хватает пары секунд, чтобы разобраться в этом казусе: да, действительно - едва отличающийся по цвету от Российских территорий небольшой кусочек Казахстана предательски наползал на наш путь. Обычно, когда я меняю сына за рулём, я сверяю маршрут на карте, здесь же, как назло, я эту процедуру упустила из виду – видимо сказалась накопившаяся усталость и желание побыстрей оказаться в Омске, где нас ждал отдых у родственников.
Возвращаться назад - плохая примета, но у нас нет другого выхода. Чтобы свести к минимуму потери, я решаю съехать с федеральной трассы и объезжать Казахстан по просёлочным дорогам – это, конечно, авантюра чистой воды, особенно ночью, но мне жаль потраченных сил и времени. У нас нет подробной карты местности, только обычный дорожный атлас, поэтому я заглядываю в будку к пограничникам, чтобы уточнить дорогу, по которой можно объехать Казахстан.
Молоденький солдатик на пропускном пункте сочувствует мне:
- Девушка, да вы не расстраивайтесь так, у нас частенько такие случаи происходят…. Переночуйте здесь, а утром выбирайтесь на Ишим.
- Для нас такой вариант не годится, мы спешим, нас в Иркутске ждут-дожидаются.
- Такую красавицу не грех и подольше подождать, – солдатик то ли от скуки, то ли не разглядев в полумраке возраст «красавицы», явно пытается флиртовать со мной. – А что это за номера у вас странные? Откуда путь держите?
- А мы как перелётные птицы – с берега южного на берег родной потянуло, - я поясняю солдатику, - мы с Чёрного моря на Байкал едем – домой….
- Домой – это здорово! – в серых глазах паренька появляется грустинка, и он понимающе качает головой. Он уже на полном серьёзе объясняет мне, где свернуть с федералки.
Я разворачиваюсь на площадке перед пропускным пунктом и машу рукой пограничникам на прощание. Весь наш разговор уместился в несколько фраз, но у меня такое чувство, что я прощаюсь с близким мне человеком – наверное, так объединяет соотечественников чувство тоски по родине.
Виновник блужданий по ночным сибирским дорогам спит крепким сном младенца на заднем сиденье, так ни разу и не проснувшись. Если вначале меня так и подмывало разбудить сына и высказать ему всё, что я думаю о его географических познаниях и штурманских способностях, то сейчас мне жаль его – уставшего до безумия. Пусть отдыхает – решаю я, и продолжаю свой путь в полной тишине. Из-за облаков выглядывает моя наперсница – луна, освещая неверным призрачным светом бесконечную равнину. Теперь мне уже не так одиноко.
Через двадцать километров я сворачиваю с федеральной трассы и держу путь на север. Снег скрипит под колёсами. Я еду с небольшой скоростью – километров пятьдесят, потому что боюсь проскочить в темноте указатель – спрашивать дорогу будет не у кого. Несколько небольших деревенек, попавшихся мне на пути, совершенно безлюдны – нет ни одного светящегося окна. То ли все спят, то ли деревушки заброшены. Эта беда касается не только Сибири, даже в благодатном Краснодарском крае стоит отъехать от центральной трассы километров тридцать, как увидишь печать забвения на покосившихся заброшенных избушках и заросших травой дорогах.
Я мельком смотрю на часы – ночь в самом разгаре, половина четвертого. Время тянется нескончаемо медленно. Я наматываю версты по нешироким дорогам, покрытым снегом, иногда выбирая путь на перекрёстках чисто интуитивно – у нас в России не везде принято ставить на дорогах указатели, видимо в расчете на то, что язык до Киева доведёт. Да только в Сибири это будет риторическим гласом вопиющего в пустыне – в радиусе пятидесяти километров я не заметила каких-либо признаков жизни.
И вот долгожданный указатель с экзотичным названьем – Бердюжье. Все мои сомнения как рукой сняло – значит, я на верном пути. Ещё пара часов – и я выскакиваю на федеральную трассу в районе Ишима.
Время шесть часов утра, у меня непреодолимо закрываются глаза. Сказываются несколько часов нечеловеческого напряжения – риск заблудиться в западносибирских сугробах лёг тяжёлым грузом на мои плечи. Как только задача была решена – я прочувствовала в полной мере на себе незавидные ощущения выжатого лимона. Не оглядываясь, на ощупь я сдираю пуховик с сына.
- Эй, вы там - на корме! Бросай храповицкого задавать – свистать всех наверх!
- Ма, я еще полчасика посплю, - невыспавшийся сын старается опять завернуться в пуховик.
- Какие еще полчаса, давай вставай! У меня глаза закрываются, хоть подпорки вставляй….
- Поспать не дадут, - Саша ворчит, но всё же поднимается. Он нависает у меня над плечом, пытаясь разглядеть дорогу. – А где Омск? Мы же давно в Омске должны быть….
- Где, где – в Караганде! Штурман недобитый – как мы ещё в Омск через Нью-Йорк не попёрли! Я всю ночь по такой глухомани кружила вокруг Казахстана – не приведи Господь! От пограничников тебе большой привет! – Всю накопившуюся злость и усталость я вываливаю на ещё толком не проснувшегося сына. Он виновато чешет затылок.
- Кто-то недавно мне про женский топографический кретинизм толковал…. Не знаешь, кто это такой умный был?
- Кто-то из толпы…. Ну, что казнить теперь меня, что ли? Ладно тебе, мам, хватит ругаться. Всё же обошлось…. Ложись отдыхать.
Он меняет меня за рулём, и я уже сквозь сон ещё чего-то ворчу ему в спину. Он, не оборачиваясь, кивает мне головой на все мои претензии, плавно переходящие в сонное бормотание.
Просыпаюсь я в Омске – сын по мобильнику разговаривает с родственницей, выспрашивая у неё, как до них добраться. Мы битый час кружим по городу, надеясь найти улицу, где они живут. Адрес как заколдованный – даже таксисты не могут найти его на карте города. С пятой попытки, наконец, попадается старожил – он объясняет, что нам нужно на другой берег Иртыша.
Через полчаса на крыльце пятиэтажной общаги нас встречает Наташа – наша дальняя родня по моему первому мужу – Сашиному отцу.
Это наша первая встреча, но по открытому улыбающемуся лицу Наташи видно, что она искренне рада нашему приезду. Это полненькая, очень приятная на вид брюнетка с длинной шикарной косой. Мы обнимаемся, и она ведёт нас по гулким обшарпанным коридорам в свою комнату. В дверях комнаты ждут гостей, пританцовывая от нетерпения, трое пацанов. Два очень симпатичных карапуза лет пяти – видно, что это двойняшки, третий – школьного возраста с миловидным почти девичьим лицом – это Сашин тёзка и по имени, и по фамилии. Двойняшки сразу же наседают на нас, в основном на Сашу, радостно теребя его со всех сторон. Старшенький немного стесняется, но тоже скоро включается в общую суматоху. Муж Наташи – брат моего первого мужа, сейчас в Москве вахтовым методом зарабатывает деньги на пропитание семьи.
Комната явно маловата для такого семейства, зато в ней идеальный порядок. Я, в своё время основательно помыкавшаяся по общагам, знаю, какого труда стоит поддерживать порядок в небольшом пространстве, да ещё при таком количестве детей.
Наташа, накрывая на стол, расспрашивает нас о дороге, умудряясь при этом разнимать и успокаивать поссорившихся двойняшек. Буквально через несколько минут от стола невозможно оторвать глаз, а волшебный запах дразнит и без того разгулявшийся аппетит: солёные груздочки маняще выглядывают из-под белоснежных колечек лука, щедро посыпанных хлебосольной хозяйкой, малосольные огурчики так и просятся в рот, посреди стола гоголем красуется Анапское винцо в запотевшем графине. Но мы, оголодавшие в дороге на сухом пайке, наваливаемся сначала на наваристый борщ, источающий аромат в высоких тарелках. За трапезой и неспешными разговорами мы не замечаем, как день клонится к исходу.
Разморенные домашним теплом, обильным обедом, плавно перетёкшем в ужин, мы с сыном начинаем клевать носами. Наташа, как настоящий полководец, дает команду на помывку всей нашей тёплой компании. И мы, вспомнив детство, наперегонки радостно бежим до здоровенной ванной, расположенной в конце коридора. По завершении банных процедур, Наташа, ловко передвигаясь по малюсенькой, заставленной мебелью комнате, готовит нам постели. Боже! Какое наслаждение после трёх суток дорожных мытарств вытянуться во весь рост на чистой белоснежной постели. Я потягиваюсь так, что у меня хрустят все кости и хрящики, и засыпаю с блаженной улыбкой.
На следующий день мы отправились в путь-дорогу ближе к вечеру. Честно говоря, мне не хотелось покидать это милое сердцу семейство. Столько любви, пусть простой и незатейливой, но идущей из самой глубины души, заполняющей светом всё окружающее пространство – я не видела, пожалуй, за всю свою жизнь. Вот и мы по воле случая, были обласканы, хоть на короткое время, лучами простого житейского счастья.
Наташа, хотя мы и отнекивались, положила нам в дорогу разных припасов – за наши желудки можно не беспокоиться. Мы отъезжаем, поминутно оглядываясь на полюбившихся нам наших провожатых. Они машут нам на прощание с крылечка. Наталья держит за воротники двойняшек, порывающихся бежать за нашей машиной вслед. Маленькие фигурки тают в морозной дымке. Мне грустно до слёз.
На федеральную трассу мы выезжаем в сгущающихся сумерках. Следующий большой город на нашем пути – это Новосибирск. Мы больше не планируем каких- либо остановок – мы полны сил и решимости гнать до самого Иркутска. Дорога убаюкивает своим однообразием, и мы лишь изредка перебрасываемся парой фраз. Для нас это редкий момент, когда мы оба бодрствуем. За бортом машины крепчает мороз, но на передних сиденьях тепло, и мы храним уютное молчание, когда всё ясно без слов. Без каких- либо происшествий мы минуем Новосибирск.
За Новосибирском начинаются проблемы. Двигатель нашей ласточки начинает работать с перебоями, но возвращаться поздно – сибирские расстояния между населёнными пунктами играют теперь против нас, да и не везде можно отремонтировать двигатель. Решаем тянуть вперед – будь, что будет.
Приближается полночь. По мере продвижения вперёд характер местности меняется. На долгом затяжном подъёме мотор надсадно ревёт, и несколько раз кашлянув, окончательно глохнет. Заводится только с третьей попытки и даже на холостых оборотах работает неровно. Ещё не хватало застрять ночью посредине России - мороз-то нешуточный, приближается к сорока градусам…. Александр на скорую руку что-то проверяет под капотом машины и быстро возвращается в машину.
- Ну, что там за неполадки? Я надеюсь, ничего серьёзного? – Спрашиваю я замирающим голосом.
- А чёрт его знает! – Преувеличенно бодро отвечает он. – Чуть руки не отморозил….
По его интонации я понимаю, что ничего хорошего в эту ночь нас не ждет. Попытки стронуться с места ни к чему не приводят – как будто машину нагрузили неподъёмным грузом – не проехав и трёх метров, двигатель глохнет опять и долго не хочет заводиться. Мы скатываемся с горы задним ходом и предпринимаем попытку забраться вновь. Но машина глохнет опять на том же самом месте – посреди подъема. И мы, не солоно хлебавши, снова скатываемся с горы.
После короткого совещания решаем штурмовать заколдованную неприступную гору на скорости - хотя на дороге накатаны такие ледяные торосы и колдобины – что запросто можно улететь под откос. Мы разворачиваемся и отъезжаем подальше, чтобы набрать скорость.
- Ну, мама – держись! – кричит мне сын и рвёт машину с места.
- Давай, родная, не подведи! – Я боковым зрением успеваю заметить, что стрелка спидометра дрожит в районе ста тридцати километров. Откуда-то, должно быть из глубин подсознания всплывают слова молитвы, и мы, прыгая, словно кенгуру на трамплинах и колдобинах, на одном дыхании взлетаем на неприступный подъем. Посреди горы на одном из ледяных ухабов у машины открывается багажник, и морозный ветер со свистом врывается в салон. В зеркале заднего вида заметно, как что-то большое с грохотом вылетает из машины на дорогу.
Преодолев самую верхнюю точку подъёма, мы останавливаемся. Сын радостно смеётся, но я вижу, как от напряжения у него мелко дрожат пальцы на руле:
- Вот это фристайл! У меня аж руки судорогой свело!
- Ага, крепче за шофёрку держись, баран! - в машине на несколько мгновений зависает молчание, когда до нас, наконец, доходит смысл моего высказывания, мы буквально падаем со смеху.
- Мам, ты как ляпнешь…
- Я хотела сказать – крепче за баранку держись, шофёр, - сквозь приступы смеха я поясняю свою «бесценную» мысль.
- Да я понял, – не баран! – досмеявшись до колик в животе и немного успокоившись, Александр первый возвращается к реалиям ночной гонки с препятствиями:
- Вот, только, наверное, компьютер потеряли или телевизор, что-то там грохотало, когда багажник открылся…. Что, будем за вещичками возвращаться?
- Нет уж, что с воза упало – то пропало…. Тебе надо – ты и возвращайся, а мне жизнь дороже! – Я ни под каким предлогом не согласна возвращаться на заклятое место. – Иди уже смотри, что там растеряли…
Через пару минут из темноты доносится удивленный возглас сына. Закрыв багажник, он с интригующим видом возвращается на водительское место. Я не выдерживаю паузу:
- Ну, что ты молчишь?! Компьютер хоть на месте?
- На месте! Все вещи целы, за исключением одной, - сын подмигивает мне, как завзятый заговорщик, - догадайся с трёх раз, какой?
- Не тяни кота за хвост, сейчас полночи гадать будем…. – мне совсем не до шуток. Больше всего мне не хочется лишиться компьютера – там результаты моей работы за полгода.
- Ты не поверишь! Твоя картина улетела – наверно «хозяин снежной горы» на досуге возжелал на красоту неописуемую любоваться! – Саша, довольный своей шуткой, весело смеётся.
Летом я нарисовала несколько картин на христианские мотивы и все, кроме одной, раздарила своим знакомым. А одна картина никак не могла найти своего хозяина – вот и она пригодилась…. Наверное, как плата за проезд. Кстати, у нас на Байкале тоже есть особенные места, где нужно задабривать духов местности – по бурятскому обычаю, в противном случае - неприятностей не огребёшься.
- Очень остроумно! Что-то мы слишком развеселились – не к добру…. Да ещё в таком месте.
- Место, как место – что ты тут особенного увидела?
- Ну, не скажи! Местность здесь явно непростая, - я по опыту знаю, что случайностей в жизни не бывает, - давай-ка по-быстрому отсюда выбираться….
- Да ладно, пол-России отмахали, а в Сибири так уж точно не пропадем.
- Не пропадешь тут, вокруг на триста вёрст ни души…. Мне бы, Саша, твой оптимизм. Ладно, давай выдвигайся, не до лета же нам здесь загорать….
- Мне оптимизм самому пригодится. Свой иметь надо. Ну, погнали, что ли! Что там у нас впереди – Кемерово? Придётся там кое-какие запчасти прикупить, подремонтировать нашу красавицу. – Сын, не рассчитав силы, хлопает меня по плечу.
- Ты полегче руками маши, а то придётся ещё кое-кого ремонтировать. – Я ещё долго почёсываю ноющее плечо.
Машина у нас больше не глохнет, но идёт неровно, рывками. И непосвященному ясно, что внутри завёлся какой-то непорядок. Иногда, кажется, что мы вот-вот опять встанем, и я с замиранием сердца прислушиваюсь, как с перебоями работает двигатель. Но мы, видать, рождены в «рубашках», и потихоньку продвигаемся вперёд. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти – народная мудрость, как никогда подходит к суровым условиям нашего путешествия.
К утру мы доползаем до Кемерово. Удача нас ждёт в третьем по счёту магазине. И Саша, прямо на тридцатипятиградусном морозе, меняет свечи, провода к ним, что-то там ещё подшаманивает за пятнадцать минут.
Приходит мой черёд садиться за руль, хотя за всю эту тревожную ночь я не сомкнула глаз ни на минуту: какой уж там сон, если непонятно - доедешь ли до человеческого жилища, или околеешь в родной Сибири, когда до дома рукой подать.
Бессонная ночь даёт себя знать сразу же – я совершенно не чувствую машину, кажется, даже на доли секунды задрёмываю за рулем. Не спасает положение и короткая передышка возле придорожного кафе – долгую мы себе не можем позволить, если двигатель замёрзнет, то проблем не оберёшься.
Промучившись около двух часов за рулём, и чуть не вывихнув себе челюсть от поминутной зевоты, я бужу сына. Похоже, до Красноярска нам придётся передвигаться короткими тычками, поскольку оба выдохлись на перегоне от Новосибирска до Кемерово. Полноценного отдыха не предвидится вообще – на заднем сидении холодно, как в морозильнике, а переднее пассажирское, как назло, не откидывается. Спать, сидя на кресле, при скорости около ста километров, даже пристегнувшись ремнём, – пытка, достойная средневековых инквизиторов. Стараясь устроиться поудобнее, я несколько раз бодаю головой боковое стекло, пока нахожу более приемлемое положение для усталого тела.
Мучительный отдых заканчивается невыносимой болью в затёкшей шее. Голова кружится от недосыпания, но мне пора «на вахту» – я меняю сына за рулём. Глаза у меня уже, что называется – стеклянные, и еду я на «автопилоте», выполняя все движения чисто механически, как робот. Похожие ощущения я помню ещё с молодости, когда, однажды, при устранении последствий аварии у нас на заводе, мне пришлось обходиться без сна почти четверо суток. «Ничего, не такая зима была – и то перезимовали», - успокаиваю я саму себя.
Второе дыхание приходит перед Красноярском. Несмотря на накопившуюся усталость, я чувствую прилив сил – еще тысяча километров и мы дома! Наверное, так загнанные лошади, чувствуя близость родного крова, прибавляют шаг. Я наддаю газу – мне кажется, что машина летит, будто по воздуху – куда делись все неполадки в «утробе» нашей ласточки.
Как только за руль пересаживается сын, лукавая Фортуна поворачивается к нам боком – его два раза штрафуют за превышение скорости. Кажется, каждый косогор в Красноярском крае облюбован гаишниками с видеокамерами – прогресс дошёл и до Сибири. Приходится обуздать своё неукротимое желание скорее добраться до Иркутска.
Ближе к ночи мы подъезжаем к границе Иркутской области. На меня волной накатывает такое огромное чувство настоящего счастья, чистой радости, что я готова целовать снег на дороге. Свет фар выхватывает величественные ели, могучие сосны по обеим сторонам дороги и у меня рождается ощущение, что деревья тоже приплясывают от радости. Меня распирает от нахлынувших чувств, и я неожиданно даже для себя выдыхаю:
- Заждались, родные! – И тут же прикрываю непослушные губы рукой – что сын подумает? Неужто у мамы на радостях «крышу» снесло, что она сама с собой разговаривает?
Но сын рад не меньше меня. Я делюсь с ним своими ощущениями – и вот диво! Он вполне разделяет моё мнение, даже подводит научную базу под мои впечатления:
- Ма, ты совсем отстала от жизни на своём Чёрном море – давно известно, что растения реагируют на настроение.
- Саша, я не отстала, я забыла! Там даже люди предпочитают не реагировать, они там на другой волне существуют!
Только покинув Иркутск надолго, я пришла к пониманию, что сибиряки – это особый народ, отличающийся и от южан, и от среднероссов. Необычайная доброта, порядочность, неторопливость, великодушие и при всём этом несгибаемый внутренний стержень – эти качества присущи сибирякам с рождения. Видимо, за несколько столетий суровые природные условия вкупе с жесточайшим отбором, обусловленным историческими, общественными и множеством других факторов, выковали особый человеческий психотип. Да и было из чего варить-ковать стальной сибирский характер: покоряли Сибирь люди смелые, вольнолюбивые, затем народонаселение пополнялось, в основном, за счёт каторжан и ссыльных – тоже «людишки» весьма не слабые, в советские времена лагеря состояли, чуть ли не сплошняком, из лучшего элитного генофонда всех народов Советской империи, а по своей воле ехали на гигантские сибирские стройки века энтузиасты и романтики, как правило - неисправимые оптимисты. Слабые духом в Сибири просто не уживаются – она без сожаления выкидывает таких людей за борт.
Конечно, сейчас - в больших городах и в Сибири народ поизмельчал характером, но в трудных жизненных обстоятельствах «цивильная шелуха» мигом облетает с человека и проявляется его настоящая истинная суть.
Мы летим как на крыльях вперёд. Дорога всё время неуклонно идёт на подъём, мотор нашей ласточки рычит на высоких нотах, но без каких-либо срывов – нам неведомы страхи прошлой ночи. В родных краях действительно нам всё помогает: и тайга, и дорога, и даже снег здесь скрипит под колесами по-другому! Мимо мелькают города, деревеньки – и всё своё, настолько близкое, милое сердцу! С этой землёй, с этими людьми, сейчас спящими за тёплыми надёжными стенами домов, нас связывает общая судьба. Мы беспрестанно несёмся вперёд и только вперёд – для того, чтобы осознать свою сопричастность и родственные узы, остановки не нужны.
Время летит вместе с нами – сын уже мирно посапывает на пассажирском сиденье, иногда склоняясь головой мне на плечо. Все чувства и эмоции, нахлынувшие на меня в момент встречи с родной землей, находят уютное местечко где-то рядом с сердцем, давая ощущение ровного тепла и света. Даже мои руки, обычно холодные, источают жар, нагревая оплётку руля. И я, довольная, мурлычу потихоньку дикую смесь романсов и что-то из современных хитов – всё, что приходит на ум.
Скоро мне становится не до песен, дорога преподносит неприятный сюрприз – крутой подъём в гору осложняет крутой поворот, почти на девяносто градусов. Ледяная трасса раздолбана до невозможности. Подъехав к повороту, я выхожу из машины: на полотне неширокой дороги гребни ледяных торосов сияют в свете луны серебристыми волнами, колдобины зияют черными провалами, левую сторону дороги ограничивает отвесная скала, ощерившись недобрым блеском. Я в задумчивости чешу затылок перед ледяной ловушкой: вот спасибо строителям дорог – здесь, наверняка, все окрестные скалы увешаны венками. Не об этом ли месте пел Высоцкий: в гости к Богу не бывает опозданий! Но нам пока туда рановато….
После недолгих раздумий, я тормошу сына:
- Вставай, Шумахер! Глянь-ка на дорогу…. Я в такую страсть не полезу! – Я вполне реально оцениваю свой водительский опыт, в гонках с такими препятствиями мне участвовать не приходилось.
Чтобы оценить опасность предстоящего штурма сыну достаточно нескольких минут. Выкурив сигарету и попинав колёса, он занимает водительское место – такого нецензурного восхищения работой дорожных служб, отвечающих за этот участок пути – я надеюсь, мне никогда в жизни больше не доведётся услышать! Хотя в чём-то он, безусловно, прав – и мне дороги хуже не приходилось видеть.
- Не зря, видать, на льду тренировался! Вот где мой экстрим пригодится! - он сдаёт машину назад для разгона. – Не дрейфь, ма, чем больше скорость – тем меньше кочек!
- Эй, вы там, на капитанском мостике – шутки в сторону!
- Ну, мать, молись за наши души!!! – Мы с разгона ныряем в крутой вираж. Машину заносит, и мы юзом проскальзываем в нескольких сантиметрах от скалы - краем глаза я замечаю, как разочарованно захлопывается каменная пасть. Сыну удаётся выровнять машину, и мы еле-еле успеваем убраться со встречной полосы, как из-за поворота, ослепляя фарами, в опасной близости от нас, проносится фура, громыхая железом на ухабах.
- Вот, миллиметровщик, откуда он взялся?! Хоть бы свет с дальнего переключил, гад! Ещё бы секунда – и от нас мокрого места не осталось…. - Сын посылает вслед фуре возмущенный рёв сигнала нашей Ладочки.
- Благодари Бога, сынок, что эта секунда у нас в запасе оказалась, видать есть у нас ещё дела на этом свете! Это, наверно, архангел по наши души прилетал….
Миновав аварийный участок пути перед Нижнеудинском, сын остается за рулём. Потому как водитель из меня сейчас никакой, от усталости я не испытываю даже нервного мандража от встречи со смертью в облике одиночной фуры – самое интересное, что ни до, ни после - нам на совершенно пустынной дороге никто больше не попадался. Я засыпаю, сидя на переднем сиденье, не ощущая каких-либо неудобств – как в этом мире всё относительно….
Саша расталкивает меня перед Тулуном – на заре юности я бесчисленное количество раз бывала в этом городке. Но сын будит меня совсем не из романтических соображений – нам важно не пропустить поворот на Иркутск. Давненько я здесь не была. Я с жадным интересом всматриваюсь в деревянные, в основном одноэтажные домики вдоль дороги. Впрочем, никаких особых изменений в облике городка я не нахожу – разве что, лозунги типа «Народ и партия едины!», раннее украшавшие весь город, уступили место вездесущей рекламе. Транзитом пролетев через Тулун, мы, наконец, вырываемся на простор федеральной трассы.
Сразу после города у нас смена караула - Александр «садится» спать, я на водительское место. После нижнеудинских «торосов на колёсах» мы несёмся по вполне цивильной дороге на предельной скорости. После Зимы на меня наваливается усталость, дорога расплывается перед глазами – я вынуждена сбросить скорость. Но и это плохо помогает: то ли меня штормит, то ли машина плохо слушается руля. Я пытаюсь разбудить сына, но он вяло отмахивается от меня, что-то жалостливо бормоча во сне. Я съезжаю на обочину, чтобы немного отдохнуть. Но краткий сон не освежает, напротив, меня ещё больше развозит. Стараясь взбодриться, я бегаю вокруг машины, пока мороз не заставляет меня запрыгнуть в неё.
Всё! – Я готова к продолжению пути! И снова бесконечные вёрсты до одурения мелькают перед глазами. Меня не оставляет ощущение какой-то близкой, но пока непонятной мне опасности. Я ещё раз пробую разбудить сына, но безрезультатно – слишком велика накопившаяся усталость. Зимнее утро предрассветными сумерками сочится сквозь стёкла. Свет фар уже не даёт чётких очертаний, сумеречного света тоже недостаточно - самое поганое время для водителей, к тому же на какие–то доли секунды я, наверно, засыпаю за рулем и обнаруживаю себя на встречной полосе – мимо с возмущенным рёвом клаксона и мигающими фарами проносится иномарка.
Ну, всё! С меня хватит! Я останавливаюсь возле придорожного кафе и энергично трясу сына за воротник.
- Вставай, засоня! Дома выспишься!
Саша долго трёт глаза и зевает во весь рот, но всё же просыпается. Я отправляюсь в кафе за минеральной водой. Мужики, курящие на улице, с интересом наблюдают за моей неверной походкой. В проем двери я попадаю только с третьей попытки – тело, привыкшее к скорости, предательски отказывается служить мне в обычной жизни. Я не обращаю внимания на смешки за моей спиной – пусть себе думают, что водитель нетрезв. Попробовали бы они отмахать без передышки семь тысяч вёрст по матушке-России, я бы посмотрела, как их тогда бы штормило и качало!
Сын встречает меня возле машины удивлённым возгласом:
- Мам, а ты как на спущенном колесе ехала?!
Я обхожу машину и вижу осевшую на бок машину.
- А чёрт его знает, как-то ехала…. Вот чувствую, что-то не то, вроде как машина по дороге плавает, плохо руля слушается – я же тебя сколько будила, чтоб посмотрел…. А ты всё дай поспать, да дай поспать….
Пока Александр подкачивает колесо, я продолжаю нудить у него над душой:
- Вот так бы выспались бы где-нибудь в кювете!
- Не каркай, у нас ещё много кюветов по пути встретится, - вполне резонно замечает сын. Я моментально успокаиваюсь:
- Ладно, я же для профилактики бурчу, чтобы в следующий раз сразу реагировал, а то битый час на спущенном колесе тащились…. Я уж думала, то ли меня галлюцинации одолели, то ли голова кружится.
Через полчаса мы готовы продолжать путь. Я сажусь кемарить на пассажирское сиденье и засыпаю на первом километре. Мне снится Иркутск во всём своём великолепии. Я просыпаюсь на несколько мгновений в Усолье, но почти сразу же погружаюсь в сон, где меня снова ждёт Иркутск.
Я чувствую, как меня трясут за плечо, но сразу не могу сообразить, то ли это происходит во сне, то ли наяву – мы уже в Иркутске стоим в вечной пробке возле курорта «Ангара». Счастливый улыбающийся сын в нетерпении отстукивает пальцами чечётку на руле. Я выглядываю из окна: возле столкнувшихся иномарок суетятся злые мужики.
Мне на радостях хочется выскочить из машины и расцеловать этих первых иркутян, увиденных мною за долгое время разлуки с родным городом. Конечно, усилием воли я сдерживаю своё желание поделиться своим настроением со всем миром столь бурным образом – не поймут, пожалуй…. Нерасплесканный восторг через пару минут плавно перетекает в более спокойную, но высокую фазу: как будто над нами в заоблачной вышине вибрирует туго натянутая струна, наполняя наши души трепетом – эхом звучания этой волны.
Наконец, мы со скоростью черепахи начинаем продвигаться в потоке машин. Мимо нас, несмотря на крепкий мороз, по улицам деловито снуют прохожие. В отличие от полусонного юга – жизнь здесь бьёт ключом. Там и сям к небу тянутся воздетыми руками строительные краны, вымаливая счастье для новосёлов…. Как много новых зданий! Я с удовольствием рассматриваю высотное здание из синего стекла на 2-ой Железнодорожной улице – когда я уезжала из города, его и в помине не было. Можем, оказывается, быстро строить, когда захотим!
И вот, мы, наконец, на моей любимой Синюшиной Горе, где прошла вся моя сознательная жизнь. Здесь тоже возвышаются многоэтажные новостройки. Я мельком взглядываю на эти новшества – успею потом налюбоваться! Скорей домой – сердце взволнованно выстукивает скороговорку пульса.
Мы въезжаем во двор нашего дома. На втором этаже в окне торчит седая мамина голова, над нею рыжим облаком улыбается, пока незнакомое мне, но уже любимое лицо Сашиной девушки – нас ждут!
Радостное нетерпение переполняет меня – больше ни секунды промедления, - и пока сын возится с заедающим замком машины, я взлетаю по лестнице, почти не касаясь ступенек, навстречу своей новой жизни.
Эпилог
Прошёл год с момента возвращения в Иркутск – достаточно много времени для того, чтобы понять, что наш марш-бросок через половину России стоил того. Живя обыденной жизнью, мы часто не задумываемся, что значат для нас наши самые близкие люди. Да и самих себя осознаем, только попав в неординарную ситуацию.
Именно после этого путешествия, я стала совершенно по-другому оценивать и себя, и сына, и в целом сибиряков.
Пришло понимание, почему Сибирь покорилась русским людям, не отторгла нас как чужеродный элемент – нужно родиться с настолько широкой всеобъемлющей душой, с грандиозным вселенским сознанием, готовым безусловно принять всё новое, неизведанное, чтобы чувствовать себя своим, родным - в этих завораживающих своей необъятностью просторах. Подобное тянется к подобному – этот закон жизни универсален и проявляется везде и во всём. Не верите? Отправляйтесь в путешествие по зимней России и поймете всё сами!
А ещё меня одолевает гордость за нашу молодёжь – с ними можно пойти в разведку! Что бы ни говорили злопыхатели, с такой молодёжью у нашей страны есть будущее!
Анапа – Иркутск
Февраль 2009 г. – февраль 2010 г.