Отец писал нашей матушке и нам, причем письма отправлял и по почте, и с какими-то случайными оказиями. Некоторое представление о его жизни в лагере, повседневных думах и заботах дают сохранившиеся письма. Вот некоторые из них. Я специально отобрал восемь писем, написанных отцом и отправленных им матери с оказиями, минуя цензуру, подряд в течение 1946 года, чтобы впечатление было более-менее цельным, давало представление о жизни отца в лагере. Орфографию и пунктуацию я сохранил, как было в его письмах.
“2 января 1946 года.
Милая Маруся, Боря и Юрик, здравствуйте.
Крепко целую вас мои родные и поздравляю с прошедшим праздником Новым Годом. От души желаю вам в этом году быть бодрыми и здоровыми и провести его лучше чем все предшествующие годы.
Марусенька, на самый Новый Год получил от тебя посылку и был ей страшно рад. Все дошло благополучно. Большое тебе спасибо за ту заботу и внимание, которые ты уделяешь мне. Обидно, что я тебя за это ничем не могу отблагодарить.
Марусенька, все твои письма я получаю. Получил четыре письма от Бори и одно письмо от Дуси (сестра отца). Особенно был рад письму от Бори. Писал он его очевидно самостоятельно. Писал он о том, как провел время в <пионер>лагере, как учится и что читает и в конце письма написал:
“Папа, я прихожу из школы и никого не нахожу дома. Потом приходит мама и мы обедаем. Папа, мама могла сегодня получить яблоки, но она не взяла сумки и яблоки не получила. Папа, мама и Юрик легли спать, а я пишу письмо. Время уже 9 часов, а я все пишу и пишу. Пока, ты обо мне не беспокойся...”
Письмо это я читаю и перечитываю. Страшно жаль тебя и ребят и страшно хочется увидеть вас всех.
Марусенька, я очень рад, что Боря провел лето в пионерлагерях НКВД и что тебе профком НКВД оплачивает 50% стоимости лечения. Это большая потдержка. С диет-столовой порывать я тебе не советую. Дома ты конечно того, что получаешь из диет-столовой иметь не будешь (мать давно уже болела язвой желудка в тяжелой форме, осложнения болезни случались довольно часто). Ты пишешь, что жалеешь, что во время отпуска не приехала ко мне. Не жалей. Очень хорошо, что неприехала и приезжать я тебе не советую. Здоровье у тебя плохое, ребята еще маленькие и от них разъезжать по СССР просто преступление. Ты лучше пиши мне почаще письма и заставь ребят написать по письмецу, в которых они пусть расскажут как учатся и что читают. Я очень рад, что они увлекаются чтением и меньше стали подвергаться влиянию улицы. Ты пожалуйста поговори с Борей и Юриком. Пусть они мне напишут по письму, в которых расскажут как они тебе помогают, как учатся и что читают. Проследи, как они напишут Шуре (брат матери). Обо мне особенно не беспокойся. Пока жив и чувствую себя удовлетворительно. Работаю вещевым каптенармусом.
Вот пожалуй и все. Крепко вас целую мои родные. Ваш Ф.Сидоров.
Жду ответа”.
“10 июня 1946 года.
Милые Маруся, Боря и Юрик здравствуйте!
Шлю вам мой сердечный привет и желаю вам здоровья и успехов. Марусенька, все твои письма и деньги я получаю регулярно. Большое спасибо. Я очень рад, что ребята перешли в следующий класс. Желаю им дальнейших успехов. Хорошо, что ты пустила жильцов. Все же дом не будет беспризорным и я
с тобой совершенно согласен, что и для детей это лучше. Одобряю твое решение послать ребят в пионер-лагеря в августе м-це перед началом учебного года. Меня смущает твое решение выехать в начале лета с ними за город. Мне кажется, что для тебя это будет очень тяжело. Ведь каждый день нужно будет думать, что готовить и на чем готовить? Ты пожалуй с этим делом совсем замучишься. Было бы очень хорошо тебе самой устроиться куда небудь отдохнуть. Хотя бы на время пребывания ребят в лагерях. Ведь квартира при наличии жильцов не будет беспризорною.
О себе. Чувствую себя удовлетворительно. От желтухи не осталось никаких следов. С питанием дело обстоит благополучно. Погода стоит сухая и жаркая. Обо мне ты пожалуйста не беспокойся. Марусенька, больше думай о себе и береги себя. Ведь ребята еще очень малы и так нуждаются в твоей потдержке. Я все же как нибудь проживу. Кроме того я чувствую твою потдержку. Ты не думай, что те деньги, которые ты мне посылаешь не оказывают мне помощи. Здесь на них я имею возможность покупать все: начиная от хлеба и кончая маслом. Да кроме того мне кажется, что вы вообще преувеличиваете то положение, в котором я нахожусь. Я нахожусь в центральном госпитале. Питание здесь достаточное. Уход хороший. Что же еще нужно в моем
положении? Не теряю надежды увидеть вас.
Вот пожалуй и все. Крепко целую вас мои родные.
Ваш Ф.Сидоров.
Ребята, пишите мне письма.”
“22 июля 1946 года.
Милые Маруся, Боря и Юрик, здравствуйте.
Сегодня для меня большой и радостный день. Получил сразу два письма: от тебя, которое ты писала 19/VI-46 г. и от Юрика, в котором он пишет, что приехал из лагеря.
Марусенька, я очень рад, что дома все благополучно и что ты с детями чувствуешь себя хорошо. Это самое главное. Правда, с возвращением их из лагерей тебе заботы прибавилось, да и погода очевидно стоит в Москве еще жаркая. Напиши мне как они провели время в лагерях и как они выглядят? Как чувствуешь ты себя?
Маруся, я очень рад, что ты разрешила проблему с пальто. Относительно зимнего может можно что либо мое перешить? Мне ведь эти вещи навряд ли понадобятся, а ребята еще малы.
Я послал кроме этого письма еще письмо с ответом на письмо Юрика и письмо тебе за день до получения от тебя письма. Но смущаюсь, что письмо Юрику вышло такое кургузое. Я его начал писать с благим намерением написать много и описать ручную сороку, которая у меня есть и скворцов, но получилось так, что за письмом пришли и я был поставлен перед необходимостью или его отправить недописав или совсем ничего не посылать. Я предпочел хоть коротенькую весточку, но все же послать. Такие оказии бывают очень редко и не воспользоваться ей было бы глупо.
Марусенька, ты пишешь, что ребята тебе очень часто писали из лагеря. Я очень рад этому. Это говорит, что они к тебе очень привязаны и это очень хорошо. Знаешь, мне даже стало завидно почему они мне пишут так редко.
Марусенька, я очень рад, что ты наконец раскусила моих родственников. Я тебе говорил и говорю, что они придут к тебе только тогда когда будут уверены, что с тебя можно что либо содрать. Помни, что за каждым их хорошим словом обязательно скрывается какое либо гнусное намеренье.
Марусенька, вот опять оказия. Едет один в Москву и я сейчас передаю с ним письмо. Чувствую себя хорошо.
Досвидания. Крепко целую вас. Ваш Ф.Сидоров.
Жду ответа”.
“24 июля 1946 года.
Милые Маруся, Боря и Юрик, здравствуйте.
Крепко целую вас мои родные и желаю вам здоровья и бодрости. Милый Боря, поздравляю тебя с прошедшим днем рождения, крепко целую и от всей души желаю тебе здоровья и успехов в учебе и жизни.
Марусенька, получил от тебя одно письмо от 19/VI и письмо от Юрика. Был им очень рад, потому, что очень долго не получал от тебя писем. Я тебе послал несколько писем и одно незаконченное письмо тебе и Юрику. Незнаю получишь ты их или нет. Посылал с людями, которые едут домой в Москву и так как времени было очень мало, то письма вышли куцыми и незаконченными. Я их всеже послал считая, что ты хоть куцую но весточку получишь. Один товарищ обещал зайдти к тебе и рассказать про мое житье бытье. Не знаю, зайдет к тебе или нет.
Марусенька, посылать письма мне очень трудно. Ты когда долго их не получаешь, то не расстраивайся. Во всяком случае если со мной что либо случится, то тебе весточку об этом я обязательно сумею послать, а если я не смогу, то всеже ты весточку об этом получишь. Пока никакой опасности моему здоровью не угрожает. Чувствую себя хорошо. Температура установилась нормальная. Апетит хороший. Работаю на прежнем месте. Скоро буду кушать свою свежую картошку, которой я посадил 16 килограмм. Картошка растет прекрасная. Вся цветет. Расположена под окнами склада, в котором я работаю каптенармусом. На складе у меня есть отдельная комната, где я отдыхаю. В одежде я не нуждаюсь. В жаркие дни хожу в тапочках, брюках и гимнастерке. Белье у меня всегда чистое. Моюсь и меняю белье один раз в неделю, но ежели захочу, то имею возможность мыться под теплым душем почти каждый день. Ночь ночую в больничном корпусе. Там у меня отдельная койка, на койке матрас, простынь, подушка и одеяло. Все это чистое. Таким образом бытовые условия у меня хорошие. Медицинское обслуживание тоже хорошее. Лечащий врач москвич. К нему каждый месяц приезжает из Москвы жена. Вот пожалуй и все о себе.
Маруся, я очень рад, что тебе удалось устроить отдых детям. Рад и тому, что ты огоревала себе пальто. Правда очень жаль, что у тебя нет зимнего пальто. Может приспособиш что либо мое? Мои вещи не жалей. Если судьба приведет нам снова встретиться, то думаю, что как нибудь их наживем, а если нет, то они мне все равно не нужны.
Держи тесную связь с Колей (брат матери). Это пожалуй единственный человек на помощь и сочувствие которого можно расчитывать. Я был бы очень доволен если бы тебе удалось устроиться с ним работать в одном городе.
Марусенька, единственное мое желание - это чтобы ты была здорова и не теряла бодрости духа. Поменьше думай обо мне. Все равно думами не поможешь, а у тебя на руках дети за которыми нужен глаз и глаз, а главное много заботы и матерьяльных затрат. Крепко расцелуй ребят за меня и скажи, чтобы они написали мне по письму. Особенно Борис. Он совсем перестал мне писать. На этом кончаю. Крепко целую вас мои родные.
Ваш Ф.Сидоров. Адрес прежний”.
Следующее письмо без даты, но ориентировочно написано в августе 1946 года.
“Милые Маруся, Боря и Юрик, здравствуйте. Посылаю вам письмо и не знаю получите его или нет. Уж очень плохо от меня к вам идут письма, да и от тебя я не получал писем вот уже больше месяца. Последнее письмо от тебя я получил в начале июня месяца. В нем ты писала, что ребята уехали в пионер-лагеря МВД, находящиеся в 100 километрах от Москвы и больше от тебя писем я не получал.
Милая Маруся, мне очень скучно без ваших писем, да собственно в жизни у меня другого желания кроме желания получить от тебя весточку ничего и не осталось. Переписываюсь только с тобой. Больше писем я ни от кого не получаю, да и сам никому не пишу. Когда я долго не получаю от тебя писем, то мне все кажется, что с тобой что либо случилось. Ведь у тебя такая забота, а здоровье слабое. Вот за состояние твоего здоровья я больше всего и боюсь.
За последнее время я почти каждую ночь вижу вас во сне. Я или гуляю с ребятами, или разговариваю с тобой о ребятах.
Марусенька, я в настоящее время чувствую себя хорошо. От желтухи не осталось никаких следов. С малярией тоже разделался. Прибыл в весе и ежедневно имею нормальную температуру. С питанием дело обстоит благополучно. Скоро очевидно буду кушать свежую картошку. Я тоже имею огород, в котором весной посадил 16 килограмм картошки. Картошка растет прекрасная. В настоящее время вся цветет. Недели через две буду ее копать по немногу. Работаю попрежнему каптенармусом. Работа не тяжелая. Времени свободного много. Все это время я или отдыхаю, или провожу на чистом воздухе. Вот пожалуй и все, что я могу сообщить о себе.
Так хочется увидеть вас и поговорить с тобой. Если бы мне предложили за день проведенный с вами отдать жизнь, то я с радостью согласился бы на это.
Ты часто пишешь, что тебе бы хотелось посмотреть как я выгляжу? Внешне я пожалуй не изменился, вот только голова стала совсем белая, но это ничего.
Милая Марусенька, напиши как ты живешь летом. Где в настоящее время Коля и имеешь ли ты с ним связь? Если можешь, сообщи мне его адрес. Мне так хочется, чтобы ты с ним была связана потеснее, а еще лучше если бы ты работала с ним в одном городе. Ведь он, пожалуй, единственный человек на помощь и совет которого ты можеш расчитывать. Вот почему если бы я знал, что ты работаешь с ним в одном городе, то за тебя и семью я был бы совершенно спокоен.
Марусенька, напиши как проводят время ребята, как их здоровье и как они выглядят. Мне очень хочется получить от вас фото-карточку, где все вы были бы сняты вместе. Хотя бы и плохонькую.
Обо мне ты особенно не беспокойся. С посылкой и высылкой денег тоже особенно не убивайся. Деньги тебе и ребятам нужнее. Ведь я один, а одному прожить все же легче. Передай привет Коле и Шуре (братья матери). Напиши есть ли какие либо сведения о Павлове (председатель совета “Спартака”, у которого отец был первым замом). Если можешь, то напиши жива ли мама. Писем им не пиши. Узнай если можно через Дусю (сестра отца).
Вот пожалуй и все. Крепко целую вас мои родные и желаю вам здоровья и успехов.
Ваш Ф.Сидоров.
От ребят писем не получаю. Адрес мой прежний”.
“20 августа 1946 года.
Милые Маруся, Боря и Юрик здравствуйте. Шлю я вам свой сердечный привет и пожелания здоровья, бодрости и успехов.
Марусенька, получил почти сразу от тебя 6 штук писем. Видимо они где то завалялись. Я был им страшно рад.
Марусенька, ты пишешь, что тебе хочется приехать ко мне. Ради бога не делай этой глупости. Во первых с твоим здоровьем бросать детей и ехать сюда очень трудно, а во вторых тебе могут и не дать свидания со мною. Если не дадут свидания, то все твои хлопоты, мучения в поездке и большие матерьальные расходы будут затрачены в пустую. Ты мне лучше пиши почаще и пришли ваши фотокарточки. Самое главное Маруся, если даже тебе дадут свидание, то что ты кроме слез увезешь отсюда? Ты только еще больше расстроишь себя и можешь сама после такой дороги заболеть, а этого я боюсь больше всего.
Марусенька, если у меня есть хоть немного счастья, то может быть в конце 1946 начале 1947 гг мне удастся попасть на свободу. Вот тогда мне будет особенно нужна твоя помощь. Дело в том, что освобождающихся по состоянию здоровья отпускают только в том случае, если за ними приезжает кто либо из родственников. Вот тогда действительно придется тебе приехать. Кроме того мне при освобождении могут и не разрешить въезд в Москву, а ты знаешь, что у меня кроме тебя нет ни одной знакомой души куда бы я мог поехать. Тут тоже нужен твой совет куда ехать если не разрешат ехать в Москву с тем, чтобы можно было хоть как нибудь устроиться на первых порах, а потом разрешить вопрос о соединении с семьей. Поездка ко мне на родину исключается. Я лучше останусь в лагере чем ехать туда. Вот видишь какие вопросы возникают. О всем этом я тебе постараюсь регулярно писать. Письмо это я посылаю с человеком, который едет в Москву после освобождения и возможно даже зайдет с ним к тебе. Это врач нашего лазарета, который освободился и едет проездом через Москву. Она обещала передать тебе это письмо. Это очень культурный человек и если ты с ним встретишься, то она может подробно как врач рассказать тебе о моем здоровии.
Конечно здоровие у меня стало хуже чем было, но пока ничего особенно страшного нет. В ближайшее время я постараюсь послать тебе еще два письма. Марусенька, 17 августа мне за работу была объявлена благодарность с занесением в личное дело и с правом послать одно внеочередное письмо домой. Я конечно этим воспользуюсь и внеочередное письмо тебе пошлю. Как видишь состояние моего здоровия пока позволяет мне работать и даже не плохо работать. Правда работа у меня не физическая. Я попрежнему работаю вещевым каптенармусом, но все же это работа с сотнями тысяч рублей материальной ответственности.
Маруся, в связи с разрешением послать мне посылку может тебе удасться собрать небольшую и мне выслать. Если будешь собирать, то не забудь положить в посылку зубного порошка и зубную щеточку.
Вот пожалуй и все. Крепко целую тебя и ребят.
Ваш Ф.Сидоров”.
“1 ноября 1946 года.
Мои родные Маруся, Боря и Юрик, здравствуйте.
Выдается попутчик и я снова пишу вам письмо в надежде, что оно дойдет. Марусенька, я в письмах часто повторяюсь, но это исключительно из-за того, что у меня нет уверенности, что все мои письма попадают в твои руки. Итак начинаю с начала.
Милая Марусенька ты пишешь, что послала посылку и она тебя не устраивает. Ты напрасно так говоришь. Посылку я получил всю полностью и посылка очень хорошая. Особенно был рад карточке и лекарствам. Мыло ты мне вообще не высылай, так как в мыле я не нуждаюсь. У меня еще лежит непочатый кусок туалетного мыла, посланного тобой в первой посылке.
Марусенька, я чувствую, что у тебя с деньгами дело плохо. Ты пожалуйста особенно не выбивайся с посылкой денег мне. Если будет возможность, то лучше пришли посылочку. Марусенька, ничего из вещей в посылку не клади. В вещах я не нуждаюсь. Если можно, то в посылке пришли уротропину, от гриппа кальцекс и мое лекарство, которое ты пишешь, что оно сохранилось дома. Если сможешь, то пришли 2 флакона гематогена, который я пил дома. Только упакуй хорошенько чтобы он не разбился. Хорошо если ты в посылку положишь что либо почитать. В посылке обязательно пришли письмо, а то в обоих посылках была только опись вещей.
Марусенька, конечно было бы хорошо, если Шура будет жить с тобой, но очевидно этот вопрос отпадает, так как он едет в Мелитополь. Как там устроится то пришли его адрес. Вообще я тебя прошу с братьями поддерживать тесную связь, так это единственные люди которые не оставляют и не забудут тебя в тяжелую минуту.
Чувствую я себя гораздо лучше чем летом. Работаю попрежнему на старом месте. Не теряю надежды увидиться с вами.
Боря и Юрик, как поживает ваш петух , которого вы собирались зажарить в день моего приезда? Вы лучше его зажарьте и скушайте с мамой, а когда я приеду, то мы пойдем и купим нового петуха и его зажарим.
Мои родные сыны, как вы учитесь в новом учебном году? Учитесь хорошенько, а главное слушайтесь, жалейте и помогайте маме. Берегите ее и во всем с ней советуйтесь.
У нас уже холодно. Птицы все улетели. Воробьи прячутся у меня на чердаке, по ночам в лесу воют волки. Вечером я иногда слушаю радио и бой часов с Кремлевской башни. Слышу шум Красной площади и мне кажется, что вы совсем рядом со мной. Еще раз прошу вас учитесь хорошенько и берегите маму и тогда будет все хорошо.
Вот пожалуй и все мои родные. Буду пользоваться всяким случаем чтобы хоть пару строк, но написать вам. Пусть из пяти писем вам попадет одно и то уже неплохо.
Досвидания, мои родные. Крепко целую вас. Ваш Ф.Сидоров”.
“9 ноября 1946 года.
Милые Маруся, Боря и Юрик, здравствуйте.
Давно неполучал от вас писем, да и сам не имел возможности написать. Сегодня я сразу получил от тебя три письма написанные в разное время. Марусенька, я им страшно обрадовался. Одно письмо очень старое. Ты его писала собираясь выслать посылку. После этого письма я от тебя получил посылку, а потом еще несколько писем, но всеже письмо не затерялось и я ему очень рад.
Милая Марусенька, отвечаю сразу на все вопросы.
Пишу тебе это письмо на 3-й день Великой Октябрьской Социалистической революции, то есть 9/XI-46 г. Погода стоит теплая. Снегу нет. Чувствую себя хорошо. Лучше чем летом. Посылку от тебя получил всю в целости и сохранности. Яблоки были целы и ни одно не попортилось. Ты напрасно говоришь, что посылка не важная. Посылка очень хорошая и я получил именно то, что я хотел. Особенно я рад лекарству и яблокам. Я уже не говорю о той огромной радости, которую мне доставила ваша карточка. Мои родные, я смотрел и не мог на вас насмотреться.
Маруся, ты пишешь, что жалееш о невысылке мыла. Марусенька, мыла мне не высылай. У меня еще непочатый кусок туалетного мыла посланного тобой в первой посылке. Мыло у меня есть и ты пожалуйста мне ни мыла, ни вещей не высылай.
Марусенька, я чувствую, что у тебя очень туго с деньгами. Пока я живу ничего и ты с посылкой и высылкой денег особенно не убивайся. Не знаю какие письма от меня доходят а какие нет, но когда от меня долго нет писем. то ты тоже не расстраивайся. Очень трудно стало отправить письмо и поэтому они очень редки.
Хорошо если бы Шура (брат матери) поселился у нас, но судя по последним письмам этот вопрос отпадает, так как он по твоим словам едет в Мелитополь. Это тоже хорошо. Местность там изумительно хорошая и плодородная. После того как он там устроится, конечно хорошо бы и тебе переехать с ребятами туда, но только после того как он там устроится и перевезет туда семью.
Милая Марусенька, пишу это письмо с попутчиком и у меня нет уверенности дойдет оно до тебя или нет, так хочется чтобы дошло.
Крепко расцелуй за меня ребят и пожелай им успехов в этом учебном году.
То что они меня ждут это хорошо. Я уверен, что мы еще все увидимся и хоть немного, но поживем вместе. Желаю вам мои родные здоровья и успехов. Крепко целую вас всех.
Ваш Ф.А.Сидоров”.
И еще одно письмо, написанное отцом в конце 1947 года.
“10 сентября 1947 года.
Милая Маруся, Боря и Юрик здравствуйте.
Крепко целую вас мои родные. Я желаю вам здоровья и успехов. Милая Маруся, обе твои посылочки получил очень быстро и особенно был рад второй посылке в которой были сушки и сухари. Съел то и другое с жадностью и сразу. Был рад и всему остальному.
Милая Маруся, я очень рад, что у тебя хоть немного улучшилось материальное положение и страшно расстроен несчастьями, которые преследуют Борю. Одна болезнь за другой и все это перед началом учебного года. Так хочется, чтобы дети не болели.
Относительно состояния моего здоровья. Положение у меня очень тяжелое. Страшно похудал. Вешу только 49 килограмм, а ведь дома меньше 60 кил. я никогда не весил. Самое ужасное, что я очень плохо ем. К туберкулезу еще добавились желудочные боли в результате которых я почти не притрагиваюсь к той пище, которую получаю, хотя она по вкусовым качествам и количеству достаточна для больных, у которых более или менее нормально работает желудок. Лежать в больнице хорошо. Чисто. Очень чуткое и внимательное отношение со стороны обслуги и медперсонала. Есть рентген. Врачи квалифицированные и на это обижаться не приходится.
Делаю все от меня зависящее, чтобы вылезти из болезни, но дело идет туго. Живу надеждами дотянуть до Октябрьских торжеств и очутиться дома. Может быть с твоей помощью это и удастся.
Что мне надо? Ты сделала для меня так много, что сделай еще одну последнюю попытку меня спасти.
Денег мне не высылай. Они мне не нужны, а по времени хождения могут меня и не застать в живых. Вышли срочно если сможешь одну посылочку. Что я хочу получить? Сушек, сухариков белых, любой крупы кроме манной. Вермишели или макарон и хоть одну баночку рыбных консервов...(следующая строчка затерлась и стала неразборчивой). Пожалуйста не присылай яблок, какао, конфект и лимонов. У меня сейчас такое состояние, что за ложку горячей гречневой каши или сочных макарон я бы отдал все фруктовые сады и кондитерские фабрики в мире.
Устал. На этом кончаю. Относительно моих вещей. Ни при каких условиях они мне не потребуются. Перешивай их ребятам, а что можно продай.
Крепко целую вас.
Ваш Ф.Сидоров”.
Это было, кажется, последнее письмо, полученное нами от отца. Сейчас я уже не помню, удалось ли матери собрать посылку, которую так просил отец, и успел ли он ее получить в самые последние дни своей жизни.
Я очень хорошо помню, как мать мучительно выкраивала из наших скудных возможностей продуктовые передачи для отца, в 1944 и 1945 годах ранними утрами часами дежурила около московских тюрем, чтобы узнать, здесь ли он, хоть что-то передать ему, как-то поддержать в очень трудную минуту. Мать неустанно и многократно обращалась в Президиум Верховного Совета СССР, сначала с просьбами о пересмотре дела отца, потом с просьбами о его помиловании с учетом прошлых заслуг, тяжелого заболевания, наличия двух малолетних детей, но всегда получала отказ.
В лагере у отца обострился туберкулез, 3 ноября 1947 года он умер и был похоронен на принадлежавшем лагерю кладбище.
О смерти отца моей матери написала медсестра лагерной больнички (разбивка текста на абзацы сделана мной, орфография и пунктуация сохранены так, как в письме).
“26/XII 47 Ц.Л.Т.
Добрый день дорогая Мария Александровна!
Шлю вам сердечный привет и желаю здоровья и бодрости. Крепко целую Юрочку и Бореньку и желаю здоровья.
Получила от вас два письма, очень благодарю вас и отвечаю охотно. Постараюсь как можно ярче осветить тот тяжелый факт смерти Федора Антоновича.
Милая Мария Александровна! Умер Ф.А. 3 ноября пол 10-го часа вечером. А 3-го же утром написал вам открытку. Ведь я вам писала что Ф.А. до последней минуты говорил со мной и я все сидела у него. Он часто повторял что ему тяжело, задыхается, хоть бы сознание потерять говорил он. Сознание он потерял за полчаса до смерти только. Я не хотела верить что он умирает взяла его голову звала его по имени но потом поняла что уже все. Он стал холодать а я все не верила что он умрет, не ушла пока не перестал дышать. Закрыла глаза сама. Я ему все зделала что можно но уж видно такая судьба. И глюкозу, и страфайт и камфору. Все что можно. Горячие бутылки. Поверте милая Мария Александровна я от души не хотела чтобы его не стало. Он был хороший товарищ. Я часто с ним советовалась и в своих домашних делах и вовсем и по работе. Мне ведь не с кем посоветоваться.
Милая, дорогая Мария Александровна вы не горюйте, ведь не одна вы такая, я вот тоже несчастная. Муж мой с 37 г. в заключении и я о нем ничего не знаю. Сама я 8 л. отбыла за него как член семьи. Две девочки мои слава Богу живы а сынок мой Леничка с 23 г. на фронте видно погиб, о нем я тоже ничего не знаю. Уехать отсюда мне некуда, родных у меня нет а родные мужа отказались от нас. Видите моя родная Мария Александровна какая я несчастная. Мне уже 49 л. а горя видела как никто не видел. Вот бывало и посоветуюсь с Ф.А. как мне жить что делать, правильно ли я поступала. Он то уж скажет как надо. Ведь он коммунист. А муж мой с 21 г. был коммунистом и ни что не убило во мне веры в партию Ленина.
Много он мне и хорошего сделал. Да и не мне одной а всем кому мог и кто хотел этого. До самой смерти почти работал. И уж температурил а все в своей проклятой каптерке. Сколько я ему говорила бросьте вы Ф.А. а он говорил надо М.Д. работать пока есть силы. Не могу лежать без дела.
Милая Мария Александровна он жил не плохо, не голодал. У него все было и он даже Илью Григорьевича поддерживал хорошо а тот за ним как за ребенком ходил очень хороший человек. А умер, он плакал о нем и до сих пор тоскует говорит что как будто что потерял.
Милая Мария Александровна, вы не горюйте родная. Вы нужны детям, их ведь у вас двое малые. Беречь надо себя для них. Я бы давно вам писала да ведь боялась, что Ф.А. подумает что скоро умрет если я попрошу у него ваш адрес. Ведь все больные такие подозрительные. Статья у него была 58 п.10 т.е. за разговоры. 58 не актировали а то ведь у нас много бытовых статей ушло и по актации домой. Я ведь его знаю уже 3 года. К нам он приехал еще был хорошим в теле. Работал по корпусу по ремонту, т-е руководил ремонтом. Да и кастеляну помогал. А кастелян тоже была наша, спец.женщина, умница, в прошлом агент японской контразведки. Она имела знакомства, умела отличать людей и она Ф.А. помогла устроиться в каптерку .
Сейчас она живет на ст. Красково, зовут ее Вера Семеновна Синеглазова, Она бы много вам рассказала о нем. Всего ведь не напишешь в письме.
Милая Мария Александровна! Если бы увидеться я бы все все вам рассказала. Ведь за три года совместной жизни т-е. жизни в одном лагере (ведь я освободилась только в мае 4 чис. 46 г.) многое пережито. Похоронили его 6-го ноября. Конечно одевают сдесь в белье утильное но чистое. Но отдельно каждому гроб дают. Кладбище очень унылое, у вольных отдельное от нас, а у них ведь нет крестов а палочка с дощечкой и порядковый № могилы и все.
Да ведь Мария Александровна ему уже все равно. Ведь если бы я увидела вас родная, я бы рассказала вам что такое лагерь, а ведь не видевший человек не поймет.
Теперь дорогой мой сыночек Юрочка. Письмо твое я получила. Спасибо тебе деточка милая. Одно я скажу тебе. Будь во всем похож на папу. Помни его всегда. Папа ваш все время говорил о вас и маме. Мы с ним беседовали по вечерам. Когда я дежурила а он бывало придет из каптерки поздно. Зайдет в кабинет и мы долго говорим вспоминаем старую жизнь до войны как мы жили дома. Я свою семью вспоминаю он о вас говорит и как будто я всех вижу вас. Знаю и вас и детей. Ведь он так жалел вас что много причинил вам всем горя.
А о посылках вы Мария Александровна зря печалитесь. Он не голодал. У него было все. Но легкие новые не вставиш. А в каптерке холодно, сыро. Это его и погубило. Да не лег он во время. Запустил обострение. Но что же делать. Знать судьба такая. Горевать не надо родная. Много еще несчастнее вас есть на свете. Такова судьба человеческая.
Ну пока досвидания дорогая Мария Александровна. Пишите мне почаще. У меня нет родных и никто мне не пишет. Дочка старшая живет близ г.Вязники на ф-ке текстильной она инженер уже. А вторая дочь Катя с внучком Коленькой живут со мной. Прошлый год приехали ко мне. Им тоже не сладко жилось. Мужа Кати убили. Они оба с Колей чуть живы приехали ко мне. Теперь немного справились, а сколько я плакала и Ф.А. слезы мои видел и советовал и поддерживал словом добрым.
Ну пишите чаще, мои родные. Будьте здоровы”.
На могиле отца нам побывать так и не довелось, да и вряд ли она надолго сохранилась.
Только в 1955 году, через восемь лет после смерти отца, матери удалось добиться его реабилитации. Мы получили из Военной Коллегии Верховного Суда СССР справку, в которой сообщалось, что “дело по обвинению СИДОРОВА Федора Антоновича пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР 12 ноября 1955 года. Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 7 апреля 1945 года в отношении СИДОРОВА Ф.А. отменено и дело за отсутствием состава преступления прекращено”.
Несколько строчек этого официального документа открывали перед нами с братом дороги, ранее наглухо закрытые судимостью отца по очень плохой политической статье.
Арест отца обернулся большой бедой для нашей семьи. Был навсегда поставлен крест на успешно складывавшейся служебной карьере нашей матери и на ее женской судьбе. В тяжелейшие военные и послевоенные годы она осталась с двумя мальчишками без мужской поддержки. Нам с братом предстояло сильно голодать, в самой юности не иметь сколько-нибудь приличной одежды, с трудом наскребать деньги, чтобы сходить в кино или получить доступ к каким-то иным детским развлечениям тех лет.
Впереди у нас с братом был туберкулез и другие нелегкие заболевания, связанные с голодным детством. Предстояли серьезные трудности с получением образования, из которых я все-таки выкарабкаться сумел, а у брата не получилось. Если бы отец был с нами, вряд ли жизнь брата сложилась так несуразно, как это произошло.
Отца мне всегда очень не хватало. Я вспоминаю его и размышляю о его судьбе до сих пор. Мне только-только перевалило за 20, когда отца реабилитировали, и я использовал возможность изменить уготованную мне в ноябре 1944 года судьбу изгоя. Мне своими силами, без наставлений, помощи и поддержки отца удалось практически полностью реализовать свой человеческий потенциал. И, все-таки, иногда думаю: а как было бы, если бы мы с братом росли под его опекой и влиянием?
Я не мистик, но чем старше я становлюсь тем все больше мне кажется, что мне в общем-то везло в жизни потому, что отец взял почти все мои возможные беды и горе на себя.
Уже давно у меня нет никаких претензий к Советской власти по поводу нелегкой судьбы отца. Таким уж было время, в которое они с моей матушкой жили. Да и не время было виновато – люди, сослуживцы отца.
Мне исполнилось 33 года, когда я получил предложение перейти на работу в партийный аппарат. Наверняка при проверке было установлено, что мой отец был осужден за антисоветскую пропаганду, а затем реабилитирован. Этот факт не стал препятствием для моего карьерного роста, не помешал мне пройти путь от инструктора райкома до заведующего сектором ЦК КПСС. В то же время я хорошо помню случай, когда одному моему коллеге по аппарату МГК КПСС предложили немедленно уйти с партийной работы, после того, как выяснилось, что его отец служил полицаем на оккупированной немцами территории.
По сегодняшним раскладам не очень умных и очень ангажированных краснобаев, Зарабатывающих на хлеб с маслом и икрой бездумными и безответственными рассуждениями о прошлом России, получается, что мой отец во время Гражданской войны участвовал в “красном терроре”, душил свободу на российских просторах и его, вот-вот, того и гляди снова признают преступником.