Когда я закончила среднюю школу, встал вопрос о выборе профессии. В школе в последнее время ориентировали нас на подъём сельского хозяйства, но перспектива стать агрономом или животноводом меня не прельщала. Да признаться, мне хватило знакомства с сельским хозяйством и в школьные годы.
Я хорошо рисовала, поэтому я мечтала быть модельером. Могла сделать любую выкройку, переснять фасон, но не любила шить.
Страсть же к рисованию и черчению подтолкнули меня к тому, что я подала документы в Ленинградское художественно-графическое педагогическое училище, где и получила свое первое педагогическое образование. Вступительные экзамены я сдала с легкостью, хотя не имела ни малейшего понятия о законах перспективы, живописи и композиции. Возможно, это пришло само собой. К тому же у меня были великолепные педагоги.
Я окунулась в жизнь училища с головой. Мне нравилось всё. И работа в мастерской, и работа за кульманом, и участие в театральной студии, которую вела у нас артистка театра имени Комиссаржевской. Более интересного времени у меня никогда больше не было. Я танцевала в коллективе народного танца в доме культуры имени Капранова, который был через дорогу от нашего училища. Впитывала в себя все новое и интересное, словно губка.
Я была прилежной ученицей. Мои педагоги пророчили мне успешную педагогическую карьеру, о которой, к своему стыду, я как-то не задумывалась. Меня всецело поглотил процесс творчества, музеи, выставки, история искусства и многие специальные предметы, без которых не мог состояться современный учитель рисования и черчения.
На третьем курсе у нас началась практика в школе, и к своему удивлению у меня неплохо получалось. Мои уроки ставились в пример всему курсу нашими методистами, и постепенно меня стала затягивать педагогическая работа. С детьми я ладила, да и ко мне они относились с большим уважением, несмотря на то, что я мало отличалась от них.
Я была скорее похожа на ученицу, чем на учительницу. Очень миниатюрная, подвижная, с чувством юмора, многому могла их научить. Уроки всегда проходили на "ура", а вопрос о дисциплине никогда не стоял. Я могла обходить конфликты с трудными подростками, потому что очень хорошо помнила себя в этом возрасте.
Наконец, на четвертом курсе мы начали готовиться к защите дипломов по искусству и государственным экзаменам по педагогике. В один прекрасный момент, уже перед самым выпуском мы заполнили свои анкеты, приложили характеристики, и стали ждать распределения. Как очень искренний человек, я изложила в своей анкете мои биографические данные. И все было бы неплохо, но я без утайки написала в ней, что мой родной дядя пропал на войне без вести. Это и было камнем преткновения в моей биографии, из-за которого я не распределилась в закрытый город Кронштадт. Даже по тем временам, а это был 1965 год, я, можно сказать, подписала себе смертный приговор. Иметь родственников, которые пропали во время войны без вести, и иметь мечту распределиться в военный город Кронштадт-это было неслыханной наглостью.
Так как я всю свою сознательную жизнь к тому времени прожила под Ленинградом (в Ленинградской области), направление я получила в Областной отдел народного образования. Там посмотрели , мой диплом, характеристику, ознакомились с документом о зачислении меня в педагогический институт имени Герцена (куда я поступила без особого труда сразу же после окончания педагогического училища), и предложили поехать работать в школу десятилетку в поселке Оредеж, Лужского района, Ленинградской области. Там, видите ли большая "напряженка" с педагогическими кадрами, и мы как истинные патриоты своей профессии, должны нести доброе и вечное в ряды сельских школьников.
Поселок Оредеж подкупил меня красивейшими заповедными местами. В поселке была школа десятилетка, в которой кроме местного населения обучались дети из деревень. Меня поселили в частном доме у пожилой четы. Наверное, супруги очень долго жили друг с другом, поэтому были немногословны даже между собой. Мне был выдан перечень правил проживания у них в доме: не ходить, не водить, ни с кем не дружить, не пить, не курить. Самый настоящий кодекс чести. Кругом красная черта. Поэтому я старалась проводить больше времени в школе, и приходила домой только к вечеру.
Школа была знаменательна еще и тем, что молодые учителя как-то в ней не очень задерживались. В этот год нас, молодых учителей, приехало пять человек. Учительница математики Татьяна, учительница русского языка Нина, учительница иностранного языка Лидия, учитель физкультуры Николай и я. Что было удивительным, у нас у всех были одни и те же отчества. Над нами даже посмеивались, уж не одного ли мы отца дети.
Как оказалось, поселок Оредеж был сто первым километром от города Ленинграда, куда выселялся определенный контингент лиц. Только теперь мне стало понятной реакция моих хозяев. Их выселили в этот край сразу после войны, по видимому из-за их национальности. Хозяйка была эстонкой, а хозяин латышом. Об их прошлом они никогда не рассказывали.
Наши старшие коллеги предупредили нас, чтобы мы одни не ходили, особенно в позднее время, так как на территории поселка находились лица, недавно вышедшие на свободу из мест не столь отдаленных и находились под надзором участкового. Кроме того, кто был ранее выслан в эти места и кто уже осел здесь навечно, не отличались особенной культурой, пили водку, учиняли разборки между собой вплоть до поножовщины, ругались матом. Их дети не многим отличались от родителей, да и деться им было не куда, поэтому школа была единственным местом, где их никто не притеснял и разговаривали с ними как с настоящими людьми.
Все Федоровичи сразу сдружились, были как одна семья, вместе ходили в железнодорожную столовую, в клуб, в кино, но я стала задумываться над тем, почему и нас всех тоже сослали на сто первый километр. Только за какие грехи? Это только одному Богу известно. И главное, никому из нас не сказали, что место это в своем роде "уникальное". Вероятнее всего, надо было "заткнуть" нами дырку, авось приживемся. А надо было отработать на этом месте не менее трех лет, чтобы подтвердить диплом об образовании и свою квалификацию.
Однажды меня вызвала к себе завуч Нина Григорьевна, и предложила вести уроки в вечерней школе. Жила я рядом со школой, кроме прослушивания радио и чтения книг в доме нечего было делать, поэтому я согласилась.
Когда я пришла в класс, передо мной сидели взрослые дядьки. За первой партой, прямо перед учительским столом сидел человек, почти вдвое старше меня. Как оказалось, это были поднадзорные, которые от нечего делать, повышали свой общеобразовательный уровень. Так как охотников на проведение занятий в вечерней школе не нашлось, мне пришлось преподавать черчение сразу за курс восьмилетней школы, почти каждый день.
Я не могла показать своего страха перед ними, хотя мои колени предательски дрожали. Я раз за разом, набравшись терпения, объясняла им материал. Особенно запомнила я урок по построению лекальных кривых. В этой теме были свои термины: найти точки касания, восстановить перпендикуляр, сделать засечки, провести касательную линию. Все эти термины тут же интерпретировались в иносказательные формы.
Безобразие в классе прекратил тот самый человек, который сидел за первой партой. Видя мое отчаяние, он встал из-за парты и гаркнул во все горло, чтобы все успокоились. Тишина настала мгновенно. После окончания уроков, я вышла на крыльцо школы, где стояла толпа из великовозрастных учеников. Все пытались предложить проводить меня до дома. Но опять мой защитник вступился за меня, сказав, что проводит меня до дома сам.
Проводив меня домой, он сказал:"Беги, дочка, отсюда, нечего тебе здесь делать!". Его слова подтолкнули меня на решительные действия. Начинались зимние каникулы и я уехала домой. Но не так-то просто было получить разрешение на увольнение от Областного отдела народного образования. Меня обвинили в отсутствии патриотизма, пугали, что диплом мой будет недействительным и каких только страхов не наговорили!
Через две недели я вышла замуж, и только по этой причине, мне подписали заявление об уходе. Свадьба, конечно, планировалась на более поздний срок, но обстоятельства ускорили это событие. После увольнения из Оредежской школы, я десять лет учительствовала в своей родной школе. Оказывается, что к нам в школу тоже требовался учитель рисования и черчения. И заявка на специалиста была подана в ОБЛОНО еще весной, фактически во время моего распределения. Почему меня все-таки сослали на сто первый километр? Наверное, это кому-то было надо.