*Начинаю выкладывать черновой вариант нового романа. Вечером каждого вторника буду выкладывать новую главу*
Аннотация
868 лет прошло с эпохи Великой Войны с Хозяевами Игры, ставшей началом истории цивилизации Альбенары - планеты системы, окруженной непроницаемой Сферой Фергенса. Мирослав Людан всегда был изгоем среди людей. Никто и никогда не видел его родителей, а нестандартная внешность навсегда стала для него проклятием и причиной для множества обвинений в неестественном происхождении. По странному стечению обстоятельств в день совершеннолетия в деревне появляется епископ, а его посланец наведывается в дом, обвиняя приемную бабку в колдовстве и создании голема по имени Мирослав. Именно здесь начинается долгий путь через правду и ложь, радость надежд и боль утрат, ведущий его к тем древним событиям, где летающие корабли путешествуют меж планет, а зловещие воины-полиморфы не знают себе равных.
ЧАСТЬ 1
Изгой
Глава 1
Его звали Мир, и он был уродом. Недостаточно светлая кожа и темный цвет глаз пугали жителей Стоунвила. Черные волосы дополняли картину и делали его внешность из ряда вон выходящей. Шапка, давно вышедшая из моды, всегда находилась на голове и скрывала этот недостаток, но только не от жителей деревни. Наиболее набожные видели во внешности происки Нечистого и старались держаться от юноши подальше. «Коснулась длань тьмы. Он словно слеплен из грязи»,— говорили они, а сверстники постоянно задирались и смеялись над уродством. Мир, конечно, отбивался и даже несколько раз разбивал носы, но чем яростней сопротивлялся, тем большую ненависть вызывал. В конце концов, мальчик смирился с тем, что он изгой.
Родителей у Мира не было. Он рос у бабки Александры. Эта пожилая женщина оказалась единственной, кто любила его по-настоящему и относилась как к внуку. Она покровительствовала ему столько, сколько он помнил себя. Одинокая женщина, у которой не было ни детей, ни мужа, отдавала ему всю нерастраченную любовь. Она буквально жила им, стараясь заменить мать и отца одновременно, хотя не являлась родной. Несмотря на это, Мир называл ее бабушкой. Иногда она смотрела на него печальными зеленоватыми глазами и думала о чем-то своем, словно вспоминая прошлое. Мир никогда не спрашивал, почему же она взяла его к себе, но подозревал, что когда-то, очень давно, она жила обычной жизнью, возможно даже когда-то имела детей, но потеряла. Даже угрозы старосты и главы администрации Вицлава, выгнать ее из деревни не возымели действия.
Александра действительно знала много. У Мира порою складывалось впечатление, что гораздо больше, чем показывает, но по какой-то причине скрывает это. Скорее всего, из-за опасения за свою жизнь и жизнь внука или же не хотела повторять прошлых ошибок. Поговаривали, что она колдунья и проводит над маленьким мальчиком свои темные колдовские обряды, проявляя в нем образ Нечистого. Народ охотно верил. Злые языки выдумывали ужасные небылицы о подозрительных воях в кладовой старой женщины, о тенях, которые появляются по ночам, но Мир знал, что все слова от первого до последнего — ложь. Никаких воплей и теней не могло быть в принципе — Александра занималась селекцией растений уже много лет и оттого ее овощи выглядели гораздо лучше соседских, что в свою очередь служило новой пищей для слухов. Иногда это злило мальчика, доводило до исступления, чаще не интересовало. Бабушка говорила, что давно перестала обращать внимание на эти глупости и объясняла просто завистью, ведь ее овощи и вкуснее, и больше. Горожане Маничера, куда частенько возили товар местные фермеры, незнакомые с черными слухами, с радостью раскупали товар.
Деревень, подобных Стоунвилу, вокруг Маничера располагалось около десятка. Большинство из них появились около двух сотен лет назад, когда в Арнейских горах нашли залежи самородной серы. С тех пор все карьеры зачахли — залежи оказались не столь обширными, как предполагалось раньше. Большинство людей покинуло селения, но часть, которых никто не ждал и закрепился на новой земле, остались.
Мир привык жить вне окружающих, лишь изредка пересекаясь с ними у ручья. Тот, стекая с горных вершин, приносил с собой прохладную и чистую воду — деревня питалась только этим источником. Для удобства кто-то выстроил несложный механизм у одного из многочисленных мелких водопадов — здесь дно ручья напоминало лестницу. Механизм состоял из водяного колеса, поднимающего воду, и желоба, по которому стекала вода при повороте соответствующего рычага. Место в деревне то ли в шутку, то ли всерьез, называли «водопоем». На водопой хоть раз в день приходили все жители деревни. Здесь же однажды он встретил ее, девушку по имени Вая. Конечно, Мир понимал, ни о каком взаимном чувстве речи идти не может — кто же посмотрит на такого урода?— но все же, где-то глубоко в душе, хранил надежду. Он ждал, подглядывал издалека, боясь подойти. Вдруг она посмотрит на него косо, а еще рассмеется — страшнее не придумаешь.
Вот и сейчас Мир, спускаясь к ручью, чтобы набрать воды, замер, заметив знакомую фигуру. Это цветастое платье он узнал бы из тысячи. Юноша спрятался за кустом и пристально наблюдал за девушкой. Каждое ее движение казалось исполненным совершенства. Вот она повернула рычаг, и вода послушно потекла по желобу, наполняя ведра. В этот момент она почему-то напоминала повелительницу природы из сказок, которые рассказывала ему Александра.
«Что за странные сравнения»,— думал Мир.— «Богиня Тэна, мать природа… Какие глупости. Я же Ваю совсем не знаю, с ней никогда не разговаривал. Она и видела-то меня только издалека. А может быть и хорошо, что только издалека? Надо к ней подойти. Она наверняка бы меня поняла. Что я, совсем ни на что не годен?»
Миру хотелось сделать так, чтобы она улыбнулась. Он уже давно присмотрел полянку, где собирался сорвать цветы. Желтые и яркие, они напоминали солнце и не могли не порадовать девушку.
Мысли пронеслись вихрем. Мир только сделал шаг и остановился. Снова сомнения одолевали его: а вдруг посмеется, прогонит, закричит? Неужели он настолько безобразен, что не достоин, даже заговорить с ней?
Пока он размышлял, Вая уже набрала воду. Какие глупые сомнения, разве такая чудесная девушка, может прогнать его? Миру показалось, что настал его час. Да, именно сейчас и никогда после, ему выпал этот шанс познакомиться с ней. Он шагнул из кустов и сказал:
— Доброе утро!
Точнее, он думал, что сказал, но неожиданно голос прозвучал неровно. Вая подняла взгляд и дернулась — ведро задело поручень и грохнулось, вода поспешила обратно в ручей.
— Я просто воды набрать. Не пугайся,— эти слова вырвались сами собой.
— Отстань от меня!— прокричала она.— Чего тебе надо?
— Ничего.
— Ты меня напугал.
— Я не хотел…
— Не хотел бы, не сделал. Не иначе, как Нечистый тебя сюда приводок!
— Эй! Что здесь случилось?— донесся со стороны знакомый голос соседа Сника, мужика сурового и прямолинейного. Занимался он тем, что рассказывал всякие небылицы о бабке Александре и ее колдовских обрядах в подвале. Иногда, казалось, он восхищается такой опасной близостью с ведьмой и ее странным внучком.— Пошел вон! Мало тебе от папочки Эрла досталось вчера? Жаль он в тебя кнутом не попал. Я сказал, пошел вон отсюда, урод!
Мир замер в нерешительности.
— Ах ты сволочь. Я тебе сейчас так хвост накручу! Я не ясно выразился?!— снова прокричал сосед и поднял корягу.— Оглох? Так я тебе мигом прочищу уши.
Посыл ясен и без слов. Мир бросился прочь, почувствовав, как что-то обожгло ему спину, но боль существовала где-то далеко, его душила обида и слезы. Вслед он услышал слова:
— Давай-давай! Чеши отсюда!
Мир продирался сквозь кусты, не замечая, как ветки хлещут его по рукам и лицу. Он взлетел на крыльцо и ворвался в холл. Здесь пахло теплом и супом. Со стороны кухни слышался стук ложки о миску — Александра что-то готовила.
— Мир, это ты?— донесся ее голос.
Мальчик не мог ответить. Слезы душили. Он быстрыми шагами поднялся наверх, в свою комнату, захлопнул за собой дверь и рухнул на кровать.
Конечно же, Сник сегодня станет героем дня. Будет рассказывать, как спас девочку от злобного чудовища, а он проведет взаперти весь день. В этот момент Миру хотелось умереть, больше никогда не видеть этих людей, не взваливать ответственность на Александру. Стук в дверь отвлек его от мыслей.
— Мир, что случилось? Тебя кто-то обидел?
Ему снова стало стыдно. Подумаешь, обозвали и огрели. Сколько раз такое случалось. Угораздило же родиться таким! Но что он мог поделать?
— Мир, можно я войду?
— Да,— ответил он, поспешно стряхивая слезы.
Никто и никогда его не полюбит. Нет таким, как он, места ни здесь, ни где-либо еще. И Вая с таким пренебрежением смотрела на него. С таким омерзением! За что ему такое проклятие?
Дверь скрипнула. Бабушка строго смотрела на него.
— О, святая Тэна, что на этот раз случилось-то?
— Да ничего необычного…
— Обычно ты не так остро реагируешь на глупости людей.
Мир даже улыбнулся. Бабушка часто называла подобные события глупостями.
— Опять дразнили?
— Да нет, расстроился что-то.
— Это все Вая Миран, да?
Юноша вздрогнул. Откуда она могла догадаться? Александра снисходительно улыбнулась. Иногда ему казалось, что бабушка читает его мысли, но, конечно, причина крылась в другом: она просто хорошо знала себя и людей. Для многих жителей деревни догадливость Александры служила дополнительным источником слухов и сплетен.
— Я давно заметила, как ты на нее смотришь. Исподволь, когда думаешь, что никто этого не видит. Ты встретился с ней у водопоя?
— Вообще-то… да,— признался он.— Я…— и отчего язык так предательски заплетается?!— Я ее напугал, наверное, и… — предательские слезы снова навернулись, но Мир усилием воли не дал им появиться.
— Ты такая ранимая душа... и такая сильная, хотя сам об этом и не догадываешься.
«Да уж, герой, ничего не скажешь: сбежал, как трус»,— подумал Мир. Ему стало противно. Действительно, почему он сбежал? Никогда не отступал, а сегодня сдрейфил, сдался.
— Трудно жить и понимать, что нельзя ничего исправить,— сказал он.— Я здесь чужой. Мне никогда не найти здесь даже друга. И все из-за моей внешности. Не драться же мне снова — это глупо.
— Ты уже не маленький, и это, конечно, не метод. Дело же не в твоей внешности. Вполне себе симпатичный мальчик. Тебе почти шестнадцать, и ты очень даже хорошо сохранился.
Мир с сомнением покачал головой, но не смог удержаться от улыбки. Александра тоже улыбалась. В глазах, несмотря на возраст, прыгали чертики. Кто бы мог подумать, что семидесятилетняя бабушка может так мило кокетничать?
— Люди не готовы принимать тебя таким, каким ты есть на самом деле. Их одолевают страхи и сомнения. Им проще испугаться, чем побороть себя.
— Я это понимаю…
— Тогда ты должен понимать, что для тебя каждый день — это вызов твоим же страхам. Тебе не кажется, что в том смысле ты гораздо выше их?
— Наверное, но я бы предпочел иное.
— Это дает тебе преимущество. Возможность преодолевать обстоятельства. Сегодня ты отступил. Считай это тактическим отступлением при стратегическом выигрыше,— она хитро улыбнулась.— Кстати, ты дочитал книжку?
— Да,— Мир потянулся к тумбочке и достал оттуда книгу в толстом кожаном переплете.
Александра рассказывала ему множество историй. Он уже знал больше, чем многие старожилы, не говоря уже о сверстниках. Когда-то в юношестве бабушка жила в городе и прочитала одну книгу под названием «Математика биологии». В ней рассказывалось о предположении, что вся наша внешность определяется группой частиц, различное сочетание которых сказывается на нашем внешнем облике. Именно эту книгу держал Мир.
— Все эти рассказы про Нечистого выдуманы людьми, которые боятся увидеть нечто больше, чем могут понять,— когда-то рассказывала она.— Ты не порождение зла. Просто эти частички сложились таким образом, что ты сильно отличаешься от остальных. У кого-то длинные руки, у кого-то больше глаза, но главное, чтобы внутри ты всегда оставался собой. Жизнь всегда оказывается справедливей людей.
— А откуда они берутся, эти частички?
— Половина от мамы, половина от папы.
— Кто они, мои мама и папа?
Почему-то всегда, когда речь заходила о родителях Александра молчала.
«Наверное, они были беглыми преступниками»,— тогда подумал Мир.
— Я бы хотел понять, почему я такой... Наверное, в институте я бы смог понять, но я даже не ходил в школу.
— Поступление для тебя не станет проблемой.
— Бабушка…— он хотел спросить, откуда же у нее такие обширные знания, но замер. Не хотелось бы своим любопытством будоражить больные воспоминания.
— Да?
— Я есть хочу,— признался Мир.
— Пойдем. Сегодня у нас отличный суп. И скоро твой день рождения. Поверь, завтра будет большой сюрприз. Тебе понравится!
***
Председатель не показывал своего неодобрения. Он слушал просителя с уважением и почтением, не высказывая своих эмоций, хотя те кипели в нем с большей силой, чем лава ожившего вулкана. Неслыханная дерзость последнего граничила с безумием и все же никто не смел прервать его. Даже Председатель! Тем более Председатель! Канте воплощал в себе идеалы общества, ему подражали, на его примере учили детей. Ему просто не дозволялось быть другим.
Проситель был молодым человеком, лет двадцати пяти, не старше. Звали его Ламбе. Высокий, худощавый, он словно столб торчал посередине зала. Ментальный архив не содержал о нем какой-либо компрометирующей информации. Что может быть более обычно, чем история простого человека? Родился, учился, несколько лет работал и ничего больше. С движением, носящим необычное название «Нова», его связывали студенческие годы и вечера, которые он проводил в кругу друзей, также входящих в эту организацию. Совет не одобрял такого рода встречи и считал саму организацию опасной, но не мог ничего поделать – ее влияние распространялось быстрее, чем пожар по сухому лесу, и все попытки выйти на организаторов ничего не давали. Каждый раз, когда казалось, что руководитель движения тот самый человек, когда его брали, выяснялось, что он всего лишь пешка в чьих-то более умелых руках. Руки эти простирались далеко за пределы Золотого Города. Они виднелись повсюду. И вот теперь могущественный противник бросал вызов самому Совету! Всем устоям и правилам жизни Золотого Города.
— Мы считаем,— продолжал Проситель Ламбе, охватывая взглядом двенадцать мужчин и женщин, образующих Совет,— что власть должна учитывать мнение нашего движения. По последним данным в него входит около миллиона человек, а это сравнимо с населением Золотого Города. Почему люди, которые имеют образование, которые сейчас, в эту минуту, формируют будущее Города и всего человечества не могут влиять на решения Совета? Не кажется ли вам, что старые механизмы, когда люди, по сути своей уже отжившие свой век, находятся у руля машины, двигателем которой являемся мы, молодое поколение? Мы не можем больше терпеть навязанных нам правил жизни, мы хотим сами выстраивать свою судьбу, свое будущее, а не слепо выполнять ваши прихоти.
Члены Совета молчали – так требовал протокол. Сейчас время просителя, и они не имеют никакого права высказываться. Ламбе знал это и пользовался, насколько мог. Только постоянно чиркающее автоматизированное перо и шелест его шестеренок нарушало молчание.
— Что мы требуем,— продолжал он.— Мы требуем места представителю народа в Совете нашего представителя. Я закончил.
Члены Совета переглянулись. Такой наглости не ожидал никто.
— Мы выслушали тебя, гражданин Ламбе. Ваше слово услышано. Вы сказали, что требуете места представителю народа в Совете, но ведь Совет, пережиток прошлого, как вы говорите. По-вашему, мы не являемся частью этого народа и пришли откуда-то со стороны, извне?— председатель Канте говорил медленно и поучительно, словно профессор на лекции, его голос не дрожал, хотя внутри все колотилось от злости.— Один миллион человек это много, да, но это всего процент от населения. И, тем не менее, вы считаете, что этот процент имеет право решать судьбу остальных девяносто девяти. О каком народе вы говорите?
— Но почему мы не имеем права? Почему я…
Колокол грянул всей своей мощью, заглушив слова просителя — мощный гул разнесся по всему пространству древнего зала. Казалось, даже серебристые горгульи, взирающие с парапета, недовольно поморщились. Сейчас проситель не имел никакого права говорить. За подобное нарушение его могли изгнать из Дома Совета, но Председатель поднял руку, призывая к спокойствию.
— …вы затыкаете мне рот!— кричал Ламбе сквозь гул.— Не смейте затыкать голос народа!
Председатель Канте устало снял очки и положил их в нишу, рядом с механизированной папкой и встроенными часами. У просителя оставалось в запасе еще десять минут.
— Молодой человек, я объясню ситуацию,— снова невозмутимо продолжил Канте. Он говорил не только с Ланбе, но с множеством тех ушей, которые слушали их на расстоянии.— Вам двадцать пять лет, мне не многим больше шестидесяти пяти. Не так уж я стар и закостенел, как может показаться. Трудно в вашем возрасте не подвергнуться желанию перевернуть мир с ног на голову. Когда-то я тоже был охвачен пламенем деятельности. Не сказать, что оно потухло, но я понял, что огонь может, как согревать, так и обжигать, а за красивыми лозунгами всегда кроется некрасивая истина. Никто не игнорирует миллион людей. Ваши интересы тоже учитываются, хотя здесь нет вашего представителя. И дело не в том, что вас зажимают. Вы знаете правила выбора в Совет, вы знаете, как принимается решение. Каждое принятие вы можете наблюдать в реальном времени через эмосферу, как сейчас смотрят на нас миллионы сограждан. Это большая ответственность. И чтобы ее удостоиться, следует доказать, что вы можете решать свои проблемы. Разве может человек, который еще не научился работать, отвечать за результаты своей работы, не узнавший муки отцовства или материнства отвечать говорить от имени других? Дело в том, что каждое решение вносит изменения в хрупкий баланс нашего общества, и не только общества, но и самой природы. Человек обладает силой, сравнимой с силой звезды. Что будет с ним, когда он вспомнит о своих примитивных страхах и желаниях, ведущих к разрушению?..
— Все это лишь слова. Меньшинство всегда угнеталось большинством!— прокричал Ламбе, но колокол снова заглушил его голос.
Проситель не слушал и не хотел слушать. Его наглость уже граничила с безумием, но когда Председатель Канте произносил речь, он обращался скорее не к этому человеку, а к тому миллиону, который слушал его внимательно и крайне критически.
— Неумение слушать — один из признаков незрелости вашего разума, гражданин Ламбе,— высказалась Советница Ария до этого момента молчавшая.— Сейчас мы не договоримся. Подумайте о тех словах, что сказал Председатель Канте. В прошлом мы прошли через столько потрясений, что сейчас было бы преступлением ломать естественный ход истории.
— Мы приглашаем вас в этот зал через год,— высказался Председатель.— Тогда вы станете старше. Может быть, у вас появится ответственность. Тогда вы трезвее посмотрите на свои требования. Благодарим за речь.
Председатель поднялся. Грянул малый колокол, известивший о завершении собрании. Ламбе с ненавистью развернулся и твердыми шагами направился к выходу. Ни через год, ни даже два встреча не состоялась. Нова приступила к активным действиям.
***
Ничего не делает обыденную жизнь ярче маленьких неожиданностей. Обычно по праздникам они жарили сахар. Коричневый леденец отдавал горьковатой сладостью, и этот вкус навсегда отразился в памяти. Но на этот раз на столе лежало совсем другое лакомство. Конфеты! В последний раз Мир пробовал их лет пять назад. Вкус молочного шоколада надежно впился в детские воспоминания не менее яркими красками. Конечно, они были дорогим лакомством, а лишних денег не водилось. Александра, наверное, закупила их в свою последнюю поездку в Маничер, где обычно продавала местным перекупщикам овощи.
Шестнадцать лет по закону считалось совершеннолетием, поэтому Александра решила не жалеть денег на любимого внука. Мир ждал этого дня и боялся. Как требовал закон, в день совершеннолетия глава сельской администрации Вицлав выдавал паспорта новым гражданам. Они представляли собой бумагу с именем, подкрепленной королевской печатью. Юноше предстояло пройти эту, казалось бы, простую бюрократическую процедуру. Она не представляла особых проблем только для тех, у кого имелись деньги и, конечно, для таких подозрительных личностей имелись свои расценки. Так что, если Вицлав вполне мог воспользоваться своей властью и отказать. На шерифа надежды никакой: он предпочитал не портить отношения с односельчанами, ведь по большому счету закон в деревне никто не нарушает, а драки и нападки у мальчишек встречались всегда. К тому же, ему регулярно перепадала небольшая сумма со стороны Вицлава. Все считали такое положение вещей само собой разумеющимся, и никто не возражал. С такими мыслями Мир вошел в приемную чиновника.
Вицлав, казалось, даже не заметил его появления. Мужчина сидел за своим столом и читал газету. Превосходное зрение позволило разглядеть заголовки статей. Журналисты предлагали сплотить граждан в борьбе с ересью и антинаучностью профессуры Нилайского Центрального Университета. По всей видимости, церковь не хотела новых конкурентов. Лет тридцать назад такие лозунги закончились массовыми гонениями. Мир подозревал, что они были той причиной, которая заставила Александру поселиться в этой деревне. Если слухи не врут, сам кардинал приезжал лично убедиться в добросовестности выполнения священного долга инквизиторов. Но что конкретно подтолкнуло церковь к столь резким действиям, мало кто знал.
— Господин Вицлав,— негромко произнес Мир,— доброе утро.
Чиновник слегка опустил газету и посмотрел поверх нее на юношу.
— Говорят, ты порядок снова нарушаешь,— не здороваясь, сказал он.
«Ну вот, началось! Что же на этот раз?»
— Что за безобразие ты устроил у водопоя?
— Какое безобразие?..
— Уже забыл?
— Ничего такого,— догадался, наконец, Мир.— Вая не ожидала моего появления и испугалась. А я просто шел туда, чтобы воды набрать.
— Да?— он хмыкнул, положил газету на стол и скрестил толстые пальцы на груди.— Немудрено испугаться. А приставал ты к ней зачем?
— Приставал?
— Ну да. Или скажешь, не было такого? Сник мне все рассказал, и Вая подтвердила.
— Что?!— Мир не поверил своим ушам.
Неужели Вая оговорила его? Эта милая девушка, которая казалась ему верхом совершенства, вдруг без всяких веских причин солгала, поддержав этого глупца Сника.
— Знаешь, я, конечно, понимаю, возраст и все такое. Да еще… Ну ладно,— Вицлав махнул рукой.— Я вот к чему. Если эта история еще раз повторится, я не стану препятствовать твоему аресту.
Мира бросило в жар. Что же он такого сделал?! Ведь не было ничего! Но разве кто-нибудь бы ему поверил?
— Понимаешь, здесь многие очень недовольны твоим присутствием и твоим поведением. И вот еще новость: сегодня к нам приезжает епископ Нилайский Окан Промила. Слышал о таком?
Юноша отрицательно замотал головой. Почему ему должно быть что-то известно об этом епископе? Церковь Триединства его никогда не интересовала.
— Большой человек из столицы. Знатный человек. Мне надо, чтобы тебя сегодня никто не видел. Тебе же не нужны проблемы? Вот и мне тоже. Ты меня понял?
— Да.
— Так вот, видит Тэна, если сегодня из-за тебя произойдет хоть одно происшествие, хоть что-нибудь, тобой займется суд. Шериф получит все жалобы на тебя и на твою ведьму Александру. Знаешь, сколько у меня официальных заявлений?— в доказательство своих слов Вицлав потянулся к ящику стола и выдвинул его. Там лежала стопка бумаг.— Не меньше двадцати за последний год. Я уже и сам начинаю побаиваться. Вдруг твоя бабка готовит зелье и для меня.
— Что вы такое говорите?
— Или какой-нибудь яд для епископа,— чиновник с треском захлопнул ящик.
Мир с трудом сдержал гнев. Бабушка и мухи не обидит.
— Вы же знаете, что это не так.
— А вот представь себе, не знаю. Ладно, это все лирика. Пришел за паспортом?
— Да.
— Ты его получишь,— сказал Вицлав, откинувшись на кресло, которое под его весом угрожающе заскрипело,— но только завтра, когда епископ уедет, и при одном условии.
— Каком?— глухо спросил юноша.
— Ты уже забыл?
— Нет, помню…
— Вот и отлично,— перебил его чиновник и опустил взгляд на газету, давая понять, что разговор окончен.
— Давайте я сейчас паспорт заберу.
— Что?— Вицлав посмотрел на Мира, словно видел его впервые.
— Давайте я сейчас паспорт заберу,— повторил мальчик.
Глаза Вицлава полезли на лоб, словно он проглотил жабу. Это выражение лица Миру даже понравилось, и он испытал миг торжества, но вскоре чиновник взял себя в руки.
— Что ты сказал? А ну-ка повтори еще раз!
— Я просто подумал…
— Пошел вон!— прокричал Вицлав.— Я тебя предупредил. И скажи спасибо, что я не передаю заявления прокурору!..
Вышел Мир с паршивым настроением. Разгневать главу сельской администрации — что хуже могло произойти? Разве что неполучение паспорта. В таком случае он не мог даже выехать из деревни без сопровождающего. До некоторой поры его возраст будет скрывать отсутствие паспорта, но что случится потом, когда всем станет очевидно, что ему уже давно не шестнадцать? Тюрьма реальная или здесь, за стенами дома — выбор, который оставил ему Вицлав. То, что чиновник нарушит свое обещание, сомневаться не приходилось. И еще Вая оговорила его, оклеветала. Зачем она так поступила? За что?! Он-то считал ее чистой, неспособной на такие поступки, а реальность оказалась гораздо прозаичней. Вая оказалась такой же, как и все остальные.
Мир присел у крыльца дома администрации. Идти домой не хотелось. Что он скажет бабушке? Что никогда не будет иметь никаких прав, никогда не поступит в университет, не сделает ничего хорошего из того, что мог бы. Вся жизнь идет под откос из-за его необычной внешности. Наверное, правы люди: он проклят. Обида снова душила его. От безысходности он несколько раз ударил по скамье. Боль в костяшках пальцев успокоила его, слегка полегчало.
Мир встал и неспешно направился к дому. В тот момент он ненавидел себя, ненавидел всех людей вокруг. Юноша шел, не видя и не слыша перед собой ничего. Он даже произнес имя Нечистого и тут же осекся. Нельзя давать гневу волю. Что ж, жизнь все равно продолжается. Есть вещи, с которыми можно смириться, с которыми можно жить.
Он остановился главным образом из-за того, что увидел вдалеке какое-то движение. Даже не увидел, а скорее почувствовал. Со стороны дороги, ведущей из города, виднелось облако пыли, поднимаемое каретами и лошадьми. Сейчас, издалека, они казались букашками, взбирающимися на холм.
«Не иначе, сам епископ Промила пожаловал. Еще один гость на день рожденья»,— не без сарказма подумал Мир и поспешил домой, памятуя о предупреждении Вицлава.
Александра негодовала, узнав об ультиматуме. Последний раз Мир видел ее такой, когда она поймала вора, залезшего в карман с деньгами. Скорость, с которой старая женщина отреагировала на движение воришки, не могла не поразить — столько силы и молодости до сих пор заключалось в ней. Сейчас Мир удивлялся снова.
— Нет! Это переходит всякие границы!— кричала она.— Я не позволю. Сейчас же я схожу к нему!
— Не надо. Там какой-то епископ приезжает.
— Кто? Какой епископ?
— Промила.
Александра, услышав имя епископа, только распалилась еще больше:
— Промила? Окан Промила, епископ Нилайский? Этот глупец, у которого солнце горит по божьему велению,— она хмыкнула.— Впрочем, как и мухи из грязи рождаются. Марионетка. Ничего он сможет у тебя украсть.
Что мог украсть у него епископ, Мир не понял. Будущее? Без документов он и так заперт здесь, как в клетке.
— Хорошо,— Александра явно прокручивала какую-то схему в голове.— Я схожу к нему завтра. Зачем нам лишние проблемы, верно?
В конце концов, вероятно, чиновник выполнил бы свое обещание в обмен на звонкие монеты, а Вицлав их любил. Как ни крути, но ничего не мешало подождать хотя бы день, стоило только прижать гордость. И все-таки Мир чувствовал, что не эта дилемма сейчас терзает бабушку. Внешне она успокоилась, но все равно чувствовалось напряжение.
— Я пойду к себе. Почитаю,— сказал Мир.
— Да, конечно. Пойду роктой займусь.
— Я могу помочь.
— Нет, не стоит. Я сама с семенами разберусь. Хочешь, салат из них сделаем сегодня?
— Можно. Я нарву.
— А как же Вицлав? Он же приказал тебе сидеть дома.
Прозвучало обидно. Умела бабушка сказать так, чтобы зацепить. Один легкий точечный удар и здание рушилось, как карточный домик.
— Сходи, нарви.
Бабушка спустилась в подвальчик, а Мир направился к выходу. Лишний раз попадаться на глаза не стоило, но епископ въезжал в деревню с противоположной стороны, и вряд ли кто-нибудь пропустит столь знаменательный визит — когда еще такое случиться? Так что жителям деревни будет не до него.
Мир вышел на улицу. Действительно, вдалеке, ближе к центру деревни, собралась толпа. Она обступила высокого во всех отношениях гостя полукругом и внимала его речи. Слов Мир не слышал, но то, что говорит именно тот самый епископ Промила, можно было догадаться по восхищению толпы.
Александра знала этого церковника и, по всей видимости, знакомство не относилось к приятным. Минуту назад спрашивать он побоялся, но догадывался, что это как-то связано с гонениями на ученых. Может, Окан Промила активно помогал изгонять неугодных. Возможно, даже лично поспособствовал отшельничеству Александры. Тогда все становится ясным и понятным.
Мир направился на задний дворик, где расположился огород. Небольшой участок, на котором они выращивали на продажу овощи, располагался ближе к реке, а огород служил исключительно для удобства. Всего в паре десятков метров ближе к центру деревни расположился одноэтажный дом Сника. Между ними пролегал пустырь, где когда-то возвышался еще один дом, но тот сгорел задолго до рождения Мира и его никто не собирался восстанавливать. Никому не хотелось селиться рядом с ведьмой и ее маленьким чудовищем.
Мир подавил в себе желание воспользоваться случаем и отомстить мужику за свое унижение. Сник держал кур. Скажем, невзначай курятник открылся, скорее всего, из-за ветра и куры разбежались. Мальчик даже усмехнулся, но памятуя о последствиях, воздержался от подобных глупостей и вернулся к делу.
Рокта представлял собой приземистое растение. Листьев его не ели, а вот бурый корнеплод, слегка горьковатый на вкус, если его смешать с маслом, вполне годился для салата с листьями капусты. Обычно его ели летом, в жару приятно освежал.
Мальчик вернулся домой без эксцессов. Никто не заметил нарушителя. Впрочем, какой из него нарушитель? Разве выйти к себе во двор нарушение?
Бабушка возилась в подвале, нескончаемо занимаясь своими опытами. Мир вымыл рокту, очистил ее и уже отточенными до автоматизма движениями нарезал в большую деревянную миску. Бабушке только оставалось достать уже заготовленную для таких случаев капусту и дополнить ею салат, а затем заправить солью и маслом. Неплохо было бы туда еще добавить редьку, но ее запасы были на исходе.
С чувством выполненного долга Мир поднялся к себе в комнату. Его ждала книга, повествующая об истории Золотого Города, придуманного замечательным автором по имени Скела Ираас.
***
За десять лет Золотой Город и его провинции покинуло порядка миллиона человек. В основном, молодых. Никто не запрещал им уезжать, никто не удерживал. Они просто уходили на юг, в свое новое поселение. Жаркие степи преобразовывались, неплодородные земли обогащались с помощью машин. Эти паровые монстры пропахивали землю, загребая ее гигантскими ковшами, и выплевывали уже богатую минералами почву. Однако еды все равно не хватало. Некоторые жители возвращались в более обустроенные северные районы. Обратно их принимали с сочувствием, но без особого энтузиазма. Большинство таких жителей выделяло в эмосферу ядовитые испарения недоверия. Возвращенцев считали предателями, что накладывало свой отпечаток на уходящих. Те понимали, что обратной дороги уже не будет. Нова пыталась строить новую жизнь. Старые взаимоотношения рушились на глазах.
— Что их туда привлекает?— спросил Фагода Лога, глядя на удаляющиеся транспортные диски.— Правда, я бы не хотел туда.
— Значит, что-то влечет,— безразлично ответил брат.
— Ты ученый. Вот ты мне скажи. В чем прелесть новой жизни? Кроме того, что она новая. Я понимаю, молодость, гормоны, желание перевернуть все вверх дном, но что заставляет этих людей бросать все и срываться с места?
— Они называют это свободой.
— От кого?
— От нас,— Меркил почесал белую бородку.— Они не хотят жить в эмосфере. Их гнетет ощущение того, что кто-то другой может услышать их чувства, их намерения.
— Всегда можно остаться наедине с собой.
— Можно, но им того мало.
— Не нравится мне это. Как я смогу относиться к человеку, если не знаю его намерений? И вообще, зачем скрывать, разве что ты не замыслил ничего хорошего. Верно?
— Не знаю, мне не кажется, что они что-то замышляют. Они просто верят, что так будут жить лучше, чем мы сейчас. После того, как десять лет назад Совет отказал им в равноправии, они решили построить свое общество и доказать нам нашу отсталость.
— Но разве Председатель Канте не объяснил, почему им отказали?
— Объяснил, но ответ их не устроил. По большому счету, им и не требовалось разрешения. Ясно было, что им откажут. Никто не станет устраивать переворот из-за недовольного меньшинства. Они просто хотели убедиться, что больше новистам с нами не по пути.
— Думаешь, им это удастся?
— Не знаю. Любое общество должно куда-то двигаться. Наше не исключение. Я не уверен, что тот путь, который выбрали эти люди, лучший. По мне, пусть все остается, как есть, но мы ничего не можем сделать. Это их выбор, но если смотреть с научной точки зрения, это развитие, нравится оно нам или нет.
— Так пусть делают выбор, не забирая наши машины.
— Совет постановил,— пожал плечами Меркил.— Я лично знаю председателя Канте — правильный человек, мудрый. Не зря находится на своем месте. Вряд ли он принял такое решение, не обдумав все «за» и «против».
— Вы с ним вроде как соседи по домам.
— Да, живет через дорогу. Он сказал, что хочет открыть клапан, чтобы выпустить пар, иначе может начаться война. Видишь ли, нельзя совместить две формации в одной, не разрушив целого. Председатель это прекрасно понимает.
— Война?!— Фагода отшатнулся, словно его ударили.
— Да, она самая. Это когда люди убивают людей.
— Разве такое возможно?!
— К сожалению. Наши предки не гнушались этим. Не знаю, прав Канте или нет. Мне кажется его решение серединкой на половинку. Рано или поздно они снова о себе напомнят. Я не верю в их эксперимент. Он провалится. Люди не могут жить с такими нравами. Им придется подстраиваться под среду и менять свое отношение друг к другу. Сначала один будет тайно использовать другого, затем начнется расслоение и все вернется так, как в древние времена. Понимаешь, если я что-то, например, замыслю плохое, то остальные это почувствуют и не дадут совершить содеянное. Я, ты, все мы как на ладони, а новисты носят при себе блокиратор. Это делает человека полностью независимым от всех моральных норм.
— Зачем им воевать? Зачем им вообще убивать других людей? Нет, мне кажется, ты ошибаешься.
— Надеюсь. Сейчас они довольны и нас не трогают. Разве что родителей. Многие родственники оплакивают новистов, словно те умерли. Родители перестают чувствовать детей. Каждый из нас с детства знал, где его отец и мать, радуются они или грустят, но когда сталкиваешься с новистом, ощущение неприятное. Перед тобой стоит человек, ты его отчетливо видишь, но не ощущаешь. Он смотрит на тебя и, допустим, улыбается, но ты не ощущаешь его радости.
— Вот-вот, и я об этом. Сразу возникает подозрение, что он что-то задумал. Неприятные вещи рассказываешь, братец…
— Да уж...
На площадь вышла небольшая группа молодых людей, всего около двадцати человек. Через двадцать минут должен состояться еще один рейс, но пока дисколет не появлялся.
Фагода рассматривал их внимательно. Новисты обменивались между собой короткими фразами, хохотали, но приподнятое настроение никак не ощущалось в эмосфере. Эта группа словно отсутствовала в реальности и могла бы показаться галлюцинацией непривычному человеку. Живое существо есть, и его нет — оно не ощущается. Словно морок. Странно.
Двое из молодых людей, девушка и юноша, отошли чуть в сторонку и поцеловались.
Фагода ощутил, как содрогнулся Меркил. Добропорядочные люди оставляют интимные вещи только между собой, даже эмосферу приглушают, чтобы ее не ощутили другие, а эти…
— Свою дочку, я не выдал бы замуж за такого. Не одобрил бы союза.
— А им не требуется нашего одобрения,— ответил Меркил.— Более того, наше неодобрение частенько указывает им на то, что они двигаются в верном направлении.
— Странная логика.
— Логика наоборот. Я рад, что у твоей Феи с головой все нормально.
— Стараюсь оберегать. И все же боюсь я за нее. Мало ли чего. Окрутит ее кто-нибудь из этих.
— Главное, чтобы не попала в дурную компанию в университете.
А парочка тем временем продолжала страстно целоваться.
— А они не начнут тут…— осторожно спросил Фагода.
— Нет, на людях они пока не решаются этого делать. Видимо, все-таки что-то их сдерживает.
— И на том спасибо.
— Хотя я знаю, есть такие, что эмосферу включают, чтобы их услышало как можно большее количество людей вокруг, почувствовало их радость.
Фагода скривился.
— Как пошло. С меня хватит. Больше о них не рассказывай, а то мне уже как-то плохо.
— Ты сам попросил,— недоумевал Меркил.— А то пойдешь к ним и начнешь читать нотации о нормах приличия.
— Делать мне нечего, что ли? Их все равно не переубедишь или, наоборот, воспримут как знак одобрения. Я здесь не для этого. Нам нужно встретить посла,— ответил Фагода и посмотрел на часы. Дисколет запаздывал.— Абсурд какой-то. Такое ощущение, что они создают свое государство.
Меркил тяжело вздохнул, и Фагода ощутил затаенную тревогу и грусть брата.
— Хуже, они его уже создали и назвали его Нова. Они создают другую цивилизацию.
На горизонте из-за гор вынырнула черная точка. Она росла — пассажирский дисколет приближался. Группа молодых людей засуетилась, пододвигая к себе вещи. Парочка прекратила обниматься и направилась к остальным. Внешне ничем не примечательные молодые люди. Вот только с совсем непонятными ценностями.
— Куда катится мир,— вздохнул Фагода.
Транспорт тем временем приближался. Грохот его двигателей уже отчетливо выделялся среди городского шума. Из коротких труб, рогами торчащих из верхней части дисковидного корпуса, валил черный дым.
Всего в Центральном Городском Порте оборудовано пять взлетно-посадочных мест для дисколетов. Сейчас из них пустыми оставались всего два. Фагода знал, что этот транспорт сядет на площадку номер три, около которой как раз стоит группа переселенцев. Сейчас его беспокойство мог ощутить каждый в радиусе нескольких метров. Что сказать послу Ламбе? Слова приветствия? Формальность ради формальности? Какие-то глупые и ненужные ритуалы, когда без слов сказать удалось бы гораздо больше. Если бы только посол обладал способностью к эмпатии… Точнее, тот обладал, но, как и все новисты, носил глушилку, что нивелировало связь через эмосферу. Нет, Фагода не понимал, как так можно. Он бы чувствовал себя калекой.
Зажглись посадочные огни, очерчивая круг десятиметрового радиуса. Грозная тень повисла над площадкой. Транспорт опускался, грохоча механизмами и выдыхая струи пара и жара.
Фагода и Меркил направились к посадочному кругу номер три. Фагода еще раз прислушался к чувствам переселенцев. Никто. Фантомы. Ему стало даже немного жутковато, но тут транспорт коснулся земли и, скрипнув пневматикой, замер. Стало не до новистов. Голос в рупоре объявлял о прибытии, но все желающие и так уже собрались у трапа, который выползал из днища корабля. Вскоре дверь открылась, и показался худощавый человек. Из-за высокого роста тому пришлось слегка пригнуться, чтобы не удариться головой о перекладину. Он спускался не спеша, с интересом поглядывая на встречающих. Сомнений не осталось: перед встречающими стоял посол Ламбе, десять лет назад бывший просителем. Фагода узнал его и поспешил к трапу.
— Добро пожаловать в Золотой Город, посол Ламбе Крато,— произнес он, вспоминая наставления Психослужбы.— Меня зовут Фагода Лога. Я ваш встречающий.
— Добрый день,— с улыбкой ответил посол и вопросительным взглядом указал на второго встречающего.
— Это мой брат, Меркил Лога, член Научного Совета Города. Мы вас проводим до Наоса Совета, если вы пожелаете.
— Очень приятно. Спасибо.
— Мы действительно рады приветствовать вас и надеемся, что вам понравится,— звучали заученные слова.— Паромобиль ждет вас.
— Благодарю.
Посол снисходительно улыбнулся. И хотя Фагоде такое поведение не нравилось, он старался скрыть свои негативные эмоции. Еще ни разу в жизни ему не доводилось делать таких странных вещей, но даже не некоторое высокомерие Ламбе его расстроило больше всего. Встречающий не чувствовал гостя, не ощущал его нутро. Говорить заученные слова человеку, которого не чувствуешь, все равно что разговаривать с пустотой. Одно утешало: совсем скоро миссия завершится. Только бы довести Ламбе до Наоса, а что случится потом, уже не его забота. Пусть Меркил и его Психослужба работают, а он, просто фермер, волей случая выбранный встречать высокого гостя, наконец, сможет вернуться домой. Хотя Фагода подозревал, что случай-то как раз здесь не причем — к этой встрече Меркил приложил определенные усилия. Вот только зачем? Хотелось бы знать.
Паромобиль, предоставленный Службой Транспорта Города, развивал скорость до тридцати миль в час. Фагода гнал его по центральному проспекту города. Двигатель выдыхал пар и натужно гудел, словно умолял сбавить обороты.
Посол устроился на заднем диване и разглядывал город с таким видом, будто бы видел его впервые. Указав пальцем на здание театра, Ламбе спросил:
— А вот его здесь, вроде бы не было.
— Совершенно верно. Он построен два года назад по проекту Маритоо,— произнес Фагода.
— Любопытно.
Что в этой новости гость увидел любопытного, фермер так и не понял. К счастью, вдали уже виднелся Наос Совета, а Ламбе ни о чем больше не спрашивал…
Позже, уже ближе к вечеру, когда закончилась встреча посла с Советом, Фагода встретился с братом. Здесь, на балконе шестого этажа Наоса Совета, расположенного в самом центре Города, открывался величественный вид на все когда-либо сотворенное человеком. Еще никогда обычный фермер не поднимался столь высоко. В первый раз, когда он посмотрел вниз, закружилась голова, но теперь Фагода привык и не обращал внимания на несколько этажей под ним. Теплый южный ветер дул спокойно, и он даже иногда закрывал глаза, чтобы насладиться его дыханием.
— Как прошла встреча?— спросил Фагода, глядя на предзакатное солнце. Лучи светила слегка касались домов, растягивая длинные тени.
— Сложно сказать,— Меркил выглядел встревоженным. Даже если бы при нём была глушилка, это легко читалось на лице брата.
— Я не пойму, зачем вам понадобился. Разве нет более достойных людей? Признаться, пока я ехал сюда, думал о рокте и о дождях, но про посла в последнюю очередь. А ведь я вроде бы его встречаю, хотя мне это совсем не нужно.
Меркил улыбнулся и сказал:
— Так надо было.
— Объяснишь?
— Объясню,— брат выпрямился, словно расправляя затекшие плечи и, посмотрев по сторонам, продолжил.— Видишь ли, у нас было предположение, что посол не носит при себе никаких приборов, подавляющих проникновение в эмосферу.
— Но,— удивился Фагода,— я же его не чувствовал. Он же не машина.
— Не машина,— кивнул ученый.— Он, конечно, человек, но ты верно заметил, что мы его не слышим. Мы хотели убедиться в этом.
— А причем здесь я? Щупали бы своими приборами. Зачем меня-то вызывать?
— Фагода, ты открытый человек, твои эмоции всегда бьют через край и видны. Посол сильней бы чувствовал твои эмоции, чем мои, человека рационального, понимаешь?
— Как будто…
— Так вот, пока Ламбе отвлекался, он не мог понять, какие эмоции испытываю я. Вот, допустим, я встречаю его один. Все внимание приковано ко мне. Я пытаюсь его сканировать, волнуюсь, что он непременно заметит. Ламбе легко бы это почувствовал. Раскрыл меня в два счета.
— Значит, нам удалось его обмануть?
— Надеюсь. И не без твоей помощи,— Меркил похлопал брата по плечу.— Кстати, Совет просил передать тебе благодарность.
— Я всегда готов помочь,— с неподдельной радостью произнес Фагода,— но я не понимаю, как же он без глушилки и не в эмосфере.
Меркил снова, словно бы невзначай, осмотрелся. Вместо ответа брат достал механизированную записную книжку. Нажав золотистую кнопку на обложке, он активировал механизм — тот пришел в движение, открыв исписанные страницы. Фагода смотрел на графики. Их было превеликое множество: тесты на психовосприятие, психозеркало, связь с эмосферой и многое другое. Большинство из них представляли собой линейную функцию с константным значением близким к нулю.
— Что они означают?— Фагода озадаченно смотрел на брата. Тот снова нажал на кнопку, механизм зашелестел мелкими шестернями, закрывая блокнот.
— Все просто. Он не может принадлежать эмосфере.
— Как?!— воскликнул Фагода и тут же замолчал, боясь, что посол мог их услышать.
— Есть два объяснения. Первое — он таким родился. Второе — его таким сделали. И, если честно, даже не знаю, что страшнее. Если же кто-то нашел способ отключать людей от эмосферы, то...— Меркил замолчал и нервно забарабанил пальцами по парапету.— Мы не просто разделяемся на два общества с разными укладами. Я даже боюсь предположить, к каким последствиям это приведет. Мы разделяемся на два вида, братишка. Человечество отныне не едино, даже не столько биологически, сколько психологически. Пропасть между нами. И она растет.
***
Мир отложил книжку. Первый том подходил к концу. Осталось всего несколько страниц, но он их планировал осилить вечером перед сном. Если закончить чтение сейчас, вечером придется начинать второй том, а в таком случае можно не уснуть до утра. Изредка, когда сознание цеплялось за интересный роман, такое случалось, а Александра неодобрительно покачивала головой и назидательно ворчала: «Опять читал допоздна. Лучше б уж поспал, а то глаза красные. Посмотри на себя. Зрение хочешь посадить? Днем надо читать, при солнечном свете. И вообще керосин денег стоит. Не забывай». И все-таки Александра поощряла его интересы, будь то сказания или научная книга. В их маленькой библиотеке находилось несколько десятков книг — по местным меркам целое состояние. Бумага, переплет — все стоило значительных денег. Порой бабушка покупала книги на день рождения или по праздникам, хотя случалось, что поводом для покупки служил хороший заработок или удачный урожай.
Со стороны улицы послышался далекий тихий стук, похожий на цоканье копыт. Неужели процессия епископа решила проехаться по деревне? Нет, насколько Мир успел заметить, сам иерарх церкви Триединства приехал в карете и никак не стал бы передвигаться верхом. Юноша выглянул в окно. Оно выходило под большим углом к дороге, потому ничего не удалось увидеть, а звук становился все громче. Кто-то явно приближался.
«Проедут»,— понадеялся Мир, и звук как по команде пропал. Всадник, если это был действительно всадник, остановился. Дурные предчувствия охватили Мира. Он не испугался, но предупреждения Вицлава и присутствие в деревне высоких гостей настораживало. К тому же, никто и никогда не приходил к ним с добрыми намерениями.
Мир отложил книгу и спустился по лестнице. Осторожно подойдя к окну, он встал так, чтобы его не могли увидеть с улицы. Рядом с калиткой стояла лошадь, уздечка отклонена в сторону — кто-то ее держал.
Из подвала поднялась бабушка.
— К нам гости?— то ли спрашивая, то ли утверждая, сказала она и подошла к окну.
— Кто-то приехал верхом.
— Я посмотрю.
— Да я сам…
— Вот этого как раз не надо. Кажется, я догадываюсь, кто к нам пожаловал.
Александра открыла дверь. Мир прислушался.
— С прибытием, священник Крарта.
— Доброго дня, Александра. Да прибудет с вами благословенная Тэна. Разрешите войти?
Небольшая заминка не укрылась от Мира, но бабушка ответила положительно. Он не знал, скрыться ему или нет, и прежде чем успел решить, они вошли. Священник, как и положено, выглядел аскетично. Темно-серая роба с символом трех колец, словно застывших во вращении вокруг одного центра — символ триединства мира — висела на нем мешковато.
— Здравствуйте,— произнес Мир, когда священник осмотрел холл и посмотрел на него.
По всей видимости, Крарта ожидал увидеть уродца, потому не вздрогнул, и даже вежливо ответил:
— Да придет в ваш дом свет Тэны, молодой человек.
Мир, как подобает воспитанному, человеку поклонился.
— Что привело вас к нам?— спросила бабушка.
— Ничто человеческое не чуждо нам, Александра, да?
Бабушка нахмурилась.
— Вижу, вдали от цивилизации вы остались верны своим принципам,— рассматривая Мира, продолжал гость.— Тэна внимательно следит за чистотой природы. Наши глаза — Ее глаза, уши наши — Ее уши.
— Предлагаю пройти на кухню. Мир, иди в свою комнату.
Неприятный взгляд священника гнал прочь сильнее любых слов. Мальчик уже проклял себя за медлительность, но без явной причины уйти не мог. Слова Александры давали повод, но уход теперь походил на бегство, тем более гость с нескрываемым интересом ждал. Хотелось намеренно встать здесь столбом и услышать очередную порцию глупостей. Возможно, священника удастся вывести из себя. Как бы хотелось увидеть гнев на его лице, но с церковью не шутят, потому Мир направился к лестнице и стал не спеша, как ему показалось, с достоинством, покидать поле боя.
— Оно слушается,— с явным удивлением сказал Крарта.
Слова прозвучали негромко и не предназначались никому, но Мир их услышал. Священник сказал «оно», словно перед ним стояла вещь, а не человек. Мальчику захотелось развернуться и высказать все, что накопилось у него в душе. Вспомнилась даже Вая Миран, которая с такой брезгливостью отвернулась от него. Гнев вскипал в его крови, но он дошел до двери, не подав виду, лишь краем глаза заметил, как Александра уводит гостя на кухню. Какой смысл биться об стену? Только лоб расшибить можно.
— Оно,— передразнил Мир и не без удовольствия представил, что ответил священнику.— Оно идет на кухню.
Мысль пришла неожиданно. Мир даже улыбнулся. Да, это именно то, что нужно. Удачная шутка могла бы поставить священника на место. Осталось только воплотить ее в жизнь. Ступеньки лестницы слегка поскрипывали — его бы услышали, потому пришлось искать другой путь.
Юноша вошел в комнату и приблизился к окну. Смазывалось оно регулярно и потому открылось бесшумно. Аккуратно, боясь произвести даже малейший звук, он повернул замок и медленно раздвинул ставни. Жители деревни в основном находились в центре. Видимо, проповедническая часть представления подошла к концу. Ожидать милости Тэны, остались немногие. Главное сейчас не рухнуть в железный бак, наполненный дождевой водой. Мир перелез через подоконник и повис на раме. Под весом она слегка застонала. Вот будет неприятно, если рама не выдержит. Тогда придется долго объяснять, зачем он пытался выйти на улицу таким причудливым способом.
Оттолкнувшись ногами от стены, Мир полетел вниз, готовый сгруппироваться, как учили книжки, но тут что-то больно ударило о голень, и он рухнул на землю, больно ударившись локтем — рука онемела. Крик едва не вырвался сам собой, но его удалось сдержать.
«Ладно, хоть шею не свернул. И на том спасибо»,— подумал он, поднимаясь и массируя ушибленную руку. Никто не звал его и не беспокоился относительно произведенного шума. Первая часть плана удалась без серьезных последствий.
Мир направился к лошади. Священник намотал уздечку на столб слева от калитки и завязал конец узлом. Осмотревшись — никто его не видел — Мир ослабил узел и подтолкнул лошадь. Та посмотрела на него черными глазами, полными удивления, но с места не сдвинулась.
— Ну, чего стоишь? Давай, иди,— негромко приказал он.— Но!.. Давай.
Лошадь неодобрительно покачала головой, растрепав гриву, но осталась на месте, отказываясь идти. Мир снова толкнул ее, но уже сильнее. Управляться с этими животными, он не умел, хотя несколько раз видел всадников. Отодрав ветку, Мир хлыстнул ею лошадь — та попятилась. Мальчик замахнулся еще. Метод оправдал себя. Лошадь сделала несколько шагов, узел окончательно развязался, и она пошла в сторону поля. Пусть теперь Крарта вылавливает ее. Еще раз оглядевшись, он выбросил импровизированный хлыст и направился обратно. Только сейчас он сообразил, что вернуться не может. Невольная улыбка украсила его лицо. Надо же, как глупо, а об элементарном он и не подумал. Через входную дверь не пройти — обязательно услышат. Оставалось только затаиться где-нибудь и ждать, пока гость уйдет. Заодно можно будет посмотреть, как священник бегает за лошадью. Может, он скажет даже что-нибудь недостойное его сану — вот потеха.
Проходя мимо окон, Мир пригнулся и замер. Несмотря на то, что ставни были плотно закрыты, голоса все-таки пробивались. Они едва различались, некоторые слова пропадали, и мальчик невольно прислушался.
— Говорят, любопытство восьмой грех, Александра,— говорил священник.
— Неужели вам семи недостаточно?
— Все мы грешные дети Тэны. Значит, вы говорите, что это зерно рокты?
— Да, это зерно рокты,— с непоколебимой уверенностью отвечала Александра.
— В нем не должно быть зеленоватого оттенка — это знает любой, кто знаком с землей. Мать Тэна принимает зерна только своего цвета. Никто не может заставить ее принять семя с зеленоватым отливом, только коричневым.
— Я не собираюсь заставлять ее принимать это зерно.
— Но вы же собираетесь бросить его в землю? Разве это не опасное занятие?
— Не опасней, чем бросить любое другое. Разницы никакой нет.
— Значит, все-таки пытаетесь заставить принять неугодное зерно?
— Крарта, это обыкновенное зерно. Каждое шестнадцатое зерно немного зеленее, чем остальные. Ничего нет здесь неугодного.
— Не бывает такого! Тэна бы не допустила. Это продукт магии, как бы вы ее не называли. Хоть математической биологией. Это же антинаучно. Как ученый, вы должны понимать, что Тэна принимает только коричневые зерна рокты. Я, конечно, не ученый, но даже мне это ясно. Теперь я точно знаю, чем вы тут занимаетесь.
— О чем вы?— голос Александры дрогнул.
— Этот мальчик, которого вы создали, тоже продукт магии. У него тоже что-то не то с цветом волос, глаз. Зачем вам это? Зачем вы создаете вещи, неугодные богине?
— Ну, с чего вы взяли, что они неугодны? Он родился таким, поймите. Родился. В природе есть место разнообразию. Так же и с зерном. Посмотрите на людей. Каждый из них по своему уникален: у кого-то глаза побольше, у другого нос, у третьего слегка сероватый оттенок волос. Не станете же вы отвергать очевидного?
— Всякому разнообразию есть свой предел. Не нам определять границы.
— Причем здесь границы? Да это же так просто. А что такого случится, если я просто возьму краску и перекрашу зерно в оранжевый цвет?
— Тэна не принимает перекрашенные зерна.
— Конечно. В краске содержатся яды, потому зерно погибает. Так же и человек, если будет ходить долго измазанный в краске, кожа у него покроется волдырями. Любое неестественное вызывает у природы отторжение. А зеленоватые зерна это нормально. Каждый фермер их сажает. Или вы скажите, что Тэна так глупа, что копирует свои создания?
— Не богохульствуйте!— взвизгнул священник.— Мало того, что вы продолжаете заниматься магией, еще и подвергаете сомнению мудрость самой Природы. Вспомните, как бурлила общественность, каким праведным гневом разразилась она, когда вы посмели утверждать, что на самом деле миром правят случайности. Не зря вас выгнали из Академии,— Крарта весело засмеялся, и резко умолк. Затем продолжил.— Если помните, дело чуть не дошло до суда. И только милость Церкви Триединства и великой Тэны — да прибудет с нами Ее благодать — позволили вам избежать наказания. И вот, что мы видим, вы снова взялись за старое.
— Тут нет никакой магии! Все же очень просто. Есть правила, а есть исключения. Каждое шестнадцатое зерно зеленоватое. Я просто их отсеяла.
— Хорошо, что не отрицаете своей причастности. Похвально. Покаяние первый шаг на пути прощения.
— Чего вы от меня хотите?— устало спросила Александра.— Вы меня и так уже сослали в эту глушь.
— Вы будоражите народ.
— Эти крестьяне испугались бы даже парового котла.
— Существо, которое вы создали, пугает местных жителей. Мать Тэна все видит. И мы призваны оберегать покой Ее детей. Мы не можем оставаться в стороне, пока вы надругаетесь над Ее творениями.
Мир приподнялся и заглянул на кухню. Священник сидел за столом и поучал, подняв палец. Александра, бледная как мел, стояла в стороне. Что значит «которое вы создали»? Неужели бабушка вырастила его, как обыкновенный цветок? Неужели у него никогда не было родителей? Просто не укладывалось в голове. Мальчик отказывался верить. Да и с чего ему верить словам какого-то глупого церковника? Он же слышал, как бабушка пыталась его убедить в обратном, но разве Крарта слушает?
— Я надеюсь,— Крарта положил на стол что-то крошечное,— это семя не ядовито.
— Что вы говорите? Конечно же, нет. Зачем мне это?
— Не знаю, не знаю,— сказал Крарта, поднимаясь.— Это уже ваш выбор. В прошлый раз вы не сделали выводов, Александра.
— Но вы же сами видите, я не занимаюсь ничем опасным. Спросите людей на рынке — они с удовольствием покупают у меня еду, и никто ни разу не отравился. Спросите и вы узнаете,— догоняя уходящего гостя, говорила Александра.— Нет здесь никакой магии. Нет, и никогда не было!
— Я лишь скромный служитель,— Крарта уже направлялся к выходу, слова не убеждали его.— Прошу простить меня. Да прибудет с нами благодать Тэны. Пусть гнев Ее будет всемилостив. Покайтесь, Александра. Покайтесь, пока не поздно.
Дверь хлопнула. Мир прижался к стене и медленно, старясь не производить лишнего шума, поспешил скрыться за домом. Про лошадь он даже не вспоминал, хотя Крарта довольно громко звал ее и ругался, позабыв про свой священный статус. Миру было безразлично. Крарта угрожал им, и еще сказал, что Мир был создан, выращен. Какой абсурд! Но вдруг он прав?
Вскоре со стороны дороги послышался стук копыт — Крарта уезжал. Мир еще стоял некоторое время, не в силах двинуться с места, а затем вернулся в дом.
Александра сидела за столом и разглядывала зернышко, словно видела его впервые. Она обернулась на звук и с удивлением спросила:
— Ты выходил? Я не слышала.
— Я отвязал лошадь этому дураку.
Александра невесело рассмеялась. Мир увидел, насколько она стара, словно кто-то разом добавил еще десяток лет. Сейчас перед ним сидела изнеможенная пожилая женщина, умудренная опытом и долгими годами жизни, некогда бывшая великим ученым, а теперь, выброшенная на обочину жизни, ставшая крестьянкой без всякой возможности вернуться обратно. Жизнь ломала ее, связывала по рукам и ногам, но не смогла сломить волю и жажду знаний.
— Забавно,— без явных эмоций сказала она.— Он на секунду потерял самообладание. Глупец, до сих пор думает, что наш мир плоский, как его ум. Он даже не представляет, что говорит.
— Я все слышал.
— Слышал?!— рука дрогнула, и зернышко выпало из рук.
— Что теперь с нами будет?
— Не знаю. Возможно, нам придется переехать.
— Он сказал, что ты создала меня,— едва выдавил из себя Мир. Его трясло от напряжения. Он даже не поверил, что смог спросить, но что-то внутри говорило ему, что такие вопросы нельзя откладывать.— Это правда?
— В каком-то смысле, да. Я же твоя бабушка.
— У меня не было родителей?— его голос дрогнул.
— Что?!— она удивилась и на секунду потеряла дар речи.— Да что ты такое говоришь? Конечно же, были. Этот глупец и догматик ничего не знает о жизни. И ты туда же. Не ожидала от тебя. Честное слово, не ожидала…
Миру стало нестерпимо стыдно. Что за глупый вопрос? Расстроил и без того взволнованную бабушку.
— Извини, я не подумал. Глупо как-то.
— Да уж, это точно.
Александра выглядела печальной. А чему радоваться? Спокойной жизни приходил конец. Скорее всего, придется уезжать как можно дальше. Церковная бюрократия, конечно медлительна, но что касается вопроса еретиков, скора на расправу. Никто и глазом моргнуть не успеет, как двое отшельников станут опасными преступниками.
— Сборы начнем завтра. Я надеюсь, Вицлав сдержит свое обещание. Деньги ему должны помочь вспомнить об обязанностях.
Александра поднялась. Мир видел, что она хотела сказать еще что-то, но решалась. Он понял, что сейчас она решает какой-то сложный вопрос, но не связанный с конфликтом с церковью.
— Мир,— твердо сказала она, очевидно придя к выводу.— Ты уже взрослый. Я не могу не замечать, какие вопросы ты задаешь. Я бы хотела с тобой поговорить. Знаешь, в чем-то Крарта прав.
— Прав?— удивился мальчик.
— Да, он, конечно, тупоголовый, но все-таки кое-что обо мне знает. Мы уже встречались раньше.
— Да, я заметил,— признался Мир.— Это он изгнал вас?
— Не то чтобы именно он, но Крарта курировал наше отделение в Академии. Я была биологом, пыталась понять связь между поколениями растений, животных, математическую связь. Мои опыты подтвердили ее. После того, как я опубликовала свои работы, меня обсмеяли и изгнали из Академии, а затем мною занялась церковь,— Александра ненадолго замолчала, погрузившись в воспоминания.— Но поговорить я хотела не о моем прошлом.
— А о чем?
— Как думаешь,— она лукаво улыбнулась,— я похожа на колдунью?
— Нет,— растеряно ответил Мир.— Что здесь такого магического? Я же сам отбирал зерна и все видел. Обычная математика.
— Нет-нет, я не об этом, но Крарта прав. Я же немножечко колдунья.
— Колдунья?..— эхом прошептал он, не веря своим ушам.
Как завороженный Мир сел за стол. Внутри все трепетало от нетерпения, но мальчик боялся заговорить. Пожалуй, ничего более необычного он даже и вообразить бы не мог. Бабушка колдунья? Его бабушка? Но ведь все колдовство — не более чем глупая выдумка! Он всегда так считал, но услышать такое от Александры — от кого угодно, но только не от нее — был не готов.
— Да,— Александра хлопнула ладонью по столу,— и день подходящий. Я тебе никогда не рассказывала, но немножечко колдовать умею. Смотри.
Бабушка подняла ладонь. На столе лежал крошечный, вдвое меньше фаланги мизинца, серебристый шарик. Он немного проседал под тяжестью и казался очень мягким, добрым, теплым, если не сказать большего, почти живым.