В Центре диабетической стопы, который функционирует при отделении гнойной хирургии 10й клинической больницы, Вадима уложили в палату номер четырнадцать. Там как раз освобождалось место. Выписывали и отправляли обратно пациента, присланного сюда на обследование пятой клинической больницей. У него ничего не нашли, вернее не нашли той болезни, для поиска которой его сюда отправляли.
Кроме Вадима здесь лежали еще четверо. У двоих было ампутировано по одной ноге, у одного отсутствовала по локоть рука и барахлило сердце -- был вживлен кардиостимулятор --, у еще одного отсутствовали все пальцы на левой ноге.
Вадим был среди них самым легким больным. Операция была назначена ему через день. Надо было сначала кое-что проверить и сделать некоторые анализы.
Поскольку в эту больницу его положили утром, после обхода, еды ему в этот день не полагалось. Налили только миску супа в обед. Такой уж тут заведен порядок. Кормить вновь прибывших начинают только на следующий день после помещения в больницу. Однако в этот день Вадим вряд ли смог бы что-нибудь есть.
И к этому опять же оказался причастен доктор Птичкин. Одноногий обитатель палаты, тот, которого положили, ампутировав ему ногу, возле самых дверей, попал сюда на ампутацию после того, как в течение длительного срока проходил лечение у Птичкина. Этот эскулап выпускает людей из своих цепких ястребиных лапок только тогда, когда состояние их здоровья становится критическим.
Одноногий у дверей почти не разговаривал, все время молчал. И непонятно было – то ли он спит, то ли просто лежит неподвижно с закрытыми глазами. В этот день он открыл глаза и попросил однорукого – единственного из обитателей палаты, который был на это способен – отвезти его в инвалидном кресле в туалет. Тот с трудом помог ему перебраться в кресло и потихоньку покатил в сторону туалета.
Однако осталась непонятной цель этой поездки. Ведь сразу после ампутации больному одели большой памперс, который должен был решить все возникающие проблемы такого рода. Всё стало ясно только после возвращения путешественников в палату. От них разило так, что всем вокруг пришлось зажать носы. Одноногий пассажир инвалидного кресла чуть ли не с головы до ног был измазан калом.
Оказывается, он облегчился в памперс, а потом решил этот памперс сменить. И хотел сделать это сам. Но переоценил свои возможности и поэтому весь перепачкался.
Позвали санитарку. Однако она не пожелала пачкаться, начала кричать на перемазанного калом больного, упрекать его, слегка вытерла испачканное им инвалидное кресло, потребовала позвонить родственникам для того, чтобы они приехали обмыть его, беспомощно молчащего под градом изрыгаемых ею обидных слов.
Примерно через час приехала, наконец, его жена. Молча обмыла его, поменяла ему белье. Она приводила его в порядок, а он плакал и говорил негромко. Говорил, что жизнь его кончена, что он теперь никому не нужен и остается ему теперь только одно – умереть поскорее. Жена была сдержана, немногословна, сухо и коротко утешала его, но это не помогало ему успокоиться.
Когда она ушла, он опять замолчал. И ничто не напоминало о происшедшем, кроме пронзительного, густо пропитавшего воздух палаты, неприятного запаха.
На следующий день кровать возле двери освободилась. Ее обитателя отправили обратно, в первую больницу, к доктору Птичкину. Когда пришла машина для перевозки больных и ему стали помогать одеться и собраться, от него повеяло вдруг такой безысходностью и обреченностью, что Вадим понял – каков бы ни был результат предстоящей операции, ничто не заставит его вернуться обратно к Птичкину.
Когда в палату зашел Петрович, лечащий врач, чтобы поинтересоваться его настроением и узнать, готов ли морально он к завтрашней операции, то, найдя его настроение несколько подавленным, не стал его утешать. А сказал только:
-- Надо собраться с духом. Сейчас Вы расплачиваетесь за те ошибки, которые делали в своей жизни, за неправильные поступки, за неверное поведение, неправильное питание. И надо настроиться на то, что Вы готовы эти ошибки искупить и никогда их больше не повторять. От этого будет зависеть успех операции.
Вадиму хотелось думать, что он понял всё, что пытался сказать ему Петрович.