-ЧЕРТОВО КОЛЕСО-
Ночью двери запри на засов >
Крутит чёрт чёртово колесо >
Василий, вот уже несколько последних лет, жил в одном из многочисленных «спальных» районов мегаполиса. Среднестатистический работник, живущий по схеме: дом – работа – выходные и ничего лишнего или почти ничего, ежедневно попадал под действие центростремительных и центробежных сил несущих его в пекло трудовых будней и обратно. Выходные же дни (а тем более праздничные) были священны (в выходной день не выпить - грех, и в некотором роде обязанность). А уж если был день зарплаты и он выпадал ближе к священным дням недели - праздник удваивался или даже утраивался. Тогда такие дни превращались в истинное возлияние всем богам, покровительствующим добросовестному восьмичасовому труду и святому времени отдыха, сопровождавшееся при отправлении культа жертвоприношениями своего здоровья, а иногда и песнопениями.
В эту пятницу (ее часто почитают в народе как «питницу») Василию выдали заработную плату, и в соответствии с афоризмом «гуляй компрессорный завод» он в благоверном порыве, решил уйти в эфирное тело, дабы пребывая в нем вознести хвалу и выразить свое крайнее уважение священному дню. В эту Великую Пятницу, Василий внушительную часть зарплаты пожертвовал Ашоту, семиту персидского происхождения, владельцу бара, в коем провел часть свободного вечера, влив в себя не менее внушительное количество алкоголя, по случаю победы национального футбольного клуба. И вот, будучи в чрезвычайном умилении, под покровительством древнего бога-винодела Бахуса (Вакха-Диониса или как его там) а иначе, по отечественному сказать, под конкретным бахусом, он, великотруженник Василий, покачиваясь от великой радости во все стороны света, прокладывал себе путь домой сквозь волшебство позднего вечера, теплой, слегка запаздывающей осени. По вероятной случайности, совсем недалеко от дома, он встретил давнего приятеля Семёна, с кем одно время поддерживал умеренно приятное знакомство. Приятель был неподдельно взволнован - жена пребывала в критическом положении, с тяжкой ношей его потомства. Поскольку кроткий муж, при супруге не смел и капли проронить в нутро, пребывая под гнетом строжайшего вето, потому делал тайные вылазки под различными предлогами, и набирался возле соседствующего ларька, заливая боль и тяжесть столь невыносимого груза ответственности за будущее поколение. Блаженный Василий ему безмерно сочувствовал в тот самый вечер, и щедро угощая напитками, млел под умиротворенное гудение своего сотоварища и безмятежно плавился под садистки-яркими и в то же время снисходительно-привлекательными сентябрьскими звездами. Они сидели на поребрике или как еще принято называть - бровке, недалеко от ларька с напитками. Речь собеседника ласково плескалась в голове, нежно переливаясь из одного уха в другое. Прохладное пиво сладким медом стекало в гортань, и Василий, слушал, не слыша своего приятеля, ночную городскую тишину спального района, и периодически поэтически поднимал вверх умиленные глаза, встречаясь с ослепительным колье блистающих звезд… и теплый ветер целовал его взасос, нежно приглаживая шею и волосы…. И вдруг, в столь милый пейзаж вписался чей-то пошлый портрет неряшливо и авангардно исполненный, затем все мгновенно всколыхнулось, брызнули искры, мир поплыл, превратился в калейдоскоп, а после вовсе погас, снизошло затмение на оба глаза, и звезды высыпались из глазниц.
*
- Бахус хранит своих прихожан…, – где-то рядом витал незнакомый, искаженный, трескуче-шепелявый голос и свирепо вламывался в распухшее ухо Василия, распластанного по больничной койке. В голове у него звенело всеми колоколами, будто сумасшедший звонарь заполз к нему в голову и остервенело свершал свой дикий ритуал пребывая в крайней степени экзальтации. Не иссякало ощущение, будто мозги превратились в бахрому, и при каждом стуке извне она колыхалась, вызывая отвратительнейшие чувства. Один глаз невозможно было раскрыть, второй глядел сквозь густой туман. Чьи-то слова все ползли и ползли, пролазили в распухшую голову с диким скрежетом и распирали ее изнутри. Вот-вот и она лопнет… Василий, пытаясь распознать окружающий мир, очертил мутным глазом больничную палату: вдоль стен располагались устрашающего вида монстры, с нелепо подвязанными головами, они вполголоса еле различимо что-то друг другу шепелявили. Он решил что-то у них спросить, но не вышло, он не смог раскрыть рот. Взгляд въелся в пустоту, а затем погас, как гаснет карманный фонарик, когда садится батарейка. Его накрыла чернота.
*
Среди ночи он заново пришел в чувства, среди той же больничной палаты, среди тех же монстров, что тяжело и натужно сопели вдоль стен. Боли одолевали его совместно с неспокойными мыслями. Эти мысли были могильщиками с лопатами, со страшными гипсовыми лицами и пустыми глазницами. От них веяло кладбищенским холодом. За окном периодически то гас, то снова включался уличный фонарь, освещающий зловещую тьму пятиугольной палаты с высоким потолком. И он, как и тот фонарь, то отключался ненадолго, то вновь приходил в себя, для того чтобы снова ощутить боль и беспокойное, тягостное, невыразимо чудовищное чувство и мысли, мысли зловещие, непередаваемо кошмарные и ужасные. Будто сам ужас сидел где-то рядом, на соседней кровати и самодовольно усмехался, тихо наблюдая за тяжкими муками, за агонией Василия остро ощущавшего его демоническое присутствие. Какие-то раздробленные фрески воспоминаний того вечера изредка вспыхивали в памяти Василия: ночь, улица, ларек, Семен, звезды, а дальше… хрясь… и всё – выключен телевизор. Он все тщетно пытался что-то припомнить, но его снова и снова ловила усталость и утаскивала в беспамятство.
*
Через пару дней Василий уже мог перемещаться по палате. Боли немного стихли, один глаз стал лучше различать пространство, а соседний потихоньку раскрываться. Эстетическая сторона Василия сильно пострадала - вместо головы на шею насажена тыква, вместо лица какое-то залитое черно-красными чернилами полотно - черно-красно-белый комканый флаг. Вместо глаз финики, вместо носа груша. Зубы замотаны проволокой. На праздник «Хэллоуина» его запускали бы без пропуска в любое заведение. Чтобы не пугать зеркала он их избегал.
В пятиугольной комнате – больничной палате, его окружали подобные изваяния с похожими икебанами. Было и еще нечто общее, объединяющее, помимо внешнего сходства. Частым случаем являлся предшествующий поздний вечер и изрядное подпитие, а впоследствии отсутствие ценных вещей, а иногда и зубов… но, в общем - сотрясение мозгов и переломы нижних и верхних челюстей… потому как пятиугольная палата располагалась в травматологическом отделении, в корпусе челюстно-лицевой хирургии местной городской больницы, куда каждой ночью привозили новых пациентов, которые менялись с высокой динамичностью.
*
Среди ночи Василий обычно вскакивал на кровати. По обыкновению спокойный сон отсутствовал, вместо того была периодически захватывающая и отпускающая бредовая дремота. Боли одолевали. Полоска света, бросаемая фонарем, лежала ровно на его и на соседней кровати, где теперь разместилось новое чудовище, с головешкой подвязанной бинтом. «Свято место пусто не бывает». Новые лица, если таковыми, можно назвать, скорее пародии на лица, искореженные карикатуры, менялись - старые исчезали, появлялись новые, одна другой краше, за период недельного пребывания в палате Василия. Существо, привезенное этой ночью, расшевелилось и стало гудеть.
- Больно, трясет, плохо, - нечленораздельно, жалобно мычало чудовище, сквозь проволоку, резинки на зубах и подвязанную челюсть. – Челюсти… челюсти… - бормотало оно.
- Поставят тебе челюсти как у акулы, - потешались соседи по палате, - или вообще железные, как у бензопилы… представь, распиливать зубами предметы будешь… деньги так зарабатывать….
*
Когда Василий уже готовился к выписке, за все время пребывания в чудовищном месте он, как казалось ему, стал намного мудрее, его навестил Семен, рассказав историю о своем чудесном спасении в тот злополучный вечер, и о том, что попросту злодеям понравились часы, мобильный телефон и оставшаяся часть зарплаты Василия и жутко не понравилась его рожа. Эта история сильно подействовала на Василия и натолкнула на глубочайшие размышления. Он размышлял, сидя в больничном саду, по вечерам, меж яблонь, глядя на вечерний загазованный город, проступающий пятнами разноцветных огоньков, на ерзающие туда-сюда автомобили с подсвеченными фарами, на кровяное, закатное, постепенно гаснущее солнце, обтирающееся об облупленные, закопченные заводские трубы, просвечивающееся сквозь красно-желтую отжившую листву, меж которой бесновалась мошкара… Он, наблюдая прохожих, идущих по своим делам за больничной территорией, размышлял, сидя на лавочке, недалеко от холодных стен морга, куда катали периодически трупы на каталках…. Он глубокомысленно размышлял в пятиугольной палате, глядя на мигающий фонарь, сквозь паутину проржавелой решетки, раскинувшейся в широком больничном окне… и иногда глядя на звезды, когда среди ночи подходил к окну, и подглядывал за ними сквозь проржавелую решетку и немытые стекла.
*
- Зачем? - размышлял Василий, – зачем живу, работаю, ем, пью, сплю? К чему мои усилия? Кручу гайки всю свою жизнь… кручу, кручу.… Вот, Семен, например, живет для потомства своего…. А я для кого или для чего? Ведь не нужен я никому, ни врачам, ни государству…. Живу, гайки кручу… зарабатываю на хлеб… хлеб ем, и пью и сплю для того чтобы опять гайки вертеть…. И так до окончания своего срока годности… И в один миг… хрясь… и все тут… Как в колесе каком-то верчусь… Как в чертовом колесе – залез в него и все – выпрыгнешь – разобьешься, и пока оно не сделает круг не вылезешь… И так крутится это колесо, крутится… и в итоге сойдешь с него в могилу… Так вот и живем… вдруг... и… хрясь… война… или метеорит… и всё… Все крутимся, вертимся… и не думаем… потому как думаем, что за нас думать будет… кто? Энштейн?… а тем временем земля наша, с ближайшими звездами, бредёт заблудшая по бесконечности вселенной, черт знает куда, а мы сами катимся к черту в чертовом колесе….
А еще он думал о том, какой простой у нас народ, и как «за просто так», так запросто получить в рожу… и о других глубоких философских вопросах…
*
С подобными мыслями Василий покидал жуткое заведение. Он твердо для себя решил пересмотреть свои взгляды, переосмыслить ценности, словом - изменить свою жизнь, чтобы выбраться из проклятого колеса, о котором он так много размышлял в том страшном месте. Перво-наперво – бросить пить, начать читать книги, и устремить свой взор к звездам – решил он. Однако ж его очень скоро вновь вдохнула прежняя жизнь, память о проведенных мучительных днях и ночах потускнела, философские рассуждения поистрепались… а после он и вовсе не хотел вспоминать то время, проведенное в пяти углах проклятого больничного отделения. Мысли снова запутались в паутине житейских проблем, он опять вернулся в круг своих обыденных занятий, и привычная жизнь вернулась новым циклом, новым кругом колеса….
*
Только однажды, вдруг, совершенно случайно и беспричинно всплыли обломком в его море воспоминаний строки стихов Семена, прочтенные автором в тот злополучный вечер:
Ночью двери запри на засов >
Крутит чёрт чёртово колесо >
На рамы окон капает апрель >
Качает ведьма ночи колыбель >
- In vino veritas*, - хохочет демон >
И кривит губы, скалит зубы >
Схватились за руки суккубы >
И в танце бешенном неслись >
>>>>>>>>>
*Истина в вине
-ЧЕРТОВО КОЛЕСО-