###
Август. Раскалённая печка лета.
Мир песка, камней. Плоскости покачивающейся воды – ш-ш-ш, – моют и отпускают берег, – ш-ш-ш.
Ветер. Сильный ветер.
«Эй! Эге-гей!» – Никого кругом. Голоса сдувает, крикнул – и оторвало, не слышно.
Расстелили рвавшуюся из рук тряпку. Шлёпанцы и женские босоножки – веером вокруг. Женщина села, прижала между ног ткань цветастой юбки. Ветер тянул подол, пытался надуть воздухом, обнажал белизну бёдер.
Женщина. Голова в лохматом беспорядке волос, очки спрятали половину лица за тёмными стёклами. У мужчины сухие локти, он носат, тёмнолиц, прожарен солнцем. Ветер треплет футболку на тощей груди.
Яблоки, виноград из пакета, что принесли с собой, высыпали на покрывало. Фляжка поблескивает хромом на солнце. Отвинтили крышку. Отхлебнули. Мужчина лёг, вытянулся. Пальцы на ногах корявые, большие.
Щерится. Смотрит: женщина сняла через голову платье – показала гладкую чистоту ямок под руками. Хвостики цветной ткани завязала на спине, на шее. Две полоски голубого бикини на ней, очень мало прикрыто, очень голая.
Так ведь нет никого. Только этот с ней, худой.
Он смотрит, не отрываясь, – а она уже пошла в воду. Весом тела чуть налегает на бёдра, утопает в песке ногами, округло катает живую мякоть ягодиц в трусишках.
Здесь песок и глыбы слоёного камня. Сразу у берега море по пояс и неспокойно. Зелень воды вокруг женщины меняла свои наклоны и высоту, то по рёбра прятала, то вдруг обнажала её с силой – весь живот, пупок, места, где сходится туловище с ногами. Нитка плавок опоясывала её, – что она прикрывала? Ничего, по сути.
Женщина поднимала руки, тянулась, подпрыгивала в этой тёплой природной стирке – смеялась, поблескивая белизной зубов.
Её вело водой в одну сторону, в другую, – но вот рядом с ней и мужчина. Она протянула руки к нему. Их накрывало, открывало косыми перемещениями моря. Подплыли к камню. Она раскинула ладони по чёрной мытой поверхности. Он, растопырив пальцы, держал её у подмышек.
Выбрались из воды.
Легли. Мокрые круги расплылись под телами на тряпке.
Руки за спину. Развязала хвостики на спине. Голубые треугольнички с белой подкладкой вынула из-под себя, кинула комком у плеча. И очки туда. А сама – щекой в локоть, ничком на голой сплющенности грудей, там бело, до синевы белей остального тела.
И смотрела. Поблескивала веселым глазом под мокрыми нитями волос.
Он попросил фляжку. Женщина поднялась на локтях, ветер кинул ей волосы на глаза. Груди натянулись, свисли бомбочками на оттянутой коже. Большие круги, пупырышки светлых сосков, – всё видно. Выпили. Гроздь винограда дала ему – закусить.
И – жариться дальше. Высохнуть. Взмокнуть заново на этой жаре – от пота.
Перевернулись оба. На спины. Не стесняясь друг друга.
Она разлила жидкость грудей к подмышкам – широко, плоско, как будто их и нет у неё. Наоборот, он показал, как всё объемно у него впереди. Как, пропечатываясь в трусах, длиннится и толстеет спрятанное.
Лето ведь.
Ведь не просто она надела самый свой бесстыдный купальник.
Это можно понять, можно нет. «Хочу в море! Жарко!» – Голая мягкая рука нашарила лифчик. Отпустила. – «Не буду надевать, а?»
Ах, ещё бы он был против. В воде по пояс, в раскачивавших движениях, её груди – голые, промытые, свежие, – толкались, скользили, сосками мазали ему по тощей грудине. Обняв его, она низом живота ощущала, как выпукло у него там, внизу. Сквозь мокрые полосы прядей, не закрывая глаз, разглядывала, целуясь, его веки, нос, рубцы-морщины у рта.
Их подмывало снизу предупредительное море. Сталкивало. Отрывало в разные стороны. Плавно подняв руку, женщина показала ему на песок.
«...йдем?» – Ветер сдувал звук.
Вертели головами, – по обрывам берега, по склонам. Пустота. Никого. Одни на всём этом солнечном свете. Что-то ещё сказали, не слышно.
Шёл за ней из воды. Шёл, смотрел, прожигал ей спину. Тело крепенькое, из широких бёдер сужено вверх, к порозовевшим плечам. Плотная красивая нога – от тазовой кости, перехваченной резинкой плавок, от крупной ляжки до узкой ступни, – голая, голая. Видна вся.
У берега он оскользнулся – сбила, потащила волна. Хохочет, сидя в брызгах. Обтёр лицо, шею. Плавки оттянул, дал остудить, промыть там себя ещё раз. Всё будет, вот, сейчас, – уже колотится сердце. Увидел – женщина сидит на тряпке, возится с их пакетом. Ничего на ней нет, только ниткой алых камешков окольцованы плечи. «Вот так! Да?!» – Взяла с собой – значит, знала?
Да чего бы она не знала, в самом-то деле.
Спиной на тряпку, на сыпуче-сухую постель пляжа. Смеётся: «Иди!» Легко, одну, вторую, подняла ноги, придерживая под коленями. Стопы розовые, вымытые, а пальцы в прилипшем песке. И между ног у неё еще одним кораллом – чистое, розовое.
Разбросила коленки широко в стороны.
«Что? Что?» – Он, сквозь ветер.
«Возьми за талию. Держи крепко».
Выложила на него руки. Обняла за шею.
И пятку высоко ему на плечо. И вторую. Так гибко сложилась пополам, ноги напряжены. В просвет её ляжек, под хохолок мокрых волос, он стал давить своё сморщенное, мягкое после прохладной воды.
Раз, раз. Дыша не в лад, торопясь, как будто воруя. Мыля, мыля его своей растягивающейся глубиной, она, казалось, открывала, оголяла себя ещё сильней – хотя куда уж больше.
Две головы прижаты друг к другу. Оба потеряли время, место, себя самое. Только лихорадка, дикая дрожь тел.
Лихорадка стала скользкой, жидкой, запахла спермой, – и тогда вплыло им в головы чувство изменённого мира, нового положения и его, и её в нём, – первобытность близости, восторги и страхи всех оттенков. Риск забеременеть: она не сказала ничего, он не спросил. Кто она? Кто вообще он?
Они друг друга знают-то второй день. Купались вчера на городском пляже, познакомились: Марина, Сергей.
Да. Но ведь лето.
Она упала на спину, расслабившись, потяжелев. Затылком в тряпку, в мокрое, волосы веером вокруг. Дала просунуть пальцы себе под плечи. И маленькими ладонями гладила, гладила его тело, кругло опускалась по рукам к локтям, от сосков вела по рёбрам к подмышкам.
Он тыкался губами ей в подбородок. Доставал до губ. Она механически разлепляла свои, отвечала слабыми мазками языка. Мокрая, малиновая – лоб, шея, треугольник груди, – под рёбрами пульсирует, будто вшит часовой механизм.
Тени чёрные, всё контрастное, резкое в слепящем свете, как при затмении. Но это кровь в висках, это спиртное в крови, дикие удары сердца.
Он смотрит, жмурится.
Женщина. Волосы чуть длинней, чем по плечи. Мокрые висюльки прядей по щекам. Без лифчика, без трусов. Странно. Ново.
Всё открыто, не отвести глаз. Под животом внизу молочность не знавших солнца мест. Лобок – выпуклый, пророс воздушно и пышно. Прыщик там, у ноги, на сгибе. И ожерелье, нежные камешки, на шее.
Очки: раскрыла дужки, отряхнула. Надела.
«Ма-ри-на…»
Смеётся, умученно, хрипло: «Что?» Глаза в глаза, в их живость, притенённую дымчатыми овалами стёкол. Любовь липкая, плотная, пряная, подсолена в воде. Провеяна и прожарена на солнечной сковородке под небом.
«Где… фляжка? Дай».
Протягивает. И горсть виноградин в обсыпанной песком ладони.
«Купаться пойдём?»
Лето.
014 май.