Заметки о гуманизме

ЗАМЕТКИ О ГУМАНИЗМЕ


       "Действительно свободный и образованный человек должен бы по своему желанию уметь настроиться то на философский лад, то на филологический, критический или поэтический, исторический или риторический, античный или же современный, подобно тому, как настраиваются инструменты в любое время и на любой тон".  (Ф. Шлегель).
       «Свобода — это человечность, возведенная в абсолют». (Г. Манн) 

Хорошо сказано.  Но до ка­кой свободы (и до какого жиз­нен­но­го со­стоя­ния)  нуж­но дой­ти, что­бы уве­ро­вать  в воз­мож­ность  общепринятого социального гуманизма, признать его общечеловеческой ценностью.
Гу­ма­низм, как ни на­зо­ви его, — се­ку­ляр­ным, светским, эво­лю­ци­он­ным, со­цие­та­рным, ре­ли­ги­оз­ным, бур­жу­аз­ным  ли, — ка­би­нет­ная "нау­ка о доб­ро­де­те­лях", аре­то­ло­гия. Гу­ма­низм рос­сий­ский, прак­ти­че­ски, бу­ду­чи обоснованным и ор­га­ни­зо­ван­ным, он мо­жет при­об­ре­сти  толь­ко голословную или из­вра­щен­ную фор­му.
 
Бы­ло вре­мя,  ко­гда у ме­ня, как у  Ио­ны Ко­зы­ря из Глу­по­ва, в моз­гах про­бел об­ра­зо­вал­ся, пре­крас­ный по идей­ной су­ти и жал­кий по су­ще­ст­ву. Так же, как у  Ио­ны: "В го­ло­ве  мель­кал ка­кой-то рай, в ко­то­ром жи­вут доб­ро­де­тель­ные лю­ди, де­ла­ют доб­ро­де­тель­ные де­ла и дос­ти­га­ют доб­ро­де­тель­ных ре­зуль­та­тов". Ио­не " бы­ло при­ят­но соз­на­вать се­бя доб­ро­де­тель­ным, а, ко­неч­но, еще бы­ло бы при­ят­нее, ес­ли б и дру­гие то­же соз­на­ва­ли се­бя доб­ро­де­тель­ны­ми. Это бы­ла по­треб­ность его мяг­кой и меч­та­тель­ной на­ту­ры; это же обу­слов­ли­ва­ло для не­го по­треб­ность про­па­ган­ды. Со­жи­тель­ст­во доб­ро­де­тель­ных с доб­ро­де­тель­ны­ми, от­сут­ст­вие за­вис­ти, огор­че­ний и за­бот, крот­кая бе­се­да, ти­ши­на, уме­рен­ность — вот идеа­лы, ко­то­рые он про­по­ве­до­вал, ни­че­го не зная о спо­со­бах их осу­ще­ст­в­ле­ния". Хо­ро­шие идеа­лы! По­жить бы при них. За­бы­лось, в то время студенту: где жи­ву, — от­сю­да и оп­ти­мизм не в ме­ру. Забылось, что природные наши свойства, с дремлющим в них "корнем гуманности", обросли массой "наносных атомов". Ио­на Ко­зырь, пионер российского гуманизма, — то­же за­был: "В пол­день вы­ве­ли Ион­ку на ба­зар и, да­бы сде­лать  вид его бо­лее омер­зи­тель­ным, на­де­ли на не­го са­ра­фан (так как в чис­ле по­сле­до­ва­те­лей уче­ния бы­ло мно­го жен­щин), а на гру­ди при­ве­си­ли до­щеч­ку с над­пи­сью: баб­ник и пре­лю­бо­дей. В до­вер­ше­ние все­го квар­таль­ные при­гла­ша­ли тор­го­вых лю­дей пле­вать на пре­ступ­ни­ка, что и ис­пол­ни­лось. К ве­че­ру Ион­ки не ста­ло".
       Про­бле­ма не в том, что не­воз­мож­но быть гу­ма­ни­стом.  Будь, ес­ли хо­чешь и мо­жешь. Для обычного человека, не подвижника, быть гу­ма­ни­стом оз­на­ча­ет  стать другим, а это не­по­силь­но. Про­фес­сио­наль­ные гу­ма­новеды пред­ла­га­ют ему вдум­чи­во оз­на­ко­мить­ся с их книгами, манифестами, программами, стать ува­жи­тель­ным, че­ст­ным, до­б­рым, тер­пи­мым, от­зыв­чи­вым, чут­ким, со­стра­да­тель­ным, бла­го­дар­ным, спра­вед­ли­вым, по­ря­доч­ным (и т. д. и т. п.), все это при­ять  в ка­че­ст­ве нрав­ст­вен­ной и жиз­нен­ной опо­ры, за­быть ин­ди­ви­ду­аль­ный и по­все­днев­ный опыт су­ще­ст­во­ва­ния, за ко­то­рым сто­ят  не толь­ко на­жи­тые го­ды, но и ты­ся­че­ле­тия.
Доб­ро­де­те­ли  хо­ро­ши как ку­би­ки, уло­жен­ные в ко­роб­ке с на­зва­ни­ем "Гу­ма­низм", там они пред­став­ля­ют по­нят­ный и цель­ный объ­ем. А без ко­роб­ки — рас­сы­па­ют­ся, ва­ля­ют­ся, как по­па­ло. Ес­ли и свя­за­ны "системными" ни­точ­ка­ми, то не ка­ж­дый спо­со­бен уви­деть их, ибо не на­чи­тан, сле­пец, о научном гу­ма­низ­ме и гу­ма­ни­стах, не бы­ва­ет на их за­се­да­ни­ях. Ес­ли эйфорически и при­сталь­но вгля­ды­вать­ся, то ко­роб­ка, на­би­тая кни­га­ми, стать­я­ми, док­ла­да­ми, раз­ду­ва­ет­ся  пу­зы­рем, ле­ви­ти­ру­ет и, от­да­ля­ясь, ви­дит­ся ра­дуж­ным пла­не­тар­ным яй­цом.
      Доб­ро­де­те­ли — это замечательно, ка­ж­дый зна­ет. Но у со­ци­аль­ной ис­то­рии че­ло­ве­че­ст­ва — бо­лее ка­верз­ные за­да­чи, и не  только навозные (в смысле исторического перепревания), ис­то­рия не­пред­ска­зуе­ма, схо­жа с зем­ле­тря­се­ния­ми и вул­ка­на­ми. Ув­ле­чен­ность гу­ма­низ­мом  как тео­ри­ей, этот гу­ма­низм, по щед­рин­ско­му вы­ра­же­нию в "Ис­то­рии од­но­го го­ро­да", мож­но на­зы­вать про­фа­на­ци­ей в со­че­та­нии с бес­смерт­ным наи­вом "О во­дво­ре­нии на зем­ле доб­ро­де­те­ли".
"Всегда эта страна представляла собой грудь, о которую разбивались  удары истории. Вынесла она и удельную поножовщину, и татарщину, и московские идеалы государственности, и петербургское просветительное озорство и закрепощение",— грустил М.Е. Салтыков-Щедрин в 1881 г. (здесь уже можно добавить: вынесла и революцию, и сталинщину, и войну с фашизмом, и всю советчину с ее застоем, и перестройку вынесла радужную, многообещающую). "Все выстрадала и, за всем этим, осталась загадочною, не выработав самостоятельных форм общежития. А между тем, самый поверхностный взгляд на карту удостоверяет, что без этих форм в будущем предстоит только мучительное умирание".
Об умирании немало публицистов вопиют, пораженчески или патриотично, с упованием на божью милость. Появились и гуманисты, вдумчиво горюющие о стране, организованные, научные, узревшие  в гуманизме альтернативу власти.
Гуманизм — это хорошо. А  организованный?  Не придется ли и его вынести, пережить, этой стране.

Ведь что та­кое гу­ма­низм?
В Рос­сии это — ро­ман­тизм.
Идеа­лизм. Меч­та бла­гая…
Она как жен­щи­на на­гая,
все­гда жи­вая, но боль­ная,
бре­дет по жиз­ни, по­ла­гая,
что мы пой­мем ее, вни­мая,
что ос­та­но­вим­ся, блу­ж­дая.
Мы смот­рим, слу­ша­ем, мор­гая,
и по­ни­ма­ем, что блаж­ная,
и вновь, ки­вая, ува­жая,
ве­дем в са­рай, слег­ка пи­ная,
пусть от­дох­нет в сво­ем са­рае,
во сне улыб­чи­во стра­дая.