(начало Испанской повести читайте здесь: http://www.proza.ru/2014/05/04/1877
а её предыдущую часть здесь: http://www.proza.ru/2014/05/05/152)
Утром Ира разложила бутерброды по двум сумкам, взяла свою и уехала на берег Атлантического океана весь день созерцать волны прибоя.
Я же по моему плану отправился на следующий после крепостного холм, нафоткал снаружи старинное здание и направился внутрь. И вдруг увидел её. Увидел издали.
Она шла навстречу мне со стороны раскрытых дверей. Вся светящаяся на фоне тёмного здания и каких-то неразличимых людей. Она шла очень медленно и очень расслабленно. Спокойная, какая-то целостная и самодостаточная, она словно не нуждалась ни в чём вокруг, чтобы быть счастливой и достаточной для счастья другого человека. И же как мне захотелось стать этим человеком! Рот наполнился слюной, кулаки сжались, а в пояснице что-то покалывало.
И тут меня выбило из этого состояния. От сувенирной лавчонки отошёл парнишка, протянул ей что-то маленькое и после её улыбки приобнял за плечи. Она что-то сказала, расслабленно улыбаясь, и они неспешно пошли в мою сторону.
Хорошо, что моя сумка с видеокамерой висела на плече. Если бы она была в руке, то упала бы наземь, настолько меня оглушило увиденное. Неужели за одни сутки в новом городе она уже настолько близко познакомилась с местным типом?
Что он был местным, было видно по его смуглой типичной португальской внешности.
Она остановилась и легонько стукнула его по лбу. Значит, они давно знакомы. Это уже было лучше. Не так обидно. Но, впрочем, и это было неважно – я уже ощутил желание такой силы, что об отступлении и не думалось. При взгляде на неё стало понятно, что я попал в ситуацию, когда не отступлю. Третий раз за три дня судьба в гигантском городе подводила её ко мне, каждый раз мгновенно вызывая у меня запредельные ощущения и в мозгах и в теле.
А ещё было понятно, что все другие рядом с ней были случайны. И одного из них было пора отодвигать.
Я подышал глубоко, чтобы ослабить внезапный гнев.
А когда они уже подошли ко мне, ввёл себя в боевое состояние и отвернулся в сторону. А когда эти расслабленные голубки поравнялись со мной, повернул лицо, и строго смотря на неё, задумчиво сказал первое пришедшее в голову: «В этом здании должно быть повышенное содержание счастья».
Парнишка остановился, а за ним и она. Узнав меня, она напряглась, ничего не понимая. Но она была не одна, и испуг её не был сильным. Для начала это уже было хорошо.
«Я только подошёл к зданию и уже ощущаю повышенное удовольствие. А вы там внутри на сколько баллов из десяти испытали его?»
Пытаясь вникнуть в ситуацию, худенький чернявый португез молчал, и это было более чем славно. Он не мешал переключать её на позитив в мою сторону.
Из сумки уже была вынута сложенная ксерокопия насчёт «invitar a la profesor Tolokonnikov» и протянута ей. Когда закончив читать, она подняла на меня глаза, ротик на её растерянном лице был слегка приоткрыт. Настало время сказать ей: «Чтобы изучить счастье, нужно сравнить его с несчастьем. Укусив себя за руку, можно смоделировать это состояние». Дальше было бы выгодно расспросить о её опыте неприятных состояний, но в этот момент это могло бы понизить общую позитивность её состояния. И, в итоге, повысить настороженность.
«Я психолог, а Вы кем работаете?»
Она ответила, но что бы она ни сказала, в ответ получала только одно: «Вам легче, не надо учиться клиентов понимать, не надо на себе эксперименты ставить. Ездите спокойно в автобусах, в окна смотрите расслабленно».
Первая задача была решена – она расслабилась, увидев во мне нормального парня, просто слегка забавного чудака-учёного. Теперь предстояло вытеснить из нашего с ней поля этого слащавого хлыща.
Но он был ещё нужен. «Как Вас зовут?» - спросил я его. «Ринальдо» или как-то в таком духе ответил он. «А как меня зовут?» - сказал я ей, быстро кивнув на него. И после её ответа спохватился: «Ой, извините, а Вас?» Она была Катрин. И была не англичанка – имя она произнесла как русская – внятно и чётко, без картавостей и непонятных звуков. Как это делают испанки. Но испанкой эта светловолосая мраморная статуя не была. Она больше походила на умненький вариант Кримхильды.
Я загораживал им выход из арки большого двора, окружавшего прекрасный дворец.
Это было единственное здание в Лиссабоне, о котором я знал ещё с детства. В библиотечной книге о кругосветном путешествии его восхищённо описывал один моряк. В книге была большая гравюра с множеством мельчайших деталей. Она так впечатлила меня красотой, что я наложил на неё кальку и, заточив пять твёрдых карандашей, перенёс все линии. А затем открыл свой дневник и, положил между его страницей и калькой копирку. Так это здание оказалось моим, и я любовался им ещё много лет. И не раз говорил себе, что обязательно побываю в нём. А когда пригласили в Испанию, то первой мыслью было, что поеду хотя бы для того, чтобы побывать внутри двух моих заочно любимых зданий в Барселоне и Лиссабоне.
Было бы двойным счастьем зайти туда со столь восхитившей меня женщиной. Но она шла не внутрь, а уходила от него. Значит, не судьба. Но изнутри начало подниматься возмущение того мальчика, который столько лет мечтал там побывать. Который столько лет любовался этой картинкой. Но он, бедный, от смотревшего на Катрин парня, услышал только резкое «отвали!» Хотя тут же парень смягчился и пообещал прийти сюда вечером.
«Если получится», - добавил он, чтобы не связывать себя ненужным обещанием.
Всё это время Рикардо что-то важно говорил про архитектурные стили Португалии. Это было лучше, чем если бы они стали раскланиваться со мной. И это было мне на руку, потому что эта тема покрывала и то, куда они шли дальше.
Я пытался с вежливой улыбкой вслушиваться в его слова, хотя внутри всё переворачивалось при мысли, что я уступлю её этому слащавому тщеславцу.
Затем он сказал, что рад с детства жить в центре великого города, так как для развития вкуса полезно постоянно проходить мимо шедевров старинной архитектуры. И в этот момент спасительная мысль оформилась: «Из опыта знаю, что местные интеллектуалы чаще меньше знают о старинных зданиях, чем образованные туристы». Уже по его лекции было понятно, что такой вызов раззадорит его, и самолюбие не даст ему спокойно распроститься со мной.
Он начал протестующее движение рукой и услышал: «Готов спорить на деньги, что про каждое из пяти зданий недалеко отсюда я расскажу больше Вас!» Мне нужно было идти ва-банк.
Рикардо рассмеялся: «Да я живу в этом районе, в трёх кварталах отсюда, и на первом курсе ходил в кружок истории города!»
«Тогда спорим на очень большие деньги!»
Она смотрела на меня уже с гораздо бОльшим интересом. Надеюсь, она не думала в это время, что, проиграв, я опять вцеплюсь зубами в кулак. Свой или его.
Заграничный тугодум смотрел на меня, осмысляя ситуацию, и, закончив моргать, посмотрел на даму и достал из кармана бумажку. Посмотрев на неё, он нерешительно сказал: «на столько?»
Но Остапа уже несло. «В два раза больше!» - решительно отрезал я, даже не взглянув на его деньги.
Ещё в первый лиссабонский вечер я наткнулся в Бейро-Алту на лавку нумизмата и, зайдя, вывалил перед ним советские монеты и банкноты, привезённые для сувениров. Но антиквар только ухмыльнулся, молча кивнув головой на большой ящик с низкими бортиками, весь засыпанный «dinheiro Sovietica». Куча туристов опередила меня, и моим монетам, как и планировалось дома, оставалось уйти на сувениры новым знакомым.
Один из этих сувениров я и достал из висевшей на плече чёрной сумки. Это был массивный советский рубль 1970-го года, обычная монета, которую по утрам давали мужьям на обед.
Я протянул рубль португальцу, готовый рассмеяться вместе с ним над забавным розыгрышем, но он, рассмотрев монету, с почтением взвесил её на ладони.
Я пристально ему в глаза, ожидая подвоха, но он продолжил разговор об эрудиции местной интеллигенции. Этот «гуманитарий-обществовед» и понятия не имел, что страна, где на всех деньгах был Ленин, не существовала уже семь лет. За это безграмотному инострашке и полагалось быть наказанным.
К тому же в испанский университет никак не поступали обещанные мне деньги, и в Испании я уже был в больших долгах. Так что подвернулся случай хотя бы таким образом отомстить финансовой системе Евросоюза, которая, заманив, лишила меня даже голодного пайка.
Кроме того, у меня мелькнула мысль, избавившись от соперника, на деньги, отнятые у него, накормить отвоёванную самку.
Но к этому моменту мысли перестали быть свежими и креативными. Наша встреча произошла неожиданно, и я был не готов к ней. И всё время разговора был в предельном напряжении, считывая изменения настроения девушки и отвлекаясь на разговоры с парнем. Мозги утомились и в голове началось лёгкое торможение.
Чтобы вести собеседников в нужную мне сторону, мне надо было выдавать им фразы быстрее, чем работало их критическое мышление. Причём, переключая темы.
Но для этого надо держать в голове свою стратегию, которая и порождает быстрые реплики. Надо было взять тайм-аут для осмысления своих выгод.
Идея пришла быстро.
Левым локтем я задвинул за спину висевшую на левом плече сумку, а правой рукой за спиной вытащил из неё рабочую тетрадь, в которую я записывал мысли по психологии. Затем со словами «Сейчас я покажу Вам тут ответы на эти вопросы» сунул её в руку девушки. Затем открыл рот якобы для объяснений, но вдруг сказал им, что я на минутку отойду.
И быстро отошёл.
Направо уходила более узкая аллея с указателем уборной. Быстро отойдя от них подальше, я зашёл за какой-то киоск и закрыл глаза. Постепенно кружение разноцветных пятен перед глазами стало замедляться, взбаламученность стала оседать и минут за пять мысли очистились.
Затем я достал из сумки путеводитель и быстро просмотрел всё о зданиях в округе. Надо было перед этой умной девочкой хотя бы о чём-нибудь потрясти эрудицией.
Так что, пришёл день, когда моей любви к честной игре настало время взять отпуск.
И только общее возбуждение в теле не проходило. Я немного попрыгал на месте и размял плечи, а затем резко развернулся и быстро пошёл туда, где меня ждали те двое.
В том, что не уйдут, а дождутся, я был уверен. Иначе, зачем я оставил им свою тетрадь?
Она была, кстати, только начата, и в ней ещё не было мыслей не только нобелевского уровня, но и аспирантского. Так что и непланированная потеря тетради не стала бы для меня проблемой.
Гравий приятно хрустел на дорожке, когда я с радостными предвкушениями шёл к своим новым знакомым. Они что-то оживлённо обсуждали. А потом Рикардо случайно повернулся ко мне и, вдруг радостно заулыбавшись, приветливо помахал мне ладонью.
Я уже был наслышан от испанских психологов о приветливости португальцев, но этот парень улыбался чересчур сердечно. Что могло случиться с ними, что он перестал смотреть на меня с настороженностью?
А потом я понял, что улыбался он не мне.
Передо мною шла миниатюрная девушка с огромной копной курчавых волос, лежавших на плечах. Сзади казалось, что у неё на плечах словно лежал тёмный треугольник. Она сказала «там была очередь» и с виноватой улыбкой погладила Рикардо по щеке. Кстати, про отношения пиренейцев с чужими щёками, в том числе с моими, я как-нибудь расскажу отдельно.
И тут они чмокнулись в губы. Пусть бегло, но определённо не по-товарищески. И я с радостью понял: это была его девушка!
Так что, нейтрализовать и вытеснять соперника не понадобилось.
Уже до того я чувствовал, что судьба открыла передо мной все шлагбаумы а теперь просто уверился в этом. Прилив оптимизма позволил мне посмотреть на Катрин чуть дольше и пристальней. Она вдруг дважды моргнула и сердито сжала рот. И словно внутренне отодвинулась. Я испугался, что моя поспешность разрушит всё, и решил про неё сегодня больше не думать.
Оказалось, что лиссабонская парочка училась с Катрин за границей в университете, а после чего, как и она, вернулись на родину. А теперь она ехала в город их юности, в их альма-матер, сделав небольшой крюк к ним в Португалию.
Когда мы вышли из ворот, то Риккардо показал направо, на какую-то небольшую церковь в конце улицы. Про неё я не знал ничего. Это был крах моего проекта. Конечно, можно было возмутиться, что мы спорили про известные архитектурные сооружения, но важнее было привязать их к себе.
Поэтому грустить я не собирался, ведь в жизни главное – находить позитив во всём. «Здание номер один», - вслух сказал я, и с этого момента португалец должен был быть только рядом со мной. Внутренне я посмеялся такому счастливому течению дня. Но вдруг понял, что и я теперь обязан ходить именно с ним. А не с ней, если она простится с ним. Это весьма поколебало радость, и голова опять заработала. Если она отколется от нашей компании, то я всегда могу признать себя побеждённым и дрожащей рукой отдать ему бесценный рубль. Просто пока что надо придумать, как прилепиться к ней.
Нужно было начинать подготавливать их к моему проигрышу: «Я не думал, что эта церковь входит даже в 100 главных шедевров города, поэтому могу сказать про неё только то, что, судя по стилю, строили её при Маркешпомбале».
И покосился на неё. Хоть она и выглядела невозмутимым флегматиком, но слушала нас с явным интересом, увлечённая необычным эрудитским пари. Это было превосходно и, значит, можно было не спешить проигрывать полностью.
А затем мы целых полчаса шли и останавливались, и на что-то смотрели, обсуждая и комментируя, и опять шли. Архитектурный разговор я поддерживал на автопилоте, стараясь, главным образом, поменьше коситься на неё. А было это трудно – только отвлечешься и тут же голова поворачивается любоваться её мимикой и плавными движениями.
Когда мы поднялись на холм и остановились на смотровой площадке, я встал у неё за спиной и негромко сказал искренние слова: «Когда-то я мечтал приехать сюда со своей любимой, неспешно бродить по бульварам, обняв её за талию, есть на лавочках жареные каштаны и жёлтое мороженое из Визеу. И просто любоваться ею и городом. Например, смотреть на крепость на том холме».
А когда Рик повернулся что-то сказать Агуштине, я, понизив голос, задумчиво добавил: «И никакие аборигены не будут мешать нам наслаждаться нашим городом». Сказав это, я испугался, что это перебор, который спугнёт её расслабленное мягкое состояние, но, к счастью, она вглядывалась в показанную ей вчерашнюю крепость на дальнем холме.
А когда мы пошли дальше, она уже не сторонилась меня диковато, а словно приняла в компанию. Но, конечно, не более того. Меня это, конечно, не устраивало, так как времени было маловато.
Мы уже осмотрели третью достопримечательность, и Риккардо сиял от радости за свои знания. Времени оставалось всё меньше, а как я прощусь с ней, я ещё не знал.
И тут меня озарило: «Если не справляешься один, то заводи союзников!»
Выбор у меня был невелик, но надо было ускоряться, и, когда ненадолго теперь уже отошла Катрина, я сказал Агуштине: «Уже столько времени смотрю на Вас с удовольствием». Дальше почему-то полезла по испански «муй линда». Она растерялась от неожиданности, слушая, что «счастлив будет мужчина, которого Вы оставите с собой навсегда. У меня на родине есть друг, отличный человек. Хотите, я пришлю его сюда?»
От моих первых слов ботаник, как уже не впервые, растерялся. Но затем лицо его напряглось. Их что-то связывало, но ходили они, не касаясь друг друга.
«Я расскажу своему другу…» - и дальше я перечислил четыре удовольствия от совместной жизни с Агуштиной. Рикардо стоял перед ней, в упор уставившись ей в лицо. Я стоял за его спиной и говорил ему в спину.
Затем, оборвав себя на полуслове, я сказал, что тоже хочу отойти на несколько минут. Умылся там с мылом, и сразу взбодрился. Затем подождал под большим деревом, когда к ним подойдёт Катрин, и пошёл присоединяться к компании.
Все почему-то молчали, наверное, от переизбытка впечатлений, а когда мы тронулись дальше, правая рука Риккардо была согнута, и в ней лежала маленькая ручка Агоштины.
Этот Рикардо раздражал меня всё сильнее. Я чувствовал неуверенность, не зная, как мы будем расходиться и каковы её намерения на остаток дня, и поэтому не имел чёткого плана действий.
Отчаянно не хотелось расставаться с ней, с этой ожившей матовой скульптуркой. Текучие плавные движения, полный медленный разворот к собеседнику, когда он обращался к ней. Когда потом я узнал, кто её отец, то понял, что воспитанной в полном изобилии девочке не ломали самооценку.
Невероятная грациозность шла у неё изнутри. При этом в ней не было никакого эротизма или похоти. Глядя на неё, я вспомнил давно забытые занятия по айкидо, то наслаждение от плавного криволинейного движения рук, согласованного с медленным разворотом корпуса.
Пока португальцы шли перед нами, держась друг за друга, надо было использовать момент:
«Завтра мне надо возвращаться в Испанию», - смотря вдаль, негромко проронил я.
«Так быстро из Португалии?» - вежливо сказала она.
«Ну, зато Вы тут долго побудете».
«Нет, я уже завтра вечером в Севилью».
«Ого, вот чего бы я был счастлив посмотреть – фантастический город», - с завистью сказал я.
Она неожиданно довольно улыбнулась: «Я училась там по обмену на старших курсах. Я знаю там всё. И люблю там всё, а теперь буду опять ею наслаждаться».
«Наверное, сложно новичку правильно познакомиться с таким огромным городом?»
Она с сочувствием посмотрела на меня и вдруг милостиво добавила: «Если так сильно хотите, то, как освободитесь от дел, приезжайте, покажу, я свободна».
Она сказала это так просто, без задних мыслей, что я подумал: эта потрясшая меня женщина свободна и едет любоваться самым прекрасным городом на свете, а я должен был зачем-то уехать читать какие-то лекции в далёкий университет. Они, конечно, ещё больше поднимут мой статус у европейских психологов, не говоря уже про коллег из СНГ.
Раньше я с огромным предвкушением ежедневно прокручивал в голове эти будущие выступления. Но теперь я должен был ехать туда только для того, чтобы тосковать и ненавидеть всё, особенно слушателей. А потом после успешных выступлений годами получать почётные приглашения в другие знаменитые университеты мира.
И - всю жизнь досадливо морщиться при одном слове «Испания», раздражённо вспоминая свой упущенный шанс.
Я не успел додумать эту отравляющую ядом мысль, как изнутри меня привычная спонтанность уже сказала девушке: «Да дела несрочные, как раз сейчас удобнее съездить до их начала. Тем более, когда есть замечательный гид, влюблённый в город».
Тут же внутри что-то обмерло, и досадливый голос начал нудеть: «Что ты делаешь? Да тебе за это…» Но тут же этот голос был успешно подавлен разглядыванием её лица. Оно, как обычно, оставалось невозмутимо-спокойным. И может быть, мне просто померещилось пролетевшее по нему слегка довольное выражение.
А после моего пятого архитектурного поражения я со скорбным выражением лица отдал Рику советский рубль, по заслугам выразив восхищение его знанием родного города. Агоштина любовалась им, и он, бросив на неё взгляд, великодушно добавил, что ни про какой другой город не знает столько, сколько я про его родной.
Затем эти трое поехали питаться в гости к каким-то его друзьям. А я тихо прошёлся по аллее в сторону Амадоры, отпуская напряжение. В сумке был пакетик ташкентской кураги и я медленно растирал челюстями эти твёрдые кружочки.
А в застёгнутом на пуговицу нагрудном кармане лежал листок из её блокнота с номером её завтрашнего рейса и временем отбытия. Мой билет уже лежал там же.
Ира возвращалась в мир университетов одна.
Я наполнил ей маленькую баклажку водой из-под крана, дал в дорогу три бутерброда, проверил наличие билета и показал, откуда ехать назад в Испанию. Там в университете был наш добрый профессор, который одолжит ей ещё денег.
Поэтому я забрал у неё все деньги и уехал. С Ирой было удивительно хорошо, она была настоящий идеальный товарищ по путешествиям. Надеюсь, что она чувствовала себя расслабленно рядом с тем, кого профессор в Англии называл «big tripper».
(Продолжение читайте здесь: http://www.proza.ru/2014/05/07/193)