Дым над трубой

Валентина Амосова
- Есть кто дома? - Еремей втянул голову в плечи и переступил высокий деревянный порог. – Встречай гостей, хозяйка!
За цветастой ширмой скрипнула старым железом кровать. Ширма  дёрнулась,  яркие бутоны пионов запрыгали по бордовому ситцу.
- Ерёмушка, ты?
- Я, тётка Варвара. Гостинцев тебе привёз к Благовещению.
Варвара села, спустила с кровати отёчные ноги, норовя попасть в валенки, стоявшие  рядом с кроватью. Потом сама вышла из-за ширмы, подошла к Еремею и, ткнувшись головой в  грудь,  приобняла его по-родственному.
- Ну, здравствуй, кровиночка моя! Со Сретенья с тобой не виделись. А я, вот, пригрелась и заснула!
 - Держи гостинец.
Еремей протянул Варваре пакет и та, с привычным ласковым ворчанием, принялась выкладывать продукты на стол.
- И зачем столько всего? Много ли мне  надо?  Ту пачку чая, что в прошлый раз привез, я  только давеча открыла, а тебе одна суета!
Еремей старую тётку не слушал. Когда она, принимая гостинцы, не ворчала? Он смотрел на избу и вспоминал, как приезжал гостить в деревню на летних каникулах. Тётка тогда молодой была, проворной. Мужа она рано схоронила, и с тех пор в одиночку по хозяйству управлялась. Это теперь у неё одна кошка осталась, а было и так, что животных и птицы  полон двор с пристройками. Сыновья Варвары хоть и жили в городе, а всё же деревенской работе  были обучены: помогали сено заготавливать,  картошку копать, изгородь городить. Приезжал и Еремей, как-никак Варвара – его родная тётка.
Старший сын Варвары умер от длительной болезни, а младший  надорвал спину и слёг. Несколько месяцев лежал без движения, а потом  пересел в инвалидное кресло. На таком транспорте далеко не уедешь.  Некому стало Варвару навещать, а она всё суетилась, травы лечебные  сыну собирала, яблоки и груши для компотов сушила, огурцы солила, носки вязала …
 Цветов в доме Варвары всегда было много, а теперь стоял только один столетник на окне, да и тот наполовину обмороженный. Не по силам стали ей  домашние хлопоты.
Еремей подошёл к печке и поднёс руку к белёному печному  боку.
- Что-то холодно у тебя, тётка Варвара.
- Так ведь не лето на дворе, - уклончиво ответила та, и принялась ворчать на кошку, путающуюся под ногами.
- Печь сегодня не топила, что ли? - спросил Еремей, не чувствуя привычного тепла.
- Плиту с утра протопила, и хватит. На дворе мороз не трещит!
- Так ведь и не лето! – повторил тёткины слова Еремей. -  А половики зачем убрала? Не чуешь, как из подпола тянет сыростью да холодом?
- За тем убрала, что цепляюсь за них ногами! -   пояснила Варвара. – Подожди  и у тебя в мои годы не будет большой  охоты  вокруг них выплясывать.
- Может, у тебя дрова кончились? – допытывался Еремей.
-  Дров у меня  на двадцать лет хватит! – отмахнулась Варвара и заправила под платок выбившиеся седые пряди. - Два непочатых дровника, и в сарае ещё несколько рядков.
Варвара подошла к печке и деловито подбоченилась.
С печки острым краем свесилось старое ватное одеяло – того и гляди упадёт! Варвара, вместо того, чтобы одеяло на печку отправить, его ещё больше на край приспустила.
- Хватит с меня и плиты.
- А ну, показывай, что тут у тебя! – догадался  Еремей, и  отодвинул одеяло в сторону.
По белёному боку печи зловеще расползалась трещина.
Варвара заметила её ещё в начале осени. Она  надеялась, что дымоход не задет, и что всё ещё обойдётся, а только трещина всё повернула по-своему: потянуло из неё едким дымом, стала зависать между потолком и полом сизая полоска.   Наглотавшись вдоволь пахучего тумана, Варвара все же  никому про свою печаль не поведала – у сына и без того забот хватает, к тому же хворый он. Решила зимовать без печки, благо плита, в неё добротно встроенная,  топилась исправно.
Еремей удивился, как это он не заметил трещину в феврале, когда навещал тетку?  Хитрая тётушка завесила трещину одеялом,  а чтобы оно не упало, прижала сверху коробкой с луком. Попробуй, узнай, для какого такого смотру оно с печи свисает?
- И давно такую красоту прячешь? – строго спросил Еремей, и кивнул в сторону печки.
- Так ведь и не помню уже.  Не так уж и  давно, - залепетала в ответ Варвара. – Я трещину-то эту одеялком прикрыла, дыма почти и нет. Когда мороз потрескивает, так и я печку протапливаю – без тепла не сижу. Тяга на морозе хорошая, сам знаешь.  А как тучами снежными небо задёрнет, тогда я плитой обхожусь. Много ли мне тепла надо?
- Что ты говоришь такое, тётка Варвара?!  Я до твоих лет ещё не дожил, а  уже и моим костям тепла хочется! Или ты не знаешь, что для старых костей лучшее тепло – печное!
Еремей, нахмурив брови и, забросив одеяло на печку, внимательно осмотрел трещину. Когда-то его родной дед в подмастерьях по печным делам числился, а только знаний своих он Еремею не передал – не успел.  Еремей же у знающих поспрашивал да и переложил в своём доме старый стояк – не великой оказалась наука.
Мастеров по печным кладкам в районе не осталось, про это Еремей знал. В районной газете, конечно, встречались объявления по печным работам, только деревенский народ относился к таким объявлениям с большим недоверием: денег брали много, а толку  выходило  мало. Мастера никудышные, городские, и печки у них выходили скупыми на тепло.
Печка в избе – главная постройка. Самая важная. Тут тебе и тепло, и кухня целая, и пункт фельдшерский. Что ещё так кости прогреет? А кто щей с квашеной капустой из самого сердца русской печки не едал, тот и в рай не гож. 
- К осени отремонтируем твою печку, - сказал Еремей, закончив осмотр. – Сейчас холодно ещё,  без плиты  совсем замёрзнешь.
- Что ты, Еремеюшка, - замахала руками Варвара. – И думать забудь! Мне уже на девятый десяток перевалило – с этой печкой век свой доживу!
- Да не бойся ты так, тётка Варвара! Всю печку разбирать не придётся, поправим только тепловой щит.
- А хоть бы и щит! – не унималась Варвара. – Может, эта зима у меня последней была, ты же не знаешь?!
- А ты знаешь?
- И я не знаю. Это одному богу ведомо!
- То-то и оно! – Еремей поднял вверх указательный палец, и даже слегка погрозил им. – А вдруг как целый век тебе отмерян? Вот  как время придёт, так и пойдешь к Богу с нагретым боком. Для тепла  я тебе пока электрическую печку привезу на замену,  покамест,  будет.
И на другой же день доставил серый масляный радиатор, который легко скользил на колёсиках по крашеному полу. Привёз Еремей и удлинитель, чтобы электрообогреватель можно было поставить у самой кровати. Показал, как температуру можно регулировать, попрощался до лета и  уехал.
Варвара включила электрообогреватель, да и прикорнула, разморённая теплом. Есть-таки человеческая  благодать в сугреве!
Но благодать улетучилась без остатка когда, проснувшись, Варвара ненароком  бросила взгляд на счетчик, отмерявший киловатты. Тот мотался как ошпаренный!  С той самой минуты  электрообогреватель она больше не включала, а грелась, если того просила душа, у раскрытой дверки печной плиты.  Благо уже апрель стоял на дворе.
Еремей ехал на очередную вахту с чистой совестью. Лето не за горами, а последние прохладные деньки можно и с электрической печкой скоротать.
В районном городе, где жил Еремей, работы не было; приходилось ему, хоть и не в большую охоту, по стране колесить. Оно, конечно, дети уже выросли и разъехались, и жена привыкла его неделями ждать, а только брала его иногда нестерпимая тоска от того, что далеко от дома уезжать приходится. Но ничего изменить он уже не мог: так и жил от вахты до вахты, приезжая только на короткие побывки да в отпуск, а  отведённый век отматывал и отматывал минуты в чужих краях.

               

                * * *


За ремонт печи Еремей взялся осенью – раньше начальство не пустило в отпуск. Хотел, сначала, мастера нанять, а потом передумал.  Много взял Еремей от дедовой крови, уж больно был охоч до всяких работ по дому.  Не шибко пугаясь  взялся за работу.
Тётка Варвара неугомонно причитала у разобранного печного бока. Она, то сгребала в старое ведро сажу, то помогала выносить из избы  прокопченные кирпичи, то тихонько охала, глядя на зияющую в тепловом щите дыру.
Ремонт  длился  до конца отпуска, зато на свою очередную вахту Еремей ехал  с лёгкой душой.  Лёгкость эта появилась тогда, когда, отойдя от дома старой тётки Варвары, он увидел над трубой голубоватый дымок.
               
В следующий раз Еремей приехал на побывку как раз к Рождеству. Ещё издалека он заметил всё тот же лёгкий, сиреневатый дымок над крышей тёткиного дома. Знал Еремей: пока вьётся такой дымок – жив дом!
В избе было жарко натоплено. Варвара стояла у печи и длинной клюкой собирала в кучу жаркие угли. От печи исходило тепло и ни с чем несравнимый печной дух.
- Ерёмушка! А я как чувствовала, что ты приедешь! У меня и кашка в горшочке томится, и щец наварила.
- Это  тебе! - Еремей поставил на стол большой пакет. – К празднику.  Сейчас мы с тобой Рождество встречать будем!
В  избе витал аромат мятного чая. Перед иконой, в закопчённой лампадке, радостно приплясывал маленький огонёк.
На стол Варвара поставила лучшую посуду, которую она берегла для праздников.

- Хороша еда печная! – похвалил Еремей, накладывая  из чугунного горшочка рассыпчатой гречневой каши.
- В этом горшочке главная ложечка маслица – твоя! – с чувством сказала Варвара, и её глаза увлажнились.
- Тоже мне, придумала.  Я и близко не стоял!
Варвара глубоко вздохнула. Она немного помолчала, пытаясь подобрать правильные слова, а потом сказала:
- Я ведь, Ерёмушка,  в последние годы зимы-то не жалую. Прав ты был, когда сказал, что кости старые тепло ещё больше любят. А как трещина по щиту пошла, так я  подумала, что и мне помирать пора – не пережить мне зимы без печки! Но бог дал силы,  а ты печку масляную привёз. - Варвара недобро кивнула на радиатор, в котором теперь не было надобности. – Про вторую зиму я и думать боялась, трещина-то на месте не стояла!  Руки  у тебя золотые, как у тятюшки моего. Это ж какую работу сделал!
- Не велика работа, - смутился Еремей. – Если бы я всю печку переложил, а то только щит поправил.
- Не скажи, Еремушка! Ты ведь только за порог тогда, а снег как повалит!  За снегом следом мороз!   А мне, Ерёмушка, всё нипочём: я только дровишек в печку подкидывала! Так что, твоя ложечка как раз к обеду и пришлась!
- Вот и давай обедать, - буркнул Еремей, не терпя лишней похвалы.
Низкое зимнее солнце по верхушкам соснового леса катилось к закату.
За печной заслонкой шипели вокруг кипящего горшка красные угли.