Часть 17 - http://proza.ru/2014/04/30/1103
https://www.youtube.com/watch?v=tqZmw8HNXXs
18. Красавчик, не угостишь сигареткой?
Евгения Петровна налила себе еще «Энисели».
– Ну, давайте Рома налью, сейчас коньяк в самый раз.
– Лейте.
Выпив коньяк, она продолжила:
– Вот так, в беседе с главврачом Зурабом, судьба Нино была решена. Помещали Нино в сумасшедший дом, вроде временно, пока все скажем расследование, но нет ничего более постоянного, чем что-то временное.
Нас поместили в отдельную палату на первом этаже с видом на набережную. В мои обязанности входило следить, чтобы с Нино нормально обращались и максимально оградить её от нежелательных контактов. Нино постоянно чем-то кололи, она ходила как сомнамбула, почти не проявляя эмоций.
Несколько раз её навещал Давид с отцом. Нино на него реагировала совершенно спокойно, как на просто знакомого человека. Уединяться и беседовать без врача им не позволяли, ссылаясь, на то, что это может повредить психическому состоянию девушки. Дато все время твердил, что скоро она выздоровеет, и он её отсюда заберет, но Нино на Дато слова, почти не реагировала, только как-то губы чуть сжимались.
Конечно, как я сказала выше, почти обо всем относительно Нино, знала со слов полковника Хуцишвили. Я, появилась при семье, как говорил полковник - раньше, чем родился Христос, и уже давно была не просто сотрудницей, но как бы, хранителем секретов и исполнителем «деликатных поручений» во благо семьи. Если меня потрусить как старый ковер – пыли будет много.
Я знала многое, что мне считали нужным сказать. Сама я почти никогда не спрашивала, если только это не было необходимо для дела. Я даже знала, что у лейтенанта Семена Захарченко с его подручными, через пару дней после преступления, когда они ехали на задание, в горах отказали тормоза. Они разбились, упав с машиной в ущелье, правда, Семен, когда понял, что тормоза не работают, успел выскочить до падения машины и как бы остался жив, но следовавшие за ними на служебной машине друзья полковники, исправили случайность и Семен, благополучно последовал за машиной. Фотографии они смаковали почти до самой свадьбы Давида, потом Ираклий их сжёг, за ненадобностью, да и как улику не хотел оставлять. Так вот, не знаю зачем, но две фотографии из более чем двух десятков, я из конверта спрятала, видимо совершенно бессознательно, просто как доказательство преступления против Нино, за которой я уже присматривала и была в бешенстве от несправедливости к этой девочке.
Ни о ком Нино не вспоминала, странно, но даже о матери не говорила. Так прошло месяца три. Любимым занятием у неё было – целыми днями сидеть на подоконнике и смотреть на проезжающие по набережной машины.
Давид женился и с молодой женой уехал заграницу. Интерес к Нино со стороны тех, кто её сюда поместил, стал ослабевать, зато интерес со стороны сотрудников больницы – возрос. Если впервые месяцы на бедную девочку воздействовали медикаментозно, то постепенно к ней стали применять стандартные методы физического воздействия подавления нежелательных проявлений Первые несколько месяцев применять к ней насилия боялись из-за посещавших высоких чинов, но когда применили, наказание за это не последовало. Тогда Нино и поняла, что её не просто предали, но превратили её жизнь в существование. Мне было жалко девочку, но на мои звонки о её состоянии была одна и та же команда: «Ограничение внешнего общения, а в остальном, все пусть идет, как идет»
Еще через пару месяцев, Нино было трудно отличить от тех, кто тут по болезни. У неё была полная апатия ко всему, почти не умывалась, не причесывалась, просыпаясь, устраивалась на подоконник и все время проводила там, даже еду частенько я ей приносила туда. Её красота, продолжала делать с ней свое черное дело, вызывая у всех желание овладеть ею. Если сначала, когда она сопротивлялась её били, то уже потом она перестала мыться, расчесываться и как ни странно, это пыл охранников остудил, а с психами мы справлялись вместе.
Постепенно Нино превратилась в одну из тех, кто составлял серую массу умалишенных. Меня к себе она особо не подпускала, видимо поняв, что я не одна из всех, но со временем, я стала единственная, с кем Нино общалась и даже иногда обращалась с просьбами, например, мы делились сигаретами и чем-то вкусненьким, что «приносили мне».
Однажды Нино, как обычно, полуобнаженная и нечёсаная, сидела на подоконнике. Хотелось курить, но сигарет не было. Вдруг она заметила, что по дороге параллельно набережной по которой, вообще-то, редко кто ходил, шел парень и курил:
– Красавчик, не угостишь сигареткой? – окликнула его Нино.
Он подошел, протянул ей сигарету и встал как вкопанный. Парню было лет 20, черноволосый, кареглазый с прямым римским носом. Он смотрел на Нино не тем липким, скабрезно-вожделенным взглядом, сверлящим тело ниже пояса, который сопровождал её в дурдрме постоянно, убивая в ней все человеческое, превращая в бездушное животное, а
заглянул через её глаза сразу в душу. Он как бы и не видел её растрепанных волос, неопрятного тела, обнаженные груди с синяками. Он видел её красоту, а сквозь глаза, нелапанную, нетронутую слюнявыми губами душу, запрятанную куда-то далеко, куда смог достичь лишь взгляд этого парня. В этой душе, до сих пор ворковали голуби.
– Спасибо, как тебя зовут? – спросила Нино.
– Рома, - ответил молодой человек
– А меня Нино. Рома, ты дай сигареты моей соседке, а то не даст поговорить, вызовет садистов, плохо будет.
Евгения Петровна, налила себе еще коньяка.
– Ты помнишь Рома, как я пыталась тебе дать понять, что перед тобой, если и ангел, то давно падший, что она давно уже потеряла не только девичью душу, но превратилась, как и все ненормальные в полу животное. Именно так я и думала. Это ваше появление показало мне, что никакая грязь к этой девочке не прилипала, что душа её была как бы в коконе, ни для кого не доступная. Душа ждала видимо такого как ты. На моих глазах, эта непорочная как оказалась душа, захотела стать для тебя и самой красивой и самой настоящей. Я слышала, как она просила у тебя косметику.
Ты пойми, я только тогда поняла, что она не мылась, чтобы быть гадкой, извини, вонючей, как бы не «Олей», а «Яло»!
Впервые за много лет, ночью я плакала. Рядом я видела хрупкую красивую девочку, против которой был мир. Её в психушке полгода ломали, физически и морально, а оказалась, что она сильнее всех. Её дух был не сломлен, престо она притаилась и ждала своего часа. Я плакала потому что, за всю жизнь я не встречала такого человечка, так незаслуженно униженного бесправием и да-да садизмом. Я впервые дала слабину.
Часть 19 - http://proza.ru/2014/09/07/1007