Никто не хотел нарушать этой неловкой тишины, каждый думал о своем. Мы шли рядом, влюбленные более десяти лет друг в друга люди, и даже не могли взяться за руки. А звенящая тишина между нами упорно разбивалась автоматными очередями, стрельбой, чьими-то криками…
Человек привыкает ко всему, и война – не такая уж и загадочная материя, что бы бесконечно запугивать и держать в страхе. Глухой рокот низко летящих истребителей стал для нас привычнее звона старых трамваев, которые уже полгода как списали из-за разрушенных по всему городу рельсов. Люди умирали, здания разрушали...и самое страшное, что это перестало нас удивлять.
Я знала, что идущий рядом Джей думает не о войне и бесчеловечности вокруг, мы все уже устали от подобных мыслей. Он думал о своем книжном магазине, о том, что уровень продаж ужасно низкий, одна из продавщиц вынуждена была уехать из-за смерти мужа, а здание книжного находится чересчур близко к центру, и скоро тоже может быть разрушено. Магазин придется закрыть. Я думала о сегодняшних словах редактора, который с каким-то безразличием и обреченностью критиковал мою статью на утренней планерке: «Слишком много воды, Эльза, я не могу выпустить это в майском номере». Я знала, что меня уволят, так же как и Марту, и Анну. Писать для женских журналов явно не самое актуальное и востребованное занятие в военное время.
Слишком скоро мы оба, я и Джей, станем безработными, а там может и бездомными, хоть по существу, мы уже ими были: наш город, наша страна рассыпалась в прах, и мы не знали, где искать защиты и куда бежать.
Мы оба думали о наших детях: они бессрочно гостили в другой стране, у бабушек-дедушек-тетушек, которые радушно соглашались приглядеть за тремя непоседами. А у нас с каждым разом все чаще не хватало денег на регулярную помощь, посылки, подарки... Но все это мелочи по сравнению с тем, что хотя бы они, наши дети, были в относительной безопасности и не видели всего этого вокруг.
Нет, так не могло больше продолжаться. Эта тишина, этот окутывающий страх и безысходность, эти чертовы крики!
- Джей! – чуть не закричала я. – Поговори со мной, пожалуйста.
Эти ежедневные пешие прогулки домой и из дома становились все невыносимее. Транспорт в центре давно перестал ездить, дороги походили на изрытую кратерами поверхность луны и мы каждый день, по несколько часов шли мимо этих страшных декораций, что бы удостоверится в том, что ничего не меняется. Картины в городе становились все страшнее, люди печальнее и озлобленнее. А мы, как заведенные марионетки, ходили и ходили, на работу и обратно, как будто верили в то, что хоть что-то в нашей жизни осталось неизменным. Милый позволительный самообман для тех, у кого уже ничего не осталось.
-Джей! Ты меня слышишь?
-А? – мой муж нервно встрепенулся и попытался отвести взгляд от разбитых стекол его любимого кафе, где когда-то так звонко смеялись наши дети, поедая разноцветное мороженое. - Слышу, милая, слышу.
-Давай поговорим. О чем угодно.
Он устало улыбнулся.
-Давай.
-Знаешь, сегодня Анна читала в редакции такие чудные стихи. – Я говорила, сама не осознавая что, лишь бы говорить.- «Если ты смеешься, говорил он, я праздную. Если горюешь – я соболезную…»*
-А дальше? – Джей с интересом повернулся ко мне.
-Ммм…а дальше. Дальше, кажется «Они ездили в Хэмпшир, любили виски и пти шабли.А потом его нарядили и погребли»*. Ой. - Я осеклась, испугавшись собственных слов.
- Да нет, почему же. Никому этого не избежать. Нарядили и погребли… – задумчиво повторил он.
-Забудь – торопливо забормотала я. – Я не подумала.
Он лишь бездумно улыбнулся и наконец-то взял меня за руку. И тут пошел дождь. Не несколько жалких капель, которые небо старательно собирало весь день. Это был настоящий весенне-летний ливень: резкий, настойчивый, стремительный. Крупные капли хлестали по свежим зеленым листьям, стекали по запыленным водостокам, разукрашивали щербатый асфальт. Противные, уничтожающие звуки войны сменила влажная и цветущая весна.
Я вдохнула полной грудью этот насыщенный концентрированный воздух, полный цветов, трав, цветущих деревьев, и почему-то надежды. Я вдруг захохотала, смеялась и смеялась без конца, как не смеялась много дней до этого, и потащила Джея в центр разбомбленной площади, которая была в нескольких шагах от нас.
Мы были похожи на детей, а может на сумасшедших, двух несчастных, мокрых и безудержно смеющихся взрослых, кружившихся под ливнем. Небеса, казалось, низвергли весь свой гнев на этот жалкий и глупый народец, воевавший неизвестно за что, и пытались смыть этот позор, и бессмысленные смерти, и ссоры, и самих людей.
Мои дешевые босоножки окончательно размокли и остались далеко позади, но я даже не обратила на это внимание. У нас не было денег на новые, да что там, нам нечего было есть этим вечером, а мы хохотали так, как будто мы самые счастливые люди на этой планете. Мы дышали, упиваясь сладким воздухом, бежали по мокрому горячему асфальту, подставляли рты под дождевые капли и смеялись. Смеялись до слез.