Все последние годы среди деятелей культуры и искусства только и слышно что разговоры про спонсоров и меценатов. «У вас есть спонсор?» – перебивают тебя вопросом, едва ты начинаешь излагать какую-нибудь свою идею. « Ах, у нас нет меценатов», – вздыхают на все лады музейщики, издатели, поэты и иже с ними. Как-то слышала даже такую версию: «Нам надо растить новых Мамонтовых, Третьяковых, Дягилевых». Это как же – теплицу для них построить или в пробирке выращивать? Помню, когда банк ОНЕКСИМ отказался финансировать премию имени Аполлона Григорьева, зарыдала Академия российской словесности: горе, 25 тысяч долларов уплыли. Увяла зелень. Остались лавровые листики только в супе. От всех этих «всплесков», честно говоря, с души воротит. Поневоле начнешь задумываться - кто они такие эти спонсоры и меценаты, чем друг от друга отличаются, словом, кто есть ху, как замечательно выразился наш достопамятный руководитель бывшего государства. Чтобы хоть как-то в этом разобраться, придется, наверное, совершить скачок в другую эпоху, в Древний Рим, откуда всё пошло - и лауреаты, и меценаты, и многое другое, что мы легкомысленно приписываем исключительно нашей литературной действительности.
Пожалуй, стоит начать с имени собственного. Гай Пильний Меценат (известно, что он умер в 8 г. до н.э.) принадлежал к древнему этрусскому роду – о, эти загадочные этруски! - был образован, писал стихи и прозу. Его огромное состояние позволяло ему оказывать материальную поддержку тем, кому он хотел ее оказать. Например, Вергилию, лишившемуся поместья из-за неразберихи при раздаче земель ветеранам после победы Октавиана в гражданской войне против республиканцев. Меценат подарил поэту дом в Риме. А Горацию, сыну небогатого вольноотпущенника (то есть сыну бывшего раба) Меценат подарил поместье в сабинских горах в 45 км от Рима с восемью рабами для обслуги, и там имелось еще пять ферм, где работали арендаторы. Интересно, можно ли это сравнить с затратами на модного кемеровского драматурга Евгения Гришковца, который сочинял одно из своих произведений, проживая за счет знакомого спонсора в номере московского отеля «Балчуг» (примерно 300 долларов в сутки) и обедая в тамошнем ресторане по цене 50 евро за обед? Наверное, с финансовой точки зрения можно – для дарителей и рабы с арендаторами и номер в «Балчуге» были одинаковой мелочью - но в культурном плане результаты не сопоставимы. На одной чаше весов - золотой век римской поэзии, вскормленный этрусским эпикурейцем, а на другой – оставлю без определения.
Произведения самого Мецената до нас не дошли, говорили, что он был посредственным писателем. Охотно верю, но понимаю также, что на фоне Вергилия и Горация блистать очень трудно. Гораздо важнее тот факт, что он не просто подкармливал многочисленных поэтов, а сам являлся центром литературного кружка, был деятельным участником литературной жизни, влиял на борьбу литераторов разных направлений, всячески опекал своих соратников.
Меценат был близок к Октавиану Августу, разделял его политические и общественные взгляды, поэтому тот оказывал поддержку поэтам его кружка. Так, Август поручил Горацию написать юбилейный гимн, исполнявшийся на торжествах раз в 110 лет (по значимости можно сравнить с нашей «песней без слов»). А пока Вергилий работал над «Энеидой» (это был личный заказ Августа, желавшего прославить род Юлиев, к которому он принадлежал), Август прямо-таки изнывал от нетерпения, не мог дождаться, когда поэт поставит точку. Но поэт умер, так и не закончив поэму, и перед смертью завещал ее сжечь. Однако Август своей волей воспрепятствовал этому и распорядился напечатать поэму такой, как есть. Близость к верховной власти принцепса характерна для литературного кружка Мецената, который можно с полным правом считать официальной литературой, имеющей государственную поддержку. Что не мешало поэтам оставаться в частной жизни достаточно независимыми. Вергилий предпочитал жить в провинции, а Гораций тот просто увиливал от предлагаемых ему должностей.
Но вернусь к Меценату. Один ли он был такой? Может быть, он был самый богатый, самый щедрый и лучше других умел выбирать таланты, но все-таки существовали и другие литературные кружки и другие покровители. Упомяну только бывшего консула Асиния Поллиона, писателя и драматурга, учредившего в Риме первую публичную библиотеку, ставшим также первым устроителем выступлений поэтов и писателей перед публикой. Это была тогда большая новинка в общественной и литературной жизни. Так что, читая свои стихи перед какой-либо аудиторией, я всегда мысленно поминаю бывшего римского консула «тихим, добрым словом».
Но все эти римские времена поросли быльем, и, кажется, никому до них дела нет. В нашем сознании меценатство связано, прежде всего, с эпохой модерна, Серебряного века и эмиграции, куда естественным образом перекочевали владельцы тугих кошельков, правда, уже в значительной степени опустошенных революцией и Гражданской войной. Кстати, о кошельках. Почему-то редко вспоминают о том, что Дягилев разорился, а оперные проекты Мамонтова значительно подорвали его состояние. Меценатство это не бизнес. Так, расход на издание знаменитого альманаха «Золотое Руно», выходившего на деньги Николая Рябушинского, составил в 1906г. огромную сумму 84 000руб., а приход был только 12 000 руб. Вообще семья Рябушинских сыграла важную роль в развитии русской культуры. Но свое участие они понимали не как меценатство и тем более спонсорство, а как благотворительность. Твердые религиозные установки старообрядческого рода налагали на них особые обязательства - собирать и хранить все, что они полагали духовными ценностями. «Русское религиозное чувство», по определению Владимира Павловича Рябушинского, диктовало не только строить больницы, школы, сиротские приюты, устраивать водопроводы, газовое освещение, внедрять телефоны и автомобили – что было признаком культурного развития народа - но и чтить древнюю книжность, хранить иконы и поощрять всяческие ремесла, не для коммерции, а тоже как часть духовной культуры. Братья были коллекционерами и знатоками живописи, икон, рукописных книг. Сам Владимир Павлович, банкир семьи, человек обширнейших знаний, уже в Париже организовал общество «Икона», председателем которого был до 1951 года, а почетным главой оставался до самой смерти. Брат его Степан Павлович считался в России крупнейшим собирателем икон. Собственно только Николай был среди братьев «модернистом», писал стихи и интересовался современной литературой. При своем богатстве он мог тратить любые деньги на издание «Золотого Руна», однако при этом требовал, чтобы наряду с А.Блоком, А.Белым, Д.Мережковским и другими ведущими писателями, печатали и его произведения. Ситуация знакомая до боли. Правда, сегодня «одаренный спонсор», вкладывая личные средства (а то и не личные, например, войдя в контакт с какой-нибудь фирмой, хоть с пивоваренным заводом, а то и вовсе со знакомыми бандюгами) в какое-либо коллективное дело, норовит себя поставить на первое место среди участников. Мол, мои деньги (или я достал деньги), поэтому должен быть первым. Скромность у нас теперь не в моде.
Не могу понять, почему этих людей называют спонсорами. Спонсор – в изначальном значении – поручитель, тот, кто ручается, термин, тоже пришедший из Рима. За что ручаются нынешние спонсоры? Разве банк ручается за качество стихов поэтов-лауреатов, награждаемых его деньгами? Нет, конечно. В лучшем случае он просто кидает эту сумму, мол, нате и отвяжитесь. В худшем случае банк организует фонд и под видом помощи культуре отмывает незаконные капиталы. В обоих случаях со стороны банка это никакое не поручительство, не покровительство и тем более не меценатство в его истинном смысле, которое предполагает личную - но не финансовую! - заинтересованность и участие. Это - милостыня, брошенная раздувшимся капиталом нищенке-культуре. И пусть нищенка сто раз говорит «спаси вас Бог», но если она полагает, что ей должны подавать, то она глубоко заблуждается. В тот момент, когда капитал сочтет, что ему не хватает трех рублей на то, чтобы построить на Марсе аквапарк с борделем, он тут же лишит ее этой милостыни. И тут дело не в экономическом кризисе, по крайней мере, в нашей стране, а в преступном эгоцентризме капитала, заложенного в его природе.
Так произошло с «Золотым Руном» – Николай Рябушинский проигрался в пух и в прах и немедленно «сэкономил», закрыв журнал. Так произошло – и это исторический факт, обрушившийся реально на мою голову, поэтому я могу засвидетельствовать его подлинность - с журналом «Библио-Глобус», в начале 2000-х лучшим профессиональным изданием о книгах, который владелец просто придушил, поскольку ему понадобились деньги на расширение магазина. Не все же нищим подавать. Тем более, какой смысл им вкладывать деньги в отечественную культуру – дети за границей учатся, там и работать останутся, на английском-то языке и музычку слушать и по Интернету лазить намного удобней.
Вот я, наконец, и вырулила конкретно к тому, что отличало Гая Пильния Мецената от вереницы последующих нуворишей. Этот богатейший привыкший к роскошной жизни аристократ был человеком идеи, имевшим твердые взгляды на общественное устройство и полагавшим, что литература обязана – именно обязана! - в этом устройстве участвовать, а иначе Рим не будет Римом. Он был не просто спонсором-покровителем-поручителем своих талантливых и гениальных друзей, он был их единомышленником и идеологом. Вот поэтому его собственное имя стало нарицательным и сохранилось в веках. Воистину, много званных, но мало избранных.
Оглядываясь назад, вспоминаю всех богатых и очень богатых людей, с которыми меня сводила жизнь. Они были все очень разные, но одно качество присутствовало у всех: больше всего на свете они боялись, что ты попросишь у них денег. И совершенно не важно, что попросишь не для себя, а на какой-то проект, который не имеет целью личную пользу, - они все равно воспринимали это как посягательство на их собственность. Среди них были и неглупые, и образованные, и умно рассуждающие о разных проблемах, в том числе и литературных, но главное, что сидело в них гвоздем, - это чувство собственности, с которой только они знали, что надо делать, и бесполезно было их в этом переубеждать. Как тут не поверить в мудрость буддийской заповеди «ничего не проси». А я бы еше добавила: «Пусть подавятся».
Странная картина получается. Государство культуру не поддерживает, капитал не поддерживает, церковь – любая - не поддерживает - а мы еще живем. По инерции? Нет, не по инерции, а по закону сопротивления материалов. Мы сопротивляемся государственному пренебрежению, капиталистическому презрению, церковному прибиранию к рукам. У культуры, пока она жива, свой путь развития, не зависящий ни от чьей поддержки, потому что она сама – основная поддержка и себе, и всему обществу в целом. И когда мы вскладчину или за свои гроши издаем свои книги – это значит, что мы сопротивляемся существующему положению вещей.Это свидетельство жизнеспособности и жизнестойкости нашей культуры. Я знаю множество случаев, когда литераторы и поклонники бескорыстно работают над книгой умершего товарища, а художники бесплатно предоставляют свои картины, рисунки для оформления книг, журналов и выставок. Когда не на кого надеяться, тогда открывается второе дыхание, и оказывается, что у нас есть и силы, и возможность делать то, что мы в нашем творчестве считаем нужным и главным. Когда мы думаем о себе сами, у нас все получается, потому что мы возделываем свою почву. Сегодня мы сами для нашей культуры единственные настоящие меценаты и спонсоры.
Т.Михайловская