История его семьи была очень и очень необычна.
Клинкель - отец был в 1913 году коммивояжером знаменитой немецкой фирмы «Зингер и К°». Два месяца он колесил по горячей степной Кубани, предлагая свой ходовой товар казачьим женам и девкам. Казаки жили справно, и торговля шла бойко на радость коммерческому агенту. Барыши хозяева сулили немалые.
А ещё Клинкель был агентом немецкой разведки, что тоже приносило немалые дивиденды.
«Заеду еще в этот двор и на сегодня - ауфвидерзеен, - устало размышлял Пауль Клинкель, отец Вальтера, в ту пору молодой человек приятной наружности. Постучал в ворота, подождал, и уже было отпустил поводья, как калитка открылась и девичий голос, будоража летнюю жару, пропел:
-Вам кого?
Он на секунду замешкался, путая немецкие слова с русскими:
-Я, Зингер, нихт Зингер, я Пауль Клинкель, торговый агент фирмы «Зингер», продаю швейные машины.
Дивчина была загляденье: большие голубые глаза неповторимо сочетались с иссиня-черными волосами; пухлые губы, казалось, вот-вот лопнут от спелости, словно вишенки на дереве перед хатой. Черные брови вразлет, сросшиеся в переносице; длинные пушистые ресницы, как шустрые стрижи: мгновенье отдохнут, и с новым взглядом в путь. Пауль потерял дар речи, невольно заглядевшись на завлекательную ямочку на правой щеке, а девушка, словно не замечая его внимания, пошла во двор, сказав ему:
-Пидождить, пиду гукну маты, може треба.
Он ничего не понял от волнения, но остался ждать подле ворот. Он был очарован ею.
«А косы – то, какие у нее, - думал Пауль, и тут же одернул себя, - Что это со мной, перегрелся что ли? Завтра сделаю себе выходной, искупаюсь в речке, да и письма надо отправить».
А в доме заседал семейный совет. Хозяин, Павло Гнатович Кузенко, решил сделать своим девкам подарок.
-Ну чем мы хуже других, мать, - пуская дым в открытое окно, говорил он жене, - Оксана на выданье, Галинка вон подрастает, без дела стоять не будет. Оксана, - подытоживая, сказал отец . – Пойди, скажи немцу, что мы берем машинку.
Оксана вышла за калитку и пригласила Пауля в хату. Клинкель оформил заказ на фирменном бланке, взял задаток и уже спокойно произнес:
-Товар у меня на станции в пакгаузе, так что через день, два
ждите.
Хозяева угостили его ядреным узваром из погреба, и Пауль поспешил откланяться.
Когда станица осталась далеко позади, он остановил лошадь и задумался. Оксана не вылезала у него из головы. Вспоминались тощие рыжие мюнхенские девицы, и ему представилось, как он обнимает Грету, дочку булочника, которую отец прочил ему в жены. «И на дух не надо», - ее доступность нисколько не радовала Пауля.
Голубые глаза Оксаны снова и снова вставали перед ним, маня за собой, казалось, протяни руку. «Вот напасть», - весело ухмыльнулся Пауль и кнутом дал слегка понять животному, что отдых окончен. Лошадь недовольно оглянулась, понемногу прибавляя прыти.
Через день он развозил заказ по станице, но во двор Кузенко пока еще не стучался. Вчера Пауль принял решение свататься к Оксане.
Сбивало с толка незнание чужих обычаев, но он, как и положено разведчику, был в некоторой степени авантюристом и решил рискнуть.
Когда в его тарантасе, взятом напрокат, осталась одна машинка, Пауль свернул до хаты, скрытой от посторонних глаз густыми кронами вишни. На стук выбежала Галинка, и, увидев Пауля, стремглав кинулась назад, весело крича:
-Мамо! Батько! Зингер прыихал!
Клинкель деловито объяснял, как пользоваться машинкой, где смазывать, а у самого вертелось на уме: «Как начать разговор, как сказать, что ночь не спал, думал, что хочу в жены взять и увезти в Дойчланд».
Выручил отец - Павло Гнатович. Зашел, с порога кивнул, потом протянул руку иностранцу и сказал шутливо: «Здоровеньки булы! Вот сейчас мы с тобой и покупку обмоем. Мать, мечи на стол, вечерять будем. Ты давай, сидай, не стесняйся».
Пауль присел на край лавки; пить ему совсем не хотелось, но эти русские... Он уже пробовал самогон, и знал его убойную силу, мало того, он выучил поговорку: «Что русскому хорошо, то немцу погибель»; и поэтому лишь пригубил из граненого полустакана.
Когда раскрасневшийся хозяин стал уплетать галушки со сметаной, Клинкель наконец решился:
-Господин Кузенко, я хочу просить руки вашей дочери.
Павло Гнатович от удивления поперхнулся. В хате повисла тишина, лишь с улицы доносился шум играющих ребятишек.
-Тебя как зовут, мил человек? - задумчиво спросил хозяин. -Пауль, говоришь, вот задал ты загадку. Мать, слышишь, у нас
имена-то одинаковые. Я Павел, он - Пауль, да... добра справа…
-Оксана, - позвал он дочь. - Что будем делать, доня?
Михайличенки отказала, Верзуну отказала, вот еще ухажер,
германец.
Оксана быстро кинула взгляд на ладного агента и вспыхнула краской. Затем потупила взор и сказала:
-Не знаю, батько, как-то сразу, вдруг. Подумать надо.
Пауль подскочил и опять от волнения стал путаться в словах:
-Думать много. Я через неделю приеду.
Затем подхватил дорожную кепку, и вскоре над проселком в сторону хутора Романовского, поднялось облако пыли.
Через неделю Оксана Кузенко дала согласие, удивляясь сама себе. Станица кинулась в пересуды: как же, двум видным казакам было отказано, а тут вдруг- иностранец. Теперь в ней искали изъяны. В общем, для станицы это стало событием, и даже отец - Павло Гнатович, удрученный слезами жены, хмуро сказал потом:
- Вот тебе и купили швейную машинку. Мать, это все ты,
«Зингер» тебе захотелось, язви его в шары.
На что младшая дочь Галинка, с высоты своих семи лет, мудро заметила:
-Батько, да не журись, а я на что!
Поезд уносил Оксану на запад, где ей скоро предстояло стать фрау Клинкель. Она очень переживала, как встретят ее родители Пауля, но он ее успокаивал:
-Не бойся, дюша моя, - не все слова давались ему легко.
В разгар первой мировой войны Оксана родила сына. Эрик был вылитый отец, как говорят одно лицо, белобрысый, непослушный, признавал в семье только отца, буквально заглядывал ему в рот, ловил каждое его слово.
А Вальтер родился в двадцать четвертом, когда Германию опять лихорадило. Инфляция достигала немыслимых размеров: заработанные за день деньги народ спешил быстрее потратить, ибо завтра они похудеют наполовину. Младший сын рос покладистым ребенком, черноглазый, как дед. «Мой казачок» - с ностальгией вспоминая Кубань, нежно шептала Оксана малышу на ухо.
Потом жизнь незаметно наладилась. Муж надел черную форму национал-социалистов, а Эрик записался в гитлерюгенд. От их жестоких слов несло преступлением. «Ночь длинных ножей» стала тому доказательством, когда тысячи бывших соратников Гитлера подверглись избиению. Немногие дожили до рассвета.
Спокойная размеренная жизнь сменилась войной. Войной с Россией, где ее муж и дети должны убивать ее братьев. «Господи, за что моей родине такие напасти», - болея за Россию душой, думала Оксана Павловна. И вот, когда Вальтеру минуло восемнадцать, ей пришлось провожать сына на фронт.
Сняла православный бабушкин крестик и одела сыну на шею, потом засунула под нательную рубаху, от дурного глаза подальше. Сын не возражал. Воспитанный в уважении к России, знакомый с ее культурой и языком через книги и мамины рассказы, Вальтер с пониманием отнесся к ее напутствию перед отправкой на фронт.
-Сынок, - плача, говорила Оксана, - Помни, что стреляя в неприятеля, ты стреляешь в своих братьев и сестер.
Им повезло. Отец приехал в Мюнхен с фронта на три дня, и, пользуясь старым знакомством, сумел устроить Вальтера в тыловую часть фельджандармерии шофером, подальше от ужасов передовой. Сам Пауль Клинкель теперь служил в гестапо, имел звание штурмбаннфюрера , и Адольфа Гитлера боготворил с далекого 1923 года, после Мюнхенского пивного путча, где ефрейтор начал свою политическую карьеру.
Старший сын Эрик тоже работал в гестапо, носил погоны оберштурмфюрера, и находился на восточном фронте, где-то под Сталинградом.
Мать, провожая сына, сунула ему фотографию, где они с Паулем молодые, счастливые, и дала адрес своих родителей в России:
-Как знать, вдруг удастся свидеться с ними хоть тебе, мне уже, видать, не выбраться никогда, Вальтер, сынок, - она заметила, что перешла на русский, лишь только заговорила про родителей.
Потом заплакала, трижды перекрестила любимого сына. - Все, иди,
мой родной.