Он стоял под окнами, в которых горел свет, и грыз свои губы. Порой, будучи столь увлеченным своим занятием, не замечая, что на них выступила кровь, и ее привкус налип на зубы. Не замечая прохожих, впрочем, не обращавших ровным счётом никакого внимания на стоявшую в тени фигуру. Только пар изо рта выдавал, что она еще жива. Возможно, кто-то отметил бы уставшие красные глаза, но в такой темноте нельзя было их ясно различить.
Время от времени он доставал из кармана брюк свой смартфон, быстро включал экран, проверял время (хотя на его запястье висели наручные часы) и снова выключал. Бдительный гражданин смог бы рассчитать, что этот ритуал повторялся ровно каждые пять минут. Можно было предположить, что человек в ночи кого-то ждал и сверялся часами, надеясь, что он не слишком сильно опоздал. Однако ни у кого не было времени строить догадки.
Постепенно двор пустел. Все меньше людей проходило мимо, все больше автомобилей находили здесь приют на ночь. Поздний вечер накрыл округу темным покрывалом, которое подсвечивали уличные желтые фонари. Прохожие спешили как можно быстрее покинуть промозглую улицу и укрыться в тепле своих квартир. Вскоре во дворе помимо незаметных камер остался лишь один наблюдатель, который начинал всё сильнее колебаться, стоит ли выйти из своего временного укрытия или нет. Но медленно коченевшие пальцы и промокающие подошвы ботинок склоняли чашу выбора в сторону тёплого чая и центрального отопления. По большому счету ничто другое его не ожидало в его пустынной квартире.
Сделав глубокий вдох таким образом, что прохладный уличный воздух ободрал глотку, он громко выдохнул. Еще один прошел, без происшествий, без значимых событий, без запоминающихся деталей. Тотальная рутина, одним словом. Покинув свое временное прибежище, незнакомец ступил на мокрый асфальт, на котором скапливались местами довольно глубокие лужи. То ли из-за появляющейся паранойи, то ли из-за опасения быть перееханным машиной (хотя кого это волнует, потому что в таком большом городе наезды на пешеходов в порядке вещей), он снова и снова оглядывался по сторонам. Иногда посторонние шумы беспокоили его. Порой в автомобиле, который стоял неподалеку, ему мерещилась чья-то тёмная серая фигура, которая не спускала с него своих пустых черных глаз. Но это, конечно же, был обман зрения. Салон был пуст, и лишь лампочка сигнализации мигала за лобовым стеклом. Впереди еще одна машина ослепила светом фар, но она всего лишь разворачивалась и не представляла никакой угрозы.
Дверь подъезда слишком быстро предстала перед ним, как ни пытался он замедлить свой шаг. Машинально набрав код от двери, переступая через ступени, игнорируя недавно отремонтированный лифт, запоздалый жилец забрался на свой шестой этаж. Задыхаясь и чувствуя усталость в ногах, он достал ключ и медленно начал поворачивать замки. Как он ни желал этого, сердце всё равно билось, не сбиваясь с одного, ему ведомого, ритма. Не оглядываясь, он захлопнул дверь, на которой виднелась цифра 56 и табличка «Тарлен У.К.»
В помещении царил полумрак, к которому глаза давно привыкли. К тому же уличные фонари своим светом после многократных преломлений немного освещали окружающее пространство.
Тарлен быстро разделся, посетил ванную комнату и направился к холодильнику, чтобы достать один из многочисленных готовых обедов, которыми он был забит доверху. Нечто подобное выдают пассажирам авиалайнеров. Только тут горячее блюдо можно было действительно подогреть, вынув из подноса и поместив его в микроволновку на несколько минут.
Тишина и границы четырех стен перестали пугать своей обыденностью. Тарлен не пытался их ничем оживить: ни цветными плакатами из журналов, ни новым ремонтом, ни даже включением света. Лишь мерное жужжание СВЧ-печи и затем ее звоночек, намекающий на готовность приготовления пищи, поздно вечером нарушали окружающую безнадежную тишь. Однако мрак не покидал свои владения, лишь иногда приобретая серебристый оттенок от отсветов уличных фонарей.
Ужин протекал неспешно. Тарлен в лучшем случае смотрел в окно на новую высотку и разглядывал то, как в ней горел свет. Возможно, он искал некое сочетание, например, гриб или череп, но это было лишь его воображение. Никакого порядка не было, и быть не могло. Он забыл о вкусе еды, всего лишь поглощая её, не задумываясь даже о том, попал ли сегодня стебелек фасоли к нему в гарнир или нет. Это не стоило его внимания, но было достойно его желудка. К тому же подобные мелочи давно перестали доставлять ему наслаждение, и ему трудно было припомнить, были ли они ему приятны в принципе.
Вскоре пустой поднос полетел в урну. Тарлен некоторое время стоял, окутанный темнотой, слушая свое мерное дыхание, опёршись на края раковины на кухне. Казалось бы, дом – милый дом, но это было не про него. Попадая в родные пенаты, его охватывал ступор, полная апатия. Если бы не элементарные биологические потребности организма, он сюда бы вряд ли вернулся. Пусть Тарлен и стоял в нерешительности, но в голове давно был заложен ответ и мотивация к действиям. Иного выхода попросту не существовало.
Засунув руки в карманы брюк, он проходил мимо черневших дверных проёмов пустых комнат, в которых можно было различить очертания предметов мебели и электроники. Однако по сути, они были мертвы, потому что человеческое тепло было ими забыто и на его место пришли слои пыли, плесень из-за повышенной влажности, местами отслаивающиеся обои и краска.
Без фонарика, не нажимая на кнопки выключателей, Тарлен пробрался в свою каморку. Он раздвинул занавески и в комнату проник молочно-белый свет уличного фонаря, который был установлен буквально под его окном. Лужи на асфальте не высыхали, и влажность, казалось, искала любые возможные пути, чтобы проникнуть в самые незаметные щели. Она даже просочилась сквозь оконные рамы и мелкой росой выступила на подоконнике. Единственный живой человек взял салфетку со стола из коробки, промокнул лишнюю влагу, открыл окно и выбросил её на улицу: туда, откуда и пришла вода.
Тем не менее Тарлен знал, что он намеренно медлил перед тем, чтобы сделать единственное возможное, что он беспрестанно делал каждый вечер два года к ряду. Стоило это всего каких-то двух-трех движений: включить кнопку на стабилизаторе напряжения, включить компьютер и ждать загрузку операционной системы. В комнате загорелся синим монитор, освещая еще одну часть комнаты. Мерный гул вентилятора в системном блоке возвещал о том, что система постепенно загружается. В этот раз сбоев ждать не приходится, а как хотелось бы Тарлену, хотя он прекрасно понимал, что нашлись бы другие пути, что его оставляли в покое лишь благодаря тому, что он добровольно оставил одну возможность. Она как раз вывела на монитор все значки, которыми он когда-то пользовался, но теперь система просила их удалить за ненадобностью, поскольку они мешали увеличить ее продуктивность, но Тарлена это мало беспокоило.
Он лишь время от времени обновлял ее, но лишь смутно надеясь, что она когда-то выйдет из строя и прекратит влачить столь жалкое существование. Не ее жалкое бытие, потому что она была запрограммирована быть такой, а его собственное.
Тарлен плюхнулся на компьютерный стул на колесиках и уперся в столешницу локтями, протирая глаза, которые привыкли к мраку вокруг, но не переносили свечение монитора. Даже сам организм отвергал это достижение научного прогресса, которое находилось практически в каждом доме.
В принципе он мог сидеть так достаточно долго, до тех пор, пока в его глазах не начинали плясать разноцветные круги. После этого он решил взглянуть на экран с ровными рядами ярлыков и успокаивающим пейзажем на фоне в виде холмов, покрытых зеленью, которые расплывались перед его глазами, временно потерявшими фокус. Если бы в его комнате стоял наблюдатель, лениво опершийся на шкаф в его, то он бы увидел насколько пустым и отрешенным был его взгляд.
Через несколько секунд на экране появилось небольшое диалоговое окно. Сначала оно было пустым, только лишь мигал белый ползунок. Затем на его экране появился список с точными датами и краткими заголовками. На этот раз выпало 18 января. Только 6 лет спустя. Тщательности составителя можно было позавидовать, ведь список включал в себя весь день: с утра и до полуночи. Каждое действие за этот день педантично соответствовало строго определенному времени, отражавшемуся в левой колонке, чуть ниже даты.
Тарлен был давно знаком с детищем неизвестного программиста. Он привык рассматривать курсивный шрифт, который не напоминал ни один из стандартных наборов символов, которыми пользовались для составления документов или для печати. Он прокручивал колесиком мыши список вниз, до самого конца, а затем возвращался к самому началу. От раза к разу этот цикл повторялся всё быстрее, пока перед глазами не начинало рябить от стройных рядов букв и цифр. Наконец, рука остановилась. За окном сгущались тени, наступая на уличное освещение, которое не сдавалось отчаянно и отстаивало видимость некоторых кусков окружающей действительности.
На этот раз выбор пал на вечер 18 числа. Список выдал точное время: 22:45:38. Местом оказался некий бар, который располагался в центре города (помимо адреса заботливый создатель диалогового окна прикрепил подробную карту с указанием всех ориентиров). Потирая лоб, а затем нос, Тарлен нажал на стрелку, указывавшую вниз, которая раскрывала список, выставляя напоказ все детали именно того единственного момента времени. Его не обжигало любопытство, не одолевали вопросы, не подталкивал интерес. Это было не более чем рутиной: типичным завершением дней, которые слились для него в один большой серый ком, липкий и цепкий, от которого невозможно было отделаться в силу законов миропорядка.
День выдался интересным, по всей видимости. Он никогда бы не подумал, что пошел бы в подобное заведение не абы с кем, а со своим коллегой по работе, Андрисом. Последний никогда не проявлял к нему никакого интереса, хотя был общительным и приветливым малым, у которого никогда не было проблем ни с начальством, ни с покупателями. Исходя из написанного, можно было подумать, что они друзья не разлей вода. Предыстория Тарлена не интересовала, он никогда не возвращался назад, предпочитая шагать только вперед. Помимо их двоих в компании была сестра Андриса (это было понятно по тем колким выражениям, которыми они обменивались друг с другом), пара-тройка других молодых людей и девушек, которые беседовали о своем, хотя, возможно, внутри и скучали. Их всех Тарлен знал отдаленно, либо по работе в сети по продаже музыкальных инструментов, либо, как «еще одних знакомых Андриса». Несмотря на наличие стольких незнакомых лиц, ему нравилось проводить так время. Он без умолку сыпал шутками и подтрунивал над Андрисом, который незамедлительно отвечал той же монетой, отвешивал комментарии на реплики других участников компании. Казалось, что он был в своей родной стезе, что ему это было абсолютно привычно. Не стоит забывать, что всё дело происходило за столиком на шестерых в накуренном подвале бара, где толпа народу сгрудилась около барной стойки в ожидании напитков, а нестихаемый шум был настолько громким, что приходилось напрягать голосовые связки, чтобы быть услышанным…
Далее шли пространные описания окружающей обстановки, всех этапов опьянения, сопряженных с усугублением веселья. Вдобавок были обрисованы кое-какие детали, возможно, смутные намеки, из которых могли бы произойти будущие события, но они также не заслуживали внимания.
Ближе к развязке этого мероприятия Тарлен покинул уже поредевшую компанию и пробрался к барной стойке. Он заказал всего лишь колу. Возможно, бармен посмотрел на него удивленно, а, может, ему всего лишь показалось. Тарлен оперся локтями на стойку, рассматривая ее потертое и шершавое дерево. Иногда его взгляд перемещался на стакан с колой, но только тогда, когда он решался сделать из него один глоток. Так, он очень устал. Безудержное веселье измотало его, и он тяжело вздохнул. Его отсутствие не заметили. Но чья-то рука легко коснулась его плеча, значит, он ошибался.
Это была сестра Андриса (он так и не узнал ее имени или просто забыл). С виду она не слишком уверенно держалась на ногах. Говорила какие-то общие фразы, опиралась на него. Порой язык у нее заплетался, и она делала долгие паузы, чтобы вспомнить, что же она хотела сказать.
Тарлена это утомляло еще больше. Он прекрасно понимал, к чему был этот весь спектакль, однако, его не привлекали девушки, которые находились под действием спиртного. Для кого-то легкая добыча, а для него большая обуза, от которой надо срочно отделаться. И в этот раз он не собирался делать исключение. И так его настроение было подорвано. Он даже не делал вид, что слушает, а в голове была лишь мысль о тихом бегстве. За всё было уже уплачено, поэтому он резко развернулся и пошел в сторону гардероба, где забрал своё пальто и направился в сторону выхода. Уйти по-английски – идеальное окончание вечера.
На улице дул несильный ветер, поэтому он сильнее намотал шарф. Посмотрев по сторонам, он направился в сторону метро, которое было недалеко, где-то в километре. Отличный вечер для отвлекающей прогулки неспешным шагом. Правда, пройдя пару шагов вдоль здания, в котором находился бар, еще не оставив позади себя его вывеску и специальные предложения, ему послышалось, что его кто-то звал или, возможно, ему показалось, но он обернулся.
Около двери стояла сестра Андриса, только уже накинув на плечи черную шубу. Под светом уличных фонарей она не выглядела такой нетрезвой, скорее растерянной. Она ничего не говорила. Конечно, Тарлен мог оставить ее на милость своего брата, ведь он же несет за нее какую-то ответственность, но что-то внутри не позволило ему это сделать. Он вернулся и спросил, может, ее надо проводить. Она ответила, что ей надо к метрополитену. Какая неожиданность, значит, им по пути!
Правда, путь был не слишком примечательным. Оба шли молча, не поднимая глаз. С высоты своего роста Тарлен видел, что его спутница идет, погруженная в свои мысли, не поднимая глаз. Признаки нетрезвости напрочь выветрились. Ее походка была ровной, она не нарушала дистанцию. К чему был тогда весь спектакль там внизу? Зачем ей надо было играть таким образом? Но молчание было нерушимым.
Уже был виден вестибюль ближайшей станции метро. Они неукоснительно шли к нему, так и не обмолвившись ни одним словом. Спускаясь по гранитной лестнице, всё такая же тишина окутывала их обоих. От платформы их отделяли лишь турникеты. Только сейчас сестра Андриса тихо прошептала, а мы еще сможем увидеться? Тарлен, скрепя зубами, думал, как же ему поступить. Обнадеживать он не любил, а, учитывая его скрытность и приверженность принципам сохранности своих личных данных, то выход из ситуации не приходил. Он лишь приложил свой электронный билет и прошел дальше, ожидая, что она последует за ним. Однако его спутница стояла на своем прежнем месте. Тарлена все же начала грызть совесть, в первую очередь, из-за того, как же она сможет добраться до дому (но он не собирался ее провожать и уж оставаться на ночь тем более) и доберется ли целой и невредимой. Он взял свой смартфон и набрал свой же номер, подошел к дверцам турникета с обратной стороны и практически сунул его под нос своей спутнице. Когда доберешься домой, пришли мне сообщение, что всё в порядке. С этими словами он ушел к поездам, так и не обернувшись.
На этом закончился последний параграф выпадающего списка для 18 января. Лишь внизу была небольшая сноска, которая скромно гласила «Сестра Андриса». Тарлен нажал на нее. Раскрылось еще одно диалоговое окно. В нем был полный перечень деталей его отношений с ней. Он не хотел это читать. Каждая строка списка гласила: «Первый месяц, второй месяц …» и далее. Они встречались где-то год. Год через 5 лет с того момента, как он просматривал этот список на мониторе своего компьютера.
Тарлену стало тошно, и он резко вскочил из-за стола и направился к окну. Ему хотелось рвать на себе волосы, но выработанная годами сдержанность не дала сбой. Он лишь смотрел в окно и слышал мирное гудение компьютера и как за стеной стучали соседи.
Кто-то проник в его жизнь и с дотошностью часовщика писал ее. Вместо него. Наполнял её красками, подчинял какой-то цели. Обычно не проникаясь глубокими чувствами, место которых давно (хотя это относительно) заняла апатия, но сейчас, вечерами выбросы каких-то веществ в его организме, поступавшие в дальнейшем напрямую в мозг, не могли предотвратить этот бунт эмоций.
Дайте человеку место, и он, вернувшись обратно, окрасит его своими воспоминаниями. Тарлен бывал только в своей комнате, которая была немой свидетельницей того, что 3 года назад его выбрали жертвой и вероломно вторглись. Каждый его шаг был расписан, всё совпадало. Сначала были часы, затем последовали дни и недели. Оставалось всего лишь сесть прочитать и выучить наизусть. Удивительным, почти волшебным образом, всё совпадало. Он почувствовал вкус жизни, наслаждался моментом, был чуть ли не королем, способным менять своё будущее, если оно его не устраивало. Однако всё вскоре поменялось.
Дальше наступил черед месяцев. День за днем был подробнейшим образом расписан: от его идей о суициде до количества яблок, которые он нес с собой из магазина. Это начало становится невыносимым. Сначала не из-за надоедливых сообщений, приходивших на почтовый ящик, на его смартфон или в социальные сети – всюду, где были его персональные данные. В жизни перестала существовать неожиданность. Ему было прекрасно известно, что случится дальше. Неопубликованная глава доставлялась к нему домой за время, сравнимое со скоростью прохождения сигнала по оптоволоконным сетям.
Тарлен постепенно уходил в себя и от других. Бросал начатые дела, менял окружение, изменял себе, но внутри всё сильнее нарастала пустота, потому что незнакомец на том конце всегда всё про него знал. Счастье ушло так же мгновенно, как и прошло, хотя вечно открытый диалог сулил еще больше.
Затем последовало неуклонное постепенное исчезновение. Работа, электронная почта, близкие люди, отключение синхронизации аккаунтов. Полная анонимность. Полная информационная тишина. Осталось лишь одно окно общения с внешним миром, его личный дельфийский оракул.
На жизнь тем не менее приходилось зарабатывать. Лишь там он мог как-то отвлечься, проверяя новые музыкальные инструменты и порой оказываясь ассистентом своей фирмы на различных выставках. Хотя он перестал жить ровно 3 года назад. Это было существование на грани самоистязания. Каждый день Тарлен неуклонно возвращался к своему компьютеру и читал, что тот ему предрек.
С каждым днем его предсказания становились всё подробнее и ярче. Он, словно бросал ему вызов, соблазняя и завлекая, играя на самых сокровенных желаниях, обвивая, словно осьминог, потаенные закоулки души.
Однако это перестало действовать полтора года назад. Тогда и появились темные круги под глазами, пришла апатия. Он удалился от мира, который был ведом ему до той меры, до которой мог дотянуться его невидимый предсказатель. Каждое событие, предрешенное заранее, Тарлен перечеркивал своим бездействием. Каждый новый день представлял череду рутинных действий сродни ритуалам аутиста. Каждое действие имеет свои последствия, поэтому он лишний раз постоял под козырьком, поэтому купил мороженое зимой, поэтому промок до нитки, поэтому прыгнул в пруд. Ему не дали возможность проживать свою жизнь. Так он испортит ее и тому, кто пишет за него сценарий. Став затворником, Тарлен перестал чувствовать боль, усталость и желать. Каждый шаг нового дня был продуман заранее. Его бездействие порой перечеркивало все дальнейшие события. Ему хотелось думать, что он доводит до бешенства того незнакомца, который нагло вторгся в его пространство. Хотелось видеть пену у его рта и выдранные клочья волос на столе.
Постепенно предсказатель перешел на годы, расписывая их с еще большей яркостью, добавляя изображения и вещественные доказательства. Можно было ощутить легкий шлейф духов, неповторимый вкус домашней выпечки. Однако он не знал, что Тарлен использовал это, как свой козырь, растаптывая все мелкие детали жизни, уничтожая своё будущее, которое он прочитывал каждый день. Для него это стало романом, нескончаемой мыльной оперой, где он был главный героем. Его воображение не умерло, подпитывалось, воспроизводило всё безукоризненно. Однако с одной целью. Убить, растоптать, надругаться…
Тарлена низвели до уровня наблюдателя, которому не дали билет ни на один поезд, которые в свою очередь стоят на всех путях вокзала, манят своим убранством и скоростью, но ему никогда не попасть на них. Да, он превратился в машину. Да, общество давно вычеркнуло его из своих списков. Да, он даже не просматривает весь список возможностей до конца, возможно, стирая еще один миг, в который его жизнь могла бы оборваться.
Однако он был намерен продолжать. Потому что привык? Другого пути не было? Или потому что он знал, что вместе с собой он заберет и того, другого, на другом конце оптоволоконного провода?...