В марте контракт на поставку аппаратуры в МСЧ был подписан и проплачен, а уже в апреле пришел факс из Тулы от фирмы «Прокс», что все закуплено и готово к отправке. Комбинат проявил неслыханную щедрость, все пожелания главного врача были удовлетворены. Предстояло получить: эндоскопическую аппаратуру, новый УЗИ- аппарат последнего поколения, стоматологический кабинет из Германии, наркозный аппарат, кардиомонитор, американский портативный дефибриллятор на «скорую», биохимический анализатор… но главное - лапароскопическую стойку. Теперь он сможет осуществить то, ради чего приехал в Эрдэнэт - организовать отделение эндовидеохирургии , чтоб современное лечение желчекаменной болезни стало доступным гражданам Монголии. Еще осенью он сумел заинтересовать своими планами Наранхуу, не говоря уже о Чалове, а после смерти Веры стал считать этот проект чем-то вроде обета, данного им своей дочери, искупления в память о ней. Об этом никто не мог и не должен был знать, это была его личная договоренность с Верой, он не мог допустить, чтоб ее приезд в Монголию остался бесследным.
Распространенность желчекаменной болезни среди монгол была очень высока. Возможно этому способствовало их пристрастие к жирной мясной пище. Статистику заболеваемости по орхонскому аймаку предоставил ему Дандар, который со своей стороны тоже поддержал эту идею и поставил свою подпись в протоколе о намерениях.
Ему надо было ехать в Тулу, чтоб там на месте проверить состояние аппаратуры, комплектацию, наличие сертификатов и т.д. Эти вопросы лучше решать до пересечения груза через границу. Любые недочеты, выявленные при получении аппаратуры в Эрдэнэте, могли вырасти в большую проблему по их устранению.
В Москве, в Шереметьево, его встретил Жамбал - глава фирмы «Прокс». Он был этнический монгол, но последние лет двадцать жил в России, занимаясь бизнесом. Отец Жамбала занимал крупный партийный пост при Цэдэнбале, сейчас отошел от дел, жил в Уланбаторе, но по-прежнему пользовался известным влиянием и имел большие связи в народном хурале. С матерью Жамбала давно состоял в разводе, сама она в настоящее время жила в Братиславе. Жамбал Очировичу было лет сорок пять, внешне он по всем статьям слегка напоминал героя мультфильма «Шрэк» - очень полный, грузный, с большой , коротко остриженной , седой головой и смешной, часто используемой для передразнивания кого-то , мимикой. открытого, добродушного лица. Они познакомились зимой в Эрдэнэте, их представил друг другу Дмитриев, пригласивший их к себе домой на холостяцкий обед. Жамбал хорошо знал сотрудников Эрдэнэта, много лет занимаясь поставками на комбинат различного оборудования и материалов. Жамбал сразу расположил его к себе какой-то, редко встречаемой среди монгол, обстоятельностью и готовностью решать любые вопросы.
На парковке аэропорта их ждала машина - черная «вольво» представительского класса, с симпатичным, серьезным водителем, которого звали Саша. «А фирма-то солидная» - оценил Серов, залезая в кожаный салон на просторное заднее сидение.
Они выехали на МКАД. По дороге Жамбал рассказывал, как поддавшись на уговоры жены, приобрел в этом году дачный участок в шестидесяти километрах от Тулы. Его рассказ выдавал в нем наивного в этих вопросах и далекого от землепользования человека, но для которого крайне важным было приобщиться к этим заботам самостоятельного и успешного бизнесмена, проявляемым для блага семьи, в которой он, как видно, души не чаял. Жамбал сам подтрунивал над собой, когда описывал свои мытарства с соседями по поводу вырытого на его территории колодца.
- Василич, а как Вы к пиву относитесь? - спросил Жамбал, обернувшись к нему. – Положительно? Тогда может быть мы сразу проедем …Есть у нас немецкий ресторанчик «Фрау Марта», там хорошее пиво дают и «рульку». Нет возражений? Тогда я сейчас звоню Петровичу, чтоб он все организовал и ждал нас там.
«Ну, началось…» - промелькнуло у него в голове. Он вспомнил их посиделки в Эрдэнэте, и неуемное жизнелюбие компаньона Жамбала - Петровича, не желавшего мириться со своим пенсионным возрастом.
Конечно, ни о какой работе на следующий день не могло быть и речи. Он проснулся разбуженный телефонным звонком Жамбала, который сообщил, чтобы он спокойно отдыхал пока, а в двенадцать они заедут за ним и отвезут в Ясную Поляну, к Толстому.
Квартира, куда его поселили, была приобретена фирмой специально для проживания командировачных. В свое время здесь останавливались и Дегтярев, и Кротенко, и монголы. Однажды соседка по лестничной площадке, увидев монгольского менеджера, выходящего из квартиры, и напуганная его внешностью, заподозрила в нем террориста и вызвала ОМОН. Группа захвата ворвалась в квартиру… и после Петровичу стоило немало труда уладить скандал, прибегнув к помощи своего родственника, служившего в местном отделении ФСБ.
Он не чувствовал себя особенно разбитым после вчерашнего, вчера он строго контролировал себя, но все же с неохотой покинул шикарное ложе кровати, намереваясь принять душ и позавтракать. Ощущая себя полноправным хозяином доставшейся ему жилплощади, поскольку находился на ней в полном одиночестве, в шлепанцах и халате он обследовал две просторные комнаты, ванную, большую кухню с массивным обеденным столом в центре, прихожую… Всюду просматривалась тщательно продуманная забота о гостях. В ванной на полках - косметика, принадлежности для бритья, горка свежих махровых полотенец… На кухне - электрочайник, кофеварка, в шкафах чайный и обеденный сервизы, в холодильнике свежие продукты, все в изобилии. «Прямо Insel- Hotel, даже лучше». Квартира располагалась на первом этаже, и на окнах были установлены внешние решетки. Взглянув в окно на кухне, из которого был виден въезд во двор дома, он с удовлетворением отметил хорошую солнечную погоду, сулившую приятную поездку за город. «Как же называется улица? – он напрягся, вспоминая, как ее назвал вчера вечером Жамбал. - Что-то связанное с оружием…Ну да, город оружейников как никак. А… Ложевая. Молодец, вспомнил, значит, не был так уж пьян вчера».
Он поджарил яичницу с колбасой, съел йогурт, и приготовил в кофеварке двойной «эспрессо». Его одиночество, если оно было связано с удалением от дома, от родных, всегда приносило ему внутреннее успокоение и некоторое обновление, как он считал. Сейчас особенно. Он чувствовал, что изменился, он перестал остро реагировать на чужую боль и страдание - черта, мягко говоря, не делающая чести врачу. До полного равнодушия дело, конечно, не доходило, но теперь у него появилась своя, личная шкала оценки чужого горя и волей-неволей он прибегал к ней, когда сталкивался с чужой бедой.
Накануне его отъезда из Эрдэнэта на обогатительной фабрике произошел несчастный случай. На одной из мельниц случилась аварийная остановка, оператор - монгол, забрался вовнутрь, чтоб определить причину аварии и при этом не снял свой жетон со щита, по которому определяют находится ли кто-то внутри агрегата в данный момент - это требование техники безопасности. В это время вернулся с обеда мастер участка, не знавший о случившемся, увидев простаивающую мельницу и убедившись, что все жетоны на месте, включил рубильник… Человека перемололо вместе с рудой… На первом этаже АБК при входе вывесили портрет в траурной рамке… семье выплатили какие-то деньги… сняли с должности главного инженера… Все. Вопрос закрыт. Извечная, непререкаемая логика жизни… И полная невозможность раздвинуть границы осмысления и оценки происшедшего. И ничто на свете не заставит кого-либо переживать эту смерть с той же силой и с теми же душевными конвульсиями, как будет переживать мать этого несчастного, потерявшая сына.
Пытаясь найти какую-то опору для себя, он недавно перечитал «Острова в океане», где герой романа теряет своих сыновей в автокатастрофе. « У всех дети умирают, не знаешь что ли ?» - говорит Хадсону помощник, матрос-баск , видя как молча страдает и изводит себя его капитан. Это хорошо сказано, на это можно опереться. Еще врезалось: «Если твое горе способно излечить что-либо, кроме твоей собственной смерти, то , скорее всего, горе твое не настоящее». Рановато списали Хемингуэя тонкие ценители литературы, для которых в сущности он так и остался непонятым.
Как же это он сам не подумал о Ясной Поляне, когда собирался в Тулу. Совсем вылетело из головы. Честь и хвала Жамбалу за проявленную инициативу. Однако, пора бы ему уже появиться…
Им повезло с погодой. Переживший зиму парк , наполненный весенним теплом и солнечным светом, казалось , был уже полностью подготовлен природой к очередному возрождению и томился ожиданием перехода в новое качество. Неспешным прогулочным шагом они направились по «першпекту» к дому Толстого. Петрович, много раз бывавший здесь раньше, сопровождая гостей фирмы, уже мог вполне самостоятельно проводить экскурсии по Ясной Поляне. Он увлеченно делился информацией о разного рода достопримечательностях будь то дом Волконского или просто скамейка в парке. Но приобретенные ими билеты предполагали экскурсионное обслуживание сотрудниками заповедника. Их гидом оказалась очень молоденькая, хрупкая девушка, видимо, влюбленная в свою профессию, ему это всегда был приятно видеть в молодых людях и Серов, слушая ее воодушевленные комментарии, всем своим видом старался показать, что ему очень интересно все, что она говорит. Дом-музей Толстого показался лучшим из виденных им обителей литературных гениев по степени достоверности воссозданной атмосферы, по насыщенности подлинными экспонатами, по сохраненной памяти. Он вспомнил дом Гете в Ваймаре - практически пустые комнаты, никак не расшевелившие его воображение. Дом в Михайловском - в общем, тоже…
В конце экскурсии, когда они снова оказались в парке и подошли к флигелю, предназначавшемуся для проживания родственников, он задал вопрос, интересовавший его с самого начала
- Скажите, у Толстого умирали дети?
Жамбал пытливо и недоуменно взглянул на него поверх очков, сморщив лоб характерными складками. Он был не в курсе…
- У Софьи Андреевны было тринадцать детей. Пятеро умерли в младенчестве. Их последний ребенок - Ванечка, тоже умер. Это был любимый ребенок Льва Николаевича. Он считал, что Ванечка будет продолжателем его дела. Ванечка был всеобщим любимцем. Все находили в нем что-то особенное, какую-то особенную душу.
- От чего он умер?
- От скарлатины.
- А в каком возрасте?
- Ему было шесть лет. Он умер в феврале, если я не ошибаюсь, и семь лет ему еще не исполнилось.
- В феврале…шесть лет.
- Толстой сравнивал его смерть с гибелью ласточек, которые преждевременно прилетели с юга и попали под весенние заморозки. Он считал, что такие дети, как Ванечка, слишком рано приходят в этот мир, когда тот еще не готов понять и принять их души. В своем дневнике на следующий день после смерти Ванечки Толстой написал : «Ужасное - нет, не ужасное, а великое душевное событие. Благодарю тебя, Отец. Благодарю тебя»…»
«Конечно… как все гении ,Толстой - законченный эгоист. Его прежде всего заботит он сам в этом событии. Великое, душевное… А для Ванечки? Оно тоже великое, душевное? Может, ему тоже следует поблагодарить Отца?»
- Вы давно работаете здесь?
- Четыре года.
- У Вас такие глубокие знания… Никогда не думал, что любовь к Толстому может быть призванием. Спасибо Вам.
Потом он прошли к могиле Толстого. На небольшой лужайке в глубине парка возвышался прямоугольный, продолговатый , земляной холм, выложенный старым дерном. Никакого надгробья, плиты, креста или просто таблички с указанием… Петрович что-то рассказывал про «зеленую веточку», про захоронения немецких солдат вокруг…
Только насыпь земли… Такова была его воля.