Простите все!

Алла Коркина
Рассказать о себе всё – невозможно. Во-первых, мы не знаем, как выглядим со стороны. Кто-то нас любит, кто-то не переваривает, даже если это и неявно. Но приходится вместе работать. Иной раз пребываешь в убеждении, что все тобой восхищаются, а порой... Кроме того, это наверно каждый человек знает, что внутренне ты совсем другой, чем то, что представляешь собой внешне. Смотришь в зеркало и думаешь – я ли это? Там, внутри, совсем другой человек... Что это за круглая физиономия? Невыразительная, довольная, толстенькая, одним словом, тусклая. Неужели эта обыкновенная тётка – это я? Не может быть!
Но было время, когда я всё-таки соответствовала себе – летящей, нервной, в чём-то, как все девушки, необыкновенной...  И, конечно, не нравилась себе.
Кроме того, мы зависим от других. И почти всегда эти незнакомцы втираются в нашу жизнь по каким-то своим потребностям. Мы, женщины, говорим об одном, а они думают о другом, они понимают нас и подыгрывают нам. Мы открываем им свою душу – то есть свои слабости. Они имеют это в виду. Как много в жизни скрытого равнодушия! Как поздно это начинаешь понимать и в свою очередь учишь себя быть холоднее.
Когда мой будущий муж Геннадий развёлся, он жил на квартире вместе со своим приятелем, тоже журналистом. Как-то они пригласили меня в гости. Мы были с Геннадием знакомы и раньше. Слава тоже что-то мне говорил, какие-то комплименты, но у него всё время были красные глаза, словно он навеселе. Да он и пил больше всех. Так что автоматически я исключила его из сферы своего женского внимания.
В разводе Геннадия я не была виновна, всё это случилось ещё до нашего знакомства.
Потом мы с Геннадием поженились, потом развелись с таким шумом, что я сказала себе – хватит экспериментов, замуж выходить опасно. История стихла. Как-то Слава пришёл ко мне в Союз писателей. Выглядел он ужасно. Белесый, с отчаянным взглядом покрасневших голубых глаз, в помятом дешёвом костюме. А ведь ему было уже под сорок! Пожаловался, что нет работы. Понятно. Нигде не держат. И всё-таки, надо было попытаться ему помочь. Я написала записку Борису Марьяну, мы тогда были дружны, а он уже был влиятельным журналистом.
Через неделю Слава пришёл ко мне радостный, с цветочками. Оказывается, Борис не только устроил его на работу в газету, но и похлопотал на счёт общежития.
Прошло много времени... Вдруг, идя по Армянской улице от издателя и писателя Ивана Дуба по поручению Дмитрия Николаева, я встретила Славу. Тогда только вышла подборка моих стихотворений в газете "Литератор".
– Читал ваши стихи. Вы, как всегда энергичная, удивительная, прекрасная.
   Это эпитет "прекрасная" меня удивил и запомнился.
– А вы, Алла Аркадьевна, тогда ошиблись. Это я был в вас влюблён, а Генке вы были до лампочки.
   Я смущённо засмеялась.
– Вся моя жизнь ошибка!
  Мы распрощались. Я подумала – ошеломительные букеты роз, ухаживания, и... до лампочки. И все мои терзания, и вся горечь... и смерть ребёнка... До лампочки. Однако!
И, оказывается, это был путь, на который просто не стоило вступать! Откуда начал движение, туда же и пришёл... к разбитому корыту....
Конечно, жизнь ещё подбрасывает свои варианты... один лучше другого. И ты забываешь, что всё это уже было... было... И всё сначала.
Женщине – увы – важны те мужчины, которых любит она. Те обиды, потрясения, те чувства. Но со временем не хочется вспоминать свои поражения, а начинаешь вспоминать, иногда с удивлением, и всегда с нежностью тех, кто любил тебя. Как жаль, что это далеко не всегда совпадает. Начинается другая история твоей жизни.
Для кого-то и я была трагедией – один раз! – и драмой, и досадой, и грустью... и сожалением, что ничего не сбылось... И неприязнью к сопернику, который даже не смог или не захотел осчастливить ту, которая... Как видны со стороны женская глупость и недальновидность! И неумение понять «загадочную» мужскую душу. Вступив в эту пору, я написала стихи:

Одну любовь свою я славила,
Но говорю, смирясь душой:
Простите все, кого оставила,
Как я того, кто сам ушёл.
Простите позднее раскаянье...
Привязанная, к вам навек,
Я от любви к хорею таяла,
Я к небесам рвалась наверх.
За этот бег, за сумасшедший мой
Меня ты проклял, чтоб забыть.
Останусь непонятной женщиной....
Простились…
        Врозь…
                А нас знобит.