Гагику Гукасяну, потомку славного Гукаса.
Гукас.
Турция, провинция Муш, 1820 г.
«В кого он у тебя такой, Маркар?» – удивлялись сельчане, глядя как ловко перебирает пальцами, извлекая удивительную музыку из кизиловой дудочки, четырнадцатилетний Гукас. Маркар, поглаживая пышные усы, влюблено смотрел на сына. А иногда, не удержавшись, бил себе в грудь. «Как в кого, все мы в роду такие, - восклицал он и добавлял, - порода!» А затем громко и заливисто хохотал: «Вы бы видели, как мой дед Гарегин, царствие ему небесное, играл. 110 лет жил, все в нашем роду долгожители. И я долго жить буду. А как же?! И мои правнуки тоже!»
Слава об искусном музыканте распространилась по всей округе. От приглашений не было отбоя. Сначала просили отца, чтобы разрешил сыну на свадьбе сыграть, порадовать своим искусством публику, затем, когда Гукас повзрослел, обращались к нему. Каждый расплачивался, чем мог. Гукас не привередничал, был доволен тем, что предлагают, понимал: всем нелегко живется. А живую музыку, в таком замечательном исполнении, послушать каждому хочется. За это жители села Кронк любили и уважали Гукаса.
Обращались к нему и представители местной власти, а значит, не было ему равных во всей Мушской провинции. Что и говорить, щедро одаривали его пузатые чиновники, грех было отказываться от такого заработка, хотя и принимал он эти приглашения неохотно, скрипя сердцем.
_____
Однажды его пригласили на Вардавар (Армянский праздник в честь Преображения Господня) в славный город Муш. Приехали к нему на поклон отцы города, привезли много даров, но не дары побудили его согласиться: принять участие в армянском празднике Вардавар - великая честь для каждого армянина. Этого Гукас не мог не понимать, потому, не раздумывая, согласился и отправился вместе с гонцами в дальнюю дорогу.
В тот день со всей провинции армяне спешили на базарную площадь Муша. Многие знали, что сам Гукас выступать будет. Праздник удался на славу, народ ликовал, забыв все тяготы и горести. В самый разгар праздника Гукас увидел девушку неповторимой красоты. Свою единственную и долгожданную, сердцем почувствовал он. Она заметно отличалась от своих подруг - и ростом, и стройностью, и крупными глазами в пол лица, а губы напоминали сочные лепестки алой розы.
Надо отметить, что и Гукас был хорош собой: высокий голубоглазый брюнет с тонкими чертами лица, не каждая девушка могла спокойно выдержать его взгляд. И избранница, звали ее Анаид, не устояла. А вот родители Анаид - богатые, состоятельные, - не таким представляли себе мужа своей дочери, поэтому воспротивились бы этому союзу. Но Гукас был неудержим, да и она ни на шаг не отходила от него, молча поедала глазами всеобщего любимца.
И Гугас решил, недолго рассуждая, похитить её. Гуляния еще продолжались, нескончаемым потоком звучали песнопения, произносились хвалебные тосты, а разгоряченная молодежь продолжала танцевать суровые армянские танцы. Как вдруг Гукас, улучшив минуту, ловким движением набросил бурку на свою возлюбленную, поднял ее на коня и, неистово стегая лошадь, помчался прочь из города. Кинулись вдогонку уязвленные молодые парни, родственники и соседи Анаид, да куда там, Гукаса и след простыл.
Прошло некоторое время, и простили родители девушки нежеланного зятя, потому как дошли до них сведения, что он бережно и с огромной любовью относится к жене. Приехали в гости и благословили красивую пару.
Но недолго длилось безоблачное счастье молодой семьи.
Как то раз во время очередного празднества, когда сельчане на центральной площади окружили Гукаса и зачарованно слушали армянские песни в его исполнении, он заметил, как два турка отделились от толпы и направились в сторону его дома. Защемило сердце, почувствовал он недоброе. Наскоро завершив песню известного армянского ашуга Саята Новы “Кани вур джанис”, извинившись перед собравшимися односельчанами, он поспешил домой. Еще издали увидел, как турки пытаются взломать дверь его дома. Проведали подлые люди желание Анаит оставаться дома во время выступлений супруга, вот и решили воспользоваться его отсутствием и поглумиться над женой. Гукас побагровел от негодования и до боли в руке сжал рукоять кинжала.
Первый турок взломал дверь и исчез за нею, а второй, заметив Гукаса, оскалился и, осыпая его проклятиями, вскинул ружье. Брошенный ловкой рукой Гукаса кинжал впился ему в горло. Хлынула кровь, турок импульсивно задергался и растянулся у порога дома. Гукас ворвался в свою обитель и увидел, как жена, схватив стул, защищается им, словно щитом, от наседавшего на неё турка. Муж Анаид яростно закричал и бросился на непрошенного гостя. Сомкнув пальцы на шее, повалил на землю и подтянул трепыхающееся тело к тондыру, в котором стоял чан с кипящей водой.
Ещё крепче сжав пальцы на горле турка, он опустил его голову в чан. Тот, захлёбываясь в кипятке, задергался и, недобитым зверем, взвыл от невыносимой боли. Пытаясь освободиться от рук, намертво схвативших его горло, он всем телом дергался, подобно выброшенной на сушу рыбе, но через несколько минут обмяк и свалился на бок.
Гукас устало опустился рядом с чаном и обхватил голову руками… «Что же теперь делать, как быть», - пробормотал он вполголоса и покачал от отчаяния головой. «Нужно уезжать отсюда, и как можно скорее, - вдруг услышал он твёрдый и спокойный голос своей возлюбленной, - иначе нам не жить».
«Да, - встрепенулся, безумно озираясь, Гукас - собери вещи, только самое нужное». Сам же, пошатываясь от нервного напряжения и тяжело дыша, вышел во двор, втянул окровавленное тело первого турка в горницу, чтобы ненароком не заметили труп раньше времени. Вытащил застрявший в шее кинжал, смыл с него кровь в чане с кипятком - этот кинжал подарил ему дед, и Гукас не желал с ним расставаться. Затем прошёл в конюшню, выкатил телегу и запряг лошадей. Напоил, дал им сена.
Вернулся в дом, а расторопная жена к тому времени уже увязала несколько узлов с одеждой и ждала мужа. Гукас с благодарностью посмотрел на Анаид, поцеловал её в лоб и, взяв узлы в обе руки, вышел.
Через несколько минут телегу супругов можно было увидеть на центральной улице. Лошади, повинуясь хозяину, не спеша перебирали ногами, они ехали нарочито медленным шагом и мило улыбались прохожим. А сельчане, узнавая молодую пару, радостно приветствовали их, не подозревая, что прощаются с любимым музыкантом. Когда же за спиной скрылись последние дома, Гукас, с целью замести следы и избежать погони, резко развернул лошадей и телега понеслась в обход поселка, в обратном направлении - в сторону России.
Только к вечеру следующего дня они увидели пшеничное поле, услышали далекий лай собак. За пригорком замелькали огни русского села и стало ясно, что они в безопасности и больше спешить незачем. Гукас отпустил вожжи, распаренные лошади пешим шагом продолжили путь, а затем и вовсе остановились. Успокоилась и жена. Она перестала боязливо оглядываться по сторонам, глубоко вздохнула, расслабилась и, ласково прислонившись к Гукасу, задумчиво сказала: «Ты всегда говорил, что никогда не поднимешь руку на человека». «А разве это были люди?» - ответил Гукас и обнял её.