В этом году Роза встречала 1-ое мая совсем по-домашнему, без политики.
Она сидела дома и писала своему Лео:
"1 05.1899 Berlin
Дциудцишна! Благодарю тебя за вчерашнее заказное письмо; оно меня очень обрадовало, потому что я просидела в одиночестве весь день в пустом доме — я ждала твоего Йоцио, между прочим, не имело смысла куда-либо идти, шёл дождь. Неожиданно позвонил почтальон и принёс мне уже как два дня ожидаемое известие.
Твой брат всё не приходит и не приходит! И сегодня сижу весь день дома, и не понимаю, что всё это значит.
Ты спрашиваешь, распределены ли рефераты для партийного съезда. Я же тебе писала, Дциодциу, что Бебель будет реферировать о Берндштейне, кто о милитаризме, ещё не известно. Другие пункты ведь нам не важны. Твой совет, во что бы то ни стало добиться реферата, Боже мой, наивен. Я удивляюсь, как ты мне постоянно даёшь такие непрактичные советы, и это в таком важном вопросе. Или ты, действительно, думаешь, что имеется хотя бы малейший шанс, что доверят реферат человеку, который лишь год участвует в движении и о своём существовании заявил, скажем так, некоторыми даже отличными СТАТЬЯМИ? Человеку, не относящемуся к клике, никогда не имеющему протекции, а лишь собственные локти, человеку, который не только не боится врагов в будущем (Ауэр и соратники), но и в глубине сердца и своих - Бебеля, К. Каутцкого, Зингера и т.д, человеку , который, как они чувствуют, лучше них, и поэтому пытаются задвинуть его подальше, потому что он их может быстро перерасти? Не понимаешь ты этого всего? Добиться же реферата против них всех — на это нет возможности, потому что они за кулисами уже договорились. Но я всё это спокойно наблюдаю: я с самого начала знала, что всё так сложится, и одновременно я знаю, что через год, два никакими интригами, опасениями или недоброжелательностью они ничего не добъются, и я займу в партии одно из первых мест. Правда, в настоящий момент Берндштейн — исключительная ситуация. Но опять же, похоже, ты думаешь, что как раз это теперь — пуп земли, и что если не сейчас, то всё пропало.Это глупость. Партия лишь вступила в водоворот становящихся всё более сложными задач, всё более опасных явлений; ещё представятся тысячи и тысячи возможностей, показать шаг за шагом свою силу и незаменимость. При чём я не собираюсь ограничиться КРИТИКОЙ, наоборот, я намериваюсь и желаю ПИСАТЬ положительно, не о личностях, а о движении в его полноте, пересмотреть всю нашу работу, агитацию, практику, показать новые пути (если они отыщутся, в чём я не сомневаюсь) и т.д., одним словом стать самостоятельным "приводным ремнём" движения — тем, что начал Парвус и несколько месяцев хорошо делал, к сожалению, лишь несколько.
У меня во всяком случае теперь полная уверенность, что при соответствующих способностях можно для движения многое сделать, и это на годы вперёд. Вся настоящая эпоха в высшей степени критическая. И что никого нет, кто был бы в состоянии возглавить партию по-настоящему, показали выборы в ландтаг, в которые я, к сожалению, включилась слишком поздно. Но подобные вопросы будут возникать сотнями каждый год. Взять вопрос ПОШЛИН, ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ, профсоюзов — вот тебе три непочатых края. А потом устная и письменная пропаганда, которая в старых формах окаменела и почти ни на кого уже не действует, её модернизировать, вообще привнести новую жизнь в прессу, собрания и в брошюры. Это всё я пишу тебе второпях, в беспорядке, только чтобы показать, что я наблюдаю то, что вокруг меня, не без плана и не бездумно, и во-вторых, напомнить тебе, что с Берндштейном в Гановере* конца света не будет. Что касается того, что смешно быть в немецком движении идеалистом, то я с этим не согласна, потому что, во-первых, и здесь есть идеалисты, прежде всего огромнейшая масса простых агитаторов из рабочих, далее ДАЖЕ между вождями: например, Бебель. Во-вторых, всё это вместе взятое оставляет меня холодной, потому что главное правило, к которому я пришла через всю мою польско-немецкую революционную практику гласит: постоянно оставаться самой собой, вне зависимости от авторитетов окружения и других. Я всё-таки идеалистка и хочу ей остаться как в немецком, так и в польском движении. Это, естественно, не означает, что я намерена играть роль добродетельного осла, который работает на других; конечно я хочу и буду стремиться на возможно более влиятельное положение в движении, но это ни в коей мере не препятствует идеализму и не торопит меня использовать какие-либо другие методы кроме использования моего собственного таланта, если он у меня есть. Между прочим, мой золотой, если ты думаешь, что это им может удасться, меня в ДАННОМ случае (Берндштейн) вытеснить с поля, то ты очень ошибаешься — моя статья и ещё больше моя брошюра сделали своё дело и будут дальше делать и утвердят мою часть в дискуссии, и ты увидишь, что даже Бебель в Гановере, как Клара здесь, будут цитировать из брошюры. Между прочим, как и что будет в Гановере, заранее нельзя решить, поэтому выкинь реферат из головы, потому что это просто смешно.
Praeterea celenseo: самое правильное, как и ты считаешь, держаться от них на расстоянии.
И ты видишь на Меринге, что сам не знаешь, чего хочешь: теперь ты пишешь, что было бы лучше его не допускать до «Лепцигской народной газеты», а ещё НЕДЕЛЮ НАЗАД в письме кричал изо всей мочи, чтобы его привлечь, потому что без него будет конец света: «Одним словом, нужен Меринг!» Теперь пару дней спустя Меринг не нужен... Если бы я всегда все твои приказания исполняла!... Ты неисправимый дипломат! На сегодня мне пора закончить. Крепко целую тебя в губки. Твоя Роза"
* место осеннего партийного съезда
на фото Парвус и Роза