1.
Я всегда думал, что знаю чувство страха. Так оно и было. Пока я не узнал, что на самом деле настоящего страха я ещё не познал. Раз я пишу эти строки и утверждаю, что когда-то там не знал чего-то, следует предположить, что теперь я это знаю. Это действительно так. Но начну с самого начала...
Родился я в Мельбурне. Как и много лет назад, так и в настоящее время это прекрасный город, настоящая сокровищница природы необъятной Австралии. Несмотря на все его красоты, момент моего рождения и те пару месяцев в родильной палате, были тем коротким и единственным мигом моего присутствия в Мельбурне. Больше мне в нём побывать не довелось, как и в любом другом городе. Но вместо этого я много раз побывал в другом, если можно так выразиться, не очень привлекательном месте. Но обо всём по порядку.
Моя мать - Лорис Краун - художник, чем и зарабатывает на жизнь. Привлекательная женщина. И фигура и внешность - всё, как говорится, было при ней. Она любила красоту, любила свою жизнь. Чего только не любила. Во всём она видела красоту и индивидуальность. Единственное, что она не любила, что не вызывало у неё ни малейшего интереса, называлось Бобом Крауном. Это я. Так вот это имя мне досталось благодаря хирургу и медсестре. Дай бог, конечно если он есть, вечного здоровья и счастья этим добрым людям. Но вернёмся к Краунам. Есть мать, любящая красоту, сын, не вызывающий никакого интереса и...
Ну, конечно же! Ведь есть ещё отец! И. О, чудо! Он тоже художник. Вы скажете: "Не может быть!" Но это факт и поверьте, факт ужасный. Мортон Краун. Тут есть над чем задуматься, поразмыслить. Уже одно то, что когда меня забирали из роддома, он как бы случайно уронил меня (причём прокатился я с пятого этажа по четвёртый). Одно это уже говорит само за себя, но ничего страшного. В этом я его не виню. Это далеко не самое страшное в моей счастливой жизни. Вы спросите, откуда я всё это знаю и помню. Чуточку подождите, и вы сами всё поймёте. Итак, с роддомом покончено.
Это был летний, прохладный вечер. Весь город утопал в роскошной, природной зелени. Повсюду прогуливались прохожие. Посмотрев в небо, можно было увидеть чистые, мирные облака. Наш джип, хороший и вместительный, бешено мчался, совершенно не вписываясь в окружающую идиллию. Но что могли знать эти людишки вокруг, с их идиллией, о красоте? Ни-че-го. Ибо есть только двое, кто в этом досконально разбирается. Поэтому они сидели в большом джипе и мчались как угорелые в свой изумительный дом, на краю ещё более изумительного океана и не обращали никакого внимания ни на что. Их было двое. Третий не в счёт. Он в багажнике, поэтому его не видно. Даже не отъехав от больницы, хотя бы на километр, Крауны почти одновременно пришли к выводу, что мне будет лучше, а может быть и хуже, в багажнике. Так я впервые узнал, что такое темнота.
Да уж, контраст очевиден. Душное, багажное отделение, раскалённое до максимума и освещённое до минимума, внутри лихорадочно трясущегося джипа. В то время как снаружи, один из самых прекраснейших городов нашей планеты. Один из самых оживлённых, умытый чистой водой и согретый божественным солнцем. Куда ни кинешь взор, повсюду радость, счастье и непрерывное движение навстречу чарующему будущему, из не менее чарующего настоящего.
О да! За это стоит отдать жизнь! Всю без остатка. Что и случилось со мной, но несколько иначе, чем вы себе это скорее всего представляете. Джип есть джип. Спустя несколько часов он оставил позади себя и радость, и счастье, и то чарующее, непрерывное движение. Зелень природы, по краям магистрали, сменилась на мрачную желтизну пустыни. Ночь не заставила себя долго ждать, Мортон Краун включил фары. Джип нёсся, оставляя за собой большие клубы пыли, часть которой почти всегда каким-то магическим образом оказывалась... Как вы думаете где? Всё правильно. В багажнике. Но спасение не заставило себя долго ждать. Сначала я увидел ослепительный свет. О счастье! Потом я услышал звук. После этого звука я долго ничего не слышал. Это был гром. Гром из громов, молния из молний и, в конце концов, дождь из дождей. От безумной гонки багажник открылся. К несчастью...
Мне решительно не везло. Весь покрытый пылью, я словно карликовая мумия, лежал на дне багажника, перекатываясь из одного захламленного угла в другой. При этом ошарашено и бессмысленно озираясь по сторонам, словно это могло мне хоть как-то помочь. С приходом дождя ситуация немного изменилась. Мне стало хуже. Но спасение не заставило себя ждать. Оно пришло внезапно, вместе с сокрушительной силы ударом о переднюю стенку багажника. Джип резко остановился. Вместе с ним должно было остановиться и моё сердце. Но и здесь мне повезло. Я просто потерял сознание. Лучше бы я его потерял навечно.
Итак: бешенный джип, внутри двое людей, знающих толк в красоте и, почти глухая, полуживая, карликовая мумия, слегка припудренная дорожным песком и обильно смоченная дождевой водой в открытом отделении могильного багажника. Весь это балаган замер почти у самого края умопомрачительной высоты обрыва. Внизу разрывался великий океан, пытаясь отогнать от себя наседающую, надоедливую ночь. С небес бил то ли дождь, то ли град. Не разобрать. Всё вместе переплеталось беспрерывным блеском молний. И вот, когда крепкая, жилистая рука Мортона схватила меня за шкирку и поволокла к дому, я впервые увидел ИХ. При адском свете молний, под оглушающий грохот грома, через густую пелену шквального дождя, я увидел эти огромные качели, стоящие на краю обрыва. Они были истинным воплощением зла. И, я думаю, никто бы не удивился, увидев в них самого дьявола, мирно отдыхающего после дел своих земных. Эти качели были невыносимы даже на вид. Такие моменты запоминаются на всю жизнь, делая её никчёмной. Моя жизнь начиналась неплохо и я уже пожалел, что меня не оставили в багажнике. Сейчас же, больно ударяясь о джинсовое колено Мортона и раскачиваясь во все стороны, как огородное пугало, я смотрел на край обрыва и, не осознавая того, начал верить в бога и молиться, глядя на самое ужасное в своей начинающейся жизни.
Но я глубоко заблуждался...
2.
Проникнув в дом, я понял, что Краунов ни двое и не трое, а целых четверо. Четвёртым был - ГРОХОТ. Так вот, этот Грохот представлял собой ста десяти кило-граммовый кусок живого мяса, обтянутый со всех сторон толстенной, волосатой кожей, из которого во все стороны торчат лапы, хвосты, головы и ещё чёрт знает что. В общем как на него не смотри, с какой стороны не подойди, результат будет один и тот же – перед вами безмозглый сенбернар.
Находясь в краунском багажнике, я узнал, что такое темнота. Находясь же в краунском доме, я узнал, что такое настоящий электрический свет. В моей комнате он не выключался ни разу. Да. Никогда в этом бомбоубежище темнота не включалась. Хоть раз бы случилось какое-нибудь землетрясение, хоть какой-нибудь мизерный ядерный взрыв. Нет же, как на зло, всё всегда было отлично. Ничто на свете не могло отключить этот дьявольский свет хоть на мгновенье. Не спорю, иногда в открытых дверях я видел темноту. Я пытался рисовать её на бумаге но, тщетно. У меня не было даже достаточно толстого одеяла, что бы я, не дай бог, додумался эту темноту себе создать.
Возможно, мои создатели чувствовали что-то вроде вины за багажник с его темнотой и сейчас пытались вбить в меня как можно больше этого, чёрт его возьми, живительного света. Но скорее всего, это не так. И только когда я закрывал глаза. Только тогда я погружался во мрак своего сознания. Да-да! Не удивляйтесь. При всём моём везении у меня действительно были глаза, которые я мог закрыть. Были уши, рот, нос, тело, руки, ноги – в общем всё как обычно. Вот только одно было странно. И это обстоятельство постоянно раздражало всех Краунов. Дело в том, что по приезду я постоянно орал. Орал как резанный, ошарашенный баран, вплоть до того момента, пока мне не стукнуло полтора года, и я не научился говорить...
Новая эра в моей жизни. Но если я не выложу вам хотя бы пару занимательных историй из моего прошлого, то никакие земные силы не простят мне этого. А уж поверьте мне, что Мортон Краун, что Лорис Краун - эти ребята, на пару со мной, зря времени не теряли и клепали такие занимательные басни, что крыша могла съехать даже у нашего замечательного бога. Чего, собственно говоря, они и добивались. Я тоже был рад. Сначала. Пока не понял... Знаете что? Это бы понял даже самый мелкий и тупой пень в самом глухом и ненужном лесу. Я понял, что моя радость - это нечто иное, чем радость Мортона, Лорис, ну и, конечно же, полоумного Грохота. Но от моей понятливости мне легче не становилось. Вот вам история, которая повторялась со мной каждый день, в течение первых десяти месяцев, без малейшего признака на какое-либо разнообразие.
Аминь.
В каждом человеке всегда заложено чувство осознания прекрасного, красивого, удивительного... Только вот в чём загвоздка. Это чувство обладает особой чертой индивидуальности. И, ох как некстати. Если сказать, что чувство осознания прекрасного и т.д. у Мортона и Лорис обладает чертой индивидуальности, то это значит, ничего не сказать. Ну, вот скажите на милость, зачем им понадобились эти
громадные качели, да ещё на самом краю пропасти? Заставляет немного призадуматься, не так ли? Можно конечно предположить, что они там уже были всегда, или, например, что там их вовсе и нет, и что это только больное воображение, или ещё что-либо в этом роде. Но с такими предположениями лучше сразу обратиться к ближайшему кусту, или столбу. Больше будет толку. На самом же деле истинный смысл и значение этой конструкции гораздо глубже. В ней можно раскачиваться. Вот так вот! Да, представьте себе. А ТЕПЕРЬ ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ ЭТО ВЕСЕЛЬЕ ИМЕННО НА ЭТИХ КАЧЕЛЯХ. От привалившего счастья как минимум в штаны наделаешь. Но разве это имеет хоть какое-то значение, когда качели набирают размах и силу. Никакого дерьма в мире не хватит, что бы выразить тот безумный восторг и заполнить ваши штаны до самых краёв. Поверьте мне, из моих штанов всегда торчал рог изобилия. Я познал, что такое высота в полном смысле этого слова. Каждый божий день Крауны проявляли свою поразительную индивидуальность и изобретательность, в результате которой, я всегда оказывался внутри этих дьявольских качелей. Будь-то зима, осень, дождь, град, буран, смерч, я всегда неизменно возникал на этом раскачивающемся троне. И чем ужаснее была погода, тем забавнее была эта потеха. Особенно был рад Грохот. Каждый день он ждал, когда же я вывалюсь, и заранее веселился. Лорис всегда его успокаивала и говорила, мол, как ты можешь, ведь ещё не время и в надежде смотрела на качели, где сидел-полулежал я. Мортон почти всегда в задумчивости стоял у края пропасти и мрачно наблюдал за ходом веселья. Особенно задумчив он казался под проливным дождём, перемешанным с градом, когда ураганный ветер сам раскачивал качели и Мортону почти совсем не приходилось раскачивать их самому. На его лице всегда торчал немой вопрос:
"НЕУЖЕЛИ ЭТИ КАЧЕЛИ НЕЛЬЗЯ ПОДВИНУТЬ ХОТЯ БЫ ЕЩЁ НА МИЛЛИМЕТР К КРАЮ ПРОПАСТИ?".
Но. Увы. Это была неразрешимая задача. Качели уже были установлены на предельно минимальном расстоянии от края обрыва, являясь практически вертикальным продолжением каменной стены пропасти.
"РАЗВЕ ЧТО ПРИКРЕПИТЬ КАЧЕЛИ К СТЕНЕ ОБРЫВА, ГОРИЗОНТАЛЬНО ЗЕМЛЕ. ЭТО БЫЛО БЫ НЕ ПЛОХО. НО КАК ЖЕ ТОГДА ИХ РАСКАЧИВАТЬ? НЕТ. ЭТО НЕ ДЕЛО. ТУТ НУЖНО ЧТО-ТО ДРУГОЕ. ОН БУДЕТ НЕ ОН, ЕСЛИ ЧТО-НИБУДЬ НЕ ПРИДУМАЕТ".
И уже радостно потирая руки, как будто что-то было решено, довольно поглядывал на ходящие ходуном качели, где сидел я, со своим рогом изобилия. И как вы думаете, что было дальше?
Он всё же кое-что придумал. Кто бы в этом сомневался.
3.
Сначала я не понял, что же это может быть такое? Да и какое там! В мои-то годы! Это сейчас я знаю, что это был старый, но ещё отлично работающий, самолётный двигатель. Утро началось с этого захлёбывающегося, оглушающего визга - свиста. Это Мортон включил двигатель прямо в доме. Сообразительности у него всегда хватало. Как всегда, этому очень был рад Грохот. Всё происходило прямо на моих глазах. Через открытую дверь мне было всё хорошо видно. Не сомневаюсь, что и меня было видно не хуже оттуда. Хотя бы по той простой причине, что каждый раз прикручивая что-то к мотору, Мортон хитро поглядывал на меня и, покачивая, видимо от удовольствия, головой, что-то бормотал Грохоту. Который, в свою очередь, радостно посматривал в мою сторону. Да. Несомненно. Их объединяло предвкушение какой-то общей, особой радости, познать которой мне, видимо, не суждено. Но я ждал. Что же будет дальше? Смешно. Как будто я мог заниматься чем-то другим?
Этим утром все были заняты. Кто чем - неважно. Всё сводилось к одному - к результату Мортона. И Лорис, и Грохот... и Я - все делали вид, будто их совершенно не интересует его новое изобретение. Лорис сновала туда-сюда. Минуты не проходило, что бы она не прошла мимо Мортона в самой непосредственной близости, как бы по делам хозяйским. Грохот прирос к мотору так, словно это не Мортон что-то изобретал, а лично он. Причём постоянно делая вид, как будто что-то потерял, и очень близко от мотора. Мой интерес к этому изобретению, думаю, уже ясен всем. В общем, все одновременно делали вид, что их совершенно не волнует, что же это будет. И в то же время было ясно другое - ничто в это утро не волновало так сильно всех Краунов, как это изобретение.
Это свершилось где-то ближе к обеду. Самого процесса установки я не видел, но зато результат изучил досконально. Вершина творчества и гениальности Мортона. Догадайтесь, куда он прикрепил двигатель? Где его больше всего не хватало? Да-а-а... Таких мест мало. Вернее оно одно - на краю изумительной пропасти. Наконец-то надежды Грохота оправдаются. Лорис тоже в накладе не останется. Ну? А Мортон? Слава богу! Задумчивость и угрюмость как рукой сняло. Наконец-то всё в ажуре. А то: Край пропасти! Горизонтально земле! Ещё чего! Всё оказалось гораздо проще. Старый, самолётный двигатель. Дружище! Тебя как будто отсюда никогда и не снимали.
"ТОЛЬКО ТЕБЯ МНЕ И НЕ ХВАТАЛО!"
светилось на счастливом лице Мортона.
" ДА-А. ТОЛЬКО ТЕБЯ МНЕ И НЕ ХВАТАЛО ",
думал я. В общем, так думали все, когда собрались на краю скучающей пропасти.
Сначала я ничего не заметил. Всё было как обычно. Но, когда меня подтащили поближе, мне в глаза бросилась одна существенная деталь, которой раньше на качелях не было. Опознать, что это такое, было проще простого. Эта деталь мозолила глаза всем Краунам ещё тогда, когда лежала в гостиной и Мортон только-только за неё взялся.
Большой, красный, авиационный двигатель радостно поблёскивал в свете полной, серебряной луны. Стояла замечательная, летняя ночь. Ни ветра, ни дождя, ни града - всё как надо. Двигатель был бережно и намертво прикручен к качелям таким образом, что вращавшаяся ось качелей, к которой крепились непосредственно сами качели, приводилась в движение при работе авиационного мотора. Таким образом, получилось нечто среднее между большим вентилятором и маленькой, ветряной мельницей. Всё внимание сконцентрировалось на маленькой, чёрной кнопочке, одиноко сверкавшей на маленьком, квадратном пульте. Чуть пониже имелся какой-то регулятор. Красной, блестящей кнопочки не было и в помине. Даже самой-самой маленькой. Так и хотелось заорать:
"А ГДЕ, ЧЁРТ ПОБЕРИ, КРАСНАЯ, ЧЁРТОВАЯ КНОПКА?! ГДЕ!?",
но что поделаешь, годы были не те, чтоб что-то можно было уметь орать. Оставалось только дико смотреть и радоваться вместе со всеми.
Но делу время, как говорится, а потехе час. Жилистая рука потянулась к пульту и шарманка заиграла. Спустя пять минут, та же рука, остановила совершенную конструкцию, и над обрывом возникло восторженное безмолвие. Ни у кого не было слов. В особенности у меня и Грохота. Все обалдело оценивали пробный результат. Он того стоил. Пользуясь моментом, когда на меня никто не смотрел, я начал потихоньку отползать к краю спасительной пропасти. Вот до неё ещё немного и мне уже кажется, что я вижу разбивающиеся об обрыв могучие, волшебные волны, хотя перед глазами всё ещё стоит этот качельный вентилятор. Ещё секунда и вот я уже действительно вижу внизу бушующую границу воды и камня. Ещё мгновенье и я лечу и чувствую, что парю, словно птица, готовая вот-вот обратиться рыбой. Но тут перед глазами всё перевернулось и я, сам не понял как, оказался прямо на своём насиженном троне. Да-а-а... Краунов я недооценил. Как всегда...
Следует отметить, что и по трону эволюция прокатилась по полной программе. Что поделаешь, родители - есть родители. Не допустят же они, чёрт возьми, что бы их единственное чадо свалилось прямо в океанскую пучину с такой высоты, да ещё просто так. Эта роскошь была им не по карману. Что бы представить себе эту картину, вообразите себе человека, угодившего в паутину к самому большому и злобному пауку. В моём случае всё было аналогично: обилие всевозможных кожаных ремней, металлических креплений, верёвок, ещё чего-то. Подвести бы ещё ток к сиденью и порядок - самый настоящий, электрический стул готов к употреблению. Но, я думаю, электричество не за горами. Конечно же, если после испытания Мортоновского атракциона я не улечу на Луну, где и подохну со скуки. Но, как говорится, Мортон был бы не Мортон, если бы позволил случиться такой нелепой ошибке.
В общем, все заняли свои места и Мортон, дабы не изнашивать двигатель понапрасну, начал раскачивать качели, а я приготовил в штанах свой рог изобилия, жалея, что у меня их не два, или три. Грохот начал тоскливо повизгивать, видимо предчувствуя, что это возможно последнее представление. Но, не смотря на предчувствие, он бегал и кружился около качелей, стараясь хоть чем-то быть полезным своему изобретательному хозяину. Лорис заботливо ухаживала за Мортоном и аккуратно вытирала пот с его лица, которого с каждым разом становилось всё больше и больше. Да-а... Мортон любил поработать. Качели были собраны на славу. Пол тонны чугуна только на одну опору. А какие резные крепления! Просто загляденье. Одно сиденье, оно же - трон, чего стоит - сто килограмм чистейшей бронзы. И венцом всего этого сооружения, несомненно служит авиационный двигатель. Да. Эти священные мысли так просто из головы Мортона не выбить. Он с ними родился, он с ними и умрёт. Австралия, да и весь Земной Шар, много потеряли бы с этой смертью.
Раскачав как следует качели, Мортон всё же немного заколебался (это было хорошо видно по его лицу), прежде чем нажать на пусковую кнопку. Вслух же он сказал следующее. Повторяю дословно, дабы не лишить эту тираду всей её важности и значительности. Вот она:
- ЗНАЕШЬ ЛОРИС, ЧТО Я ТЕБЕ СКАЖУ?
Его рука в нерешительности замерла в миллиметре от чёрной кнопки. Вместе с этой рукой, не сводя с неё взгляда, замер и я.
- Я НЕ УВЕРЕН, СТОИТ ЛИ НАМ ЭТО ДЕЛАТЬ...
Я был поражён! Неужели обойдётся!
- ...ПОТОМУ ЧТО НЕ ЗНАЮ, СМОГУ ЛИ ОСТАНОВИТЬ ДВИГАТЕЛЬ НА ЭТОТ РАЗ
А-а! Ну, теперь-то всё понятно. А я-то подумал, что... Мортон... Милый Мортон, я снова тебя недооценил.
- НО ЛОРИС! КРАУНАМ ЛИ БЫТЬ В ПЕЧАЛИ!?
продолжал радостный изобретатель и весело посмотрел на жену, после чего подмигнул Грохоту, и все трое повернули головы ко мне и, как по команде, весело подмигнули уже лично мне. Причём, как мне показалось, одновременно, а Мортон договорил:
- КАК ГОВОРИТСЯ: КТО НЕ РИСКУЕТ, ТОТ НЕ ПЬЁТ ШАМПАНСКОГО!!!
И уже спустя мгновенье над бескрайней, океанской гладью раздался уже знакомый нам оглушающий и захлёбывающийся, моторный рёв, слегка разбавленный тупым, собачьим лаем и дикими воплями нечеловеческого восторга двух безумных художников. О чём думал маленький, привязанный человечек внутри огромного вентилятора лучше умолчать. И пусть эти мысли достанутся лишь только вечной Земле, свободному ветру и неистовому океану. И пусть этот человечек знает, что кроме собственного имени у него есть ещё и они.
ЭПИЛОГ
Итак. С этого момента моя жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов и разогналась до ста километров в час. Во всей этой истории есть много больших минусов, но наряду с этими минусами имеется и огромное количество маленьких плюсов. В общем, баланс сомнительный и эти качели с трудом можно назвать точными, аптечными весами.
Всё закончилось очень легко и внезапно, как для меня, так и для моих родителей. В один из весёлых, ураганных дней, моего папашу осенила удивительная по своей тупости идея, переросшая в мгновение ока в безумную затею, повлёкшую за собой ряд событий. Затея - безумная и ужасная - по сути, предрешала собой ход всего дальнейшего циркового предприятия, со мной во главе. Напичканная доверху плюсами и распираемая во все стороны минусами, она переросла в один громадный минус для меня, больше похожий на могильный крест. Все были собраны, как и полагается, где надо - у качелей, на краю пропасти. Но в этот день всё должно было быть иначе и ужаснее. Прощайте мои любимые, кожаные ремни безопасности и прощайте все, и простите, если что не так.
Так думал мой затуманенный от страха мозг, и душа практически отделилась от тела. Для этого были все основания. Сегодня я должен был летать без ремней и, судя по всему, аттракцион закрывался.
Так пусть Высший разум будет судьёй моим безумным родителям!
Лорис и Мортон молча тащили меня к качелям. Казалось, что они погружены сами в себя на все сто и ничто не могло их отвлечь от чего-то, задуманного ими самими. Резкие порывы ветра были бессильны перед ними. Промокший насквозь Грохот плёлся рядом, вяло погружая свои лапы в чмокающую, чёрную грязь. Стараясь не смотреть из своего мешка по сторонам, я всё же, как никогда чувствовал приближение злобных, адских качелей. Изредка, мешок, больше похожий на громадный, паучий кокон, стукался об камни, раскиданные здесь повсюду, после чего Мортон встряхивал его, что бы поудобнее ухватится снова. И каждый раз после этого я оказывался наполовину погруженный в грязную, ледяную жижу. Стараясь закрыть глаза, я силился умереть, как-то отрешиться, остановить свое сердце. Но ничего не получалось и я отчётливо слышал его гулкое биение у себя в груди. За те короткие минуты восхождения к собственной плахе, передо мной пронеслась вся моя жалкая и ничтожная жизнь. Ещё никогда она не представлялась мне такой желанной и прекрасной, как сейчас. Мне хотелось орать и плакать, умолять своих родителей о новых, ещё не придуманных ими изобретениях и опытах надо мной, только бы они перестали терзать меня сегодняшней выдумкой и сказали мне, что это всё шутка и всё будет по-прежнему. Мне просто хотелось жить. Но кровавый, занесённый топор палача уже опускался.
Я посмотрел на такие близкие и знакомые мне утёсы, на такой родной край пропасти, с его, раскиданными повсюду обломками камня и редкого, мелкого кустарника. Никогда мне больше не быть здесь. Сегодня я к своему ужасу наконец-то узнаю, что творится на душе у океана и буду свободным, как самая настоящая птица. И пусть это будет только мгновенье свободы, но это будет мгновенье настоящей свободы. Моей...
С ужасом я смотрел вниз, где знакомые волны оттачивали и без того гладкие скалы. В первый раз за всё пребывание в этом доме я увидел дневной свет. Это были всего лишь его жалкие попытки осветить Землю сквозь густую завесу бушевавшего урагана, но и этого было достаточно, что бы понять, как много я терял в своей несчастной жизни с каждым проходящим днём.
Острый, охотничий нож быстро прошёлся по ремням, после чего они улетели вниз и скрылись в пенистой пучине. Жилистые руки уверенно и надёжно пробежались по гладкому, металлическому сиденью. Ничего не должно быть упущено. Ни одной доли надежды не должно остаться в маленьком сердце, трепещущем рядом в мешке. Не знал Мортон тогда, что это сердце уже свободно и летит, не зная преград на своём пути. Не знал он так же и того, что ещё никогда в жизни маленький человечек, уложенный прямо в мешке внутрь мрачного сиденья, не был так счастлив.
Эта музыка. Тебя не было раньше со мной. Я слышу эти звуки повсюду. Вот и во мне, где-то глубоко – глубоко стало так легко. Это трудно объяснимо, но всё вокруг было так легко понять и при этом так сложно не увидеть...
...жилистые руки старались раскачать массивную конструкцию - сделать то, что ещё никому и никогда не будет позволено сделать - ничего не выходило. Сквозь дикий шквал дождя, больше похожий на невиданный доселе смерч, прорвались налитые яростью слова Мортона:
- ЛОРИС!!! СТЕРВА!!! МАТЬ ТВОЮ!!! ДАЮ ТЕБЕ ДВЕ СЕКУНДЫ. И ЕСЛИ ЭТОТ ВОНЮЧИЙ МЕШОК НЕ ПОЛЕТИТ ВНИЗ, ТЫ ПОЛЕТИШЬ ВМЕСТЕ С НИМ..!
Лорис, бледнея от ужаса, подошла к сморщенному от прилагаемых усилий, Мортону. На него было страшно смотреть. Кровавые глаза метались то к мешку, то к Лорис не зная, на ком конкретно остановиться. Выбор пал на Грохота, который сжался в такой маленький комок, что это можно было принять только за чудо. Охотничий нож нацелился в сторону дрожащей собаки и стал продвигаться к ней.
- ГРОХОТ! ДРУЖИЩЕ! ПОДИ-КА СЮДА... ИДИ КО МНЕ!
До пса оставался метр, когда случилось второе чудо. Раздался скрип раскачиваемых качелей. Мортон оскалился и обернулся на такой радостный для него звук. Да, видимо Лорис очень любила своего Грохота. Мортон, оставив пса в покое, снова повернулся к краю обрыва, где обезумевшая от страха Лорис, раскачивала качели, стараясь угодить своему мужу.
- МОЛОДЕЦ ЛОРИС!!! - но тут его что-то осенило и снова привело в ярость, и он продолжил.
-...НЕ ЗНАЛ, ЧТО ЭТА ПСИНА ТЕБЕ БОЛЬШЕ ПО ДУШЕ, ЧЕМ Я! НЕ ЗНАЛ, НО ОЧЕНЬ ХОРОШО, ЧТО УЖЕ ЗНАЮ.
Он говорил сквозь зубы, постепенно переходя на невнятный шёпот. Его глаза неотрывно следили за женой. В том, что он задумал не сомневался бы никто. Лорис с мольбой смотрела на Мортона, при этом не забывая раскачивать качели.
- САДИСЬ.
Тихо вымолвил Мортон, обращаясь к жене, и кивнул в глубину сиденья, где лежал их несчастный ребёнок. Большой, охотничий нож упёрся ей в бок, легко прорезав тонкое платье и не менее тонкую белую кожу. Женщина быстро вскочила внутрь качелей.
- МОРТОН... - еле-еле прошептала Лорис, рассчитывая на пощаду. - ...ПОЗВОЛЬ МНЕ СДЕЛАТЬ ЧТО ХОЧЕШЬ, НО ПОЩАДИ МЕНЯ И ГРОХОТА...
- ЗАТКНИСЬ. - Обрезал Мортон, и его рука привела в действие адский механизм. Вместе с этим небо прорезала ослепительная молния, и поднялся такой жуткий ветер, что не известно, как могли держаться на краю пропасти эти вращающиеся качели и безумец, ими управляющий.
Порывы ветра с лёгкостью отрывали огромные булыж-ники от земли и уносили с сумасшедшей скоростью куда-то вдаль. Чёрные, как смоль, тучи проносились ещё быстрее и, казалось, кружились в смертоносном круговороте прямо над краем, где бушевали качели. С каждой секундой росло ощущение, что их вот-вот всосёт в этот чёрный, вращающийся, небесный рот. Но они держались. Как бешенный учёный-маньяк, Мортон следил за ходом своей адской работы. Вот из вихря дьявольского аттракциона вырвалось что-то белое, напоминающее женское платье. Но, попав в ураганную мясорубку бушующего неба разорвалось в клочья и резко окрасилось в красный цвет. Ещё секунда, и это что-то исчезло во тьме.
В ярком блеске молний озарённое лицо Мортона исказило некое подобие волчьего оскала, больше похожего на морду мёртвой и очень старой обезьяны. Эта обезьяна долго ждала пока из вихря появиться ещё что-нибудь. В конце концов, волосатая, мозолистая рука нажала мерцающую кнопку. Несомненно, эта волосатая тварь думала только о том, что качели пусты. Каково же было её удивление, когда в таинственной, светящейся глубине, уже не таких страшных на вид качелей, спал, счастливый и свободный ребёнок природы и высшего разума и ничто не нарушало его божественного покоя...
БОЛЬШЕ НИКОГО В КАЧЕЛЯХ НЕ БЫЛО...
Обезьяна-Мортон попытался достать нож, но в ужасе обнаружил, что рука упёрлась в волосатый, жирный бок. Он с ужасом посмотрел на лежащую рядом с ним одежду. Несомненно, это была его собственная, но не понятно каким образом слезшая с него, одежда. Он попытался дотянуться своими лапами к мешку в качелях, но тут же растянулся плашмя, прямо под грозным, созданным им же самим, вентилятором. Быстрый взгляд под себя заставил его похолодеть. Ног не было. Вместо них имелась только одна большая, общая культя, покрытая складками жирной кожи. Онемев, но, ещё не окончательно озверев, эта тварь молча лежала под качелями, можно сказать у ног самого верховного правосудия и глазела вниз, где в нетерпении разрывались волны. Через оглушающую стихию, сквозь гром и ураган, донёсся знакомый скрип качелей. Тварь напрягла слух, вроде бы она тоже что-то расслышала. Звук повторился. Глядя на округлившиеся от ужаса, кровавые глаза можно предположить одно - Мортон-тварь услышал этот скрип. Спустя пару мгновений, качели уже скрипели на весь Австралийский континент. А ещё через несколько секунд звук распространился по всей Земле. Размахнувшись, как следует, качели смели с лица Земли эту тварь прямо в неистовый океан, после чего её выплеснуло в раскалённое небо и она исчезла навсегда.
Вы спросите, откуда этот бедный ребёнок может всё это помнить, чувствовать и знать? Как может он всё так пережить и осознать? И как может этот маленький человечек отобрать свою любимую и одновременно такую несчастную жизнь у тех, кому она никогда не принадлежала, и не будет принадлежать? Ответ один и он единственный.
Когда на рождённые, маленькие плечи ребёнка ложится тяжёлый и безумный груз злобных, адских сил его родителей… Тогда сама Природа, всегда столь смиренная и привыкшая к ужасам, порождённым самим человеком, приходит в бешенство. И никакие существующие силы не совладают с гневом самой огромной и любящей матери, породившей всё вокруг себя.
К.Р. (2003г.)