Иногда ощущение омерзения достигает какой-то особой грани, преломляет ее и начинает доставлять необъяснимое удовольствие. Так сладковатый запах трупа, раздражающий ноздри, в итоге начинает приятно щекотать их, отдавая амброй или розовым мускусом.
Человек, столь свято соблюдавший свою репутацию и внутреннюю чистоту, порой может искренне наслаждаться своей порочностью, нарочно усугубляя ее и демонстративно выставляя напоказ эти гротескные формы.
Надя Аллилуева до сих пор помнила свою первую встречу с Генриеттой, хотя прошёл уже не один год. В то дождливое и холодное лето женщина отдыхала в Баден-Бадене. По правде говоря, «отдых» в санатории служил всего лишь прикрытием реального положения дел. У супруги Вождя наблюдалось серьезное душевное расстройство, граничащее с психозом. Именно с целью лечения она и прибыла сюда под чужим именем.
Ее поместили в небольшой домик позади главного корпуса санатория: тихо, много зелени и никто не побеспокоит. Поначалу всё было именно так, как и предсказал ей главный врач. Надя ела, ходила на процедуры и пыталась уснуть – добросовестно принимала снотворное, но неизменно просыпалась от кошмаров и до самого утра нарезала круги по комнате.
В одну из ночей женщину разбудил звук дождя. Крупные дождевые капли звонко шлепали по разлапистым кожистым листьям, словно молотом отдавая в мозгу женщины. Аллилуева встала и подошла к окну, чуть приоткрыв его. Но что это? Сквозь привычный шум ливня Надя услышала звуки рояля. Он доносился из соседнего домика, где до этого дня обитаемым не был. Махнув рукой на приличия, Аллилуева быстро оделась, взяла зонт и поспешно направилась в сторону соседнего строения. Она была так рада возможной компании, что даже не подумала о том, что можно сказать человеку, заявившись к нему посреди ночи.
После громкого стука в дверь мелодия резко оборвалась: значит, Аллилуева угадала и играл живой человек. Раздались торопливые шаги и вскоре на нее изумленно смотрела очень худая и бледная женщина с черными синяками под глазами.
- Простите, я слышала музыку из своего домика,- пролепетала Надежда, явственно ощущая, что взгляд незнакомки никак нельзя назвать приветливым.
- Я помешала вашему отдыху? – Незнакомка откинула назад короткие темные волосы. Ее руки были щедро унизаны золотыми браслетами, и, казалось, тоненькие запястья вот-вот сломаются под их тяжестью. – Заходите, не стойте на крыльце. Сегодня не очень хорошая погода.
Ничего не зная друг о друге, женщины разговорились. Представившись вымышленным именем, Надежда узнала, что ее собеседницу зовут Генриетта и приехала она сюда из Карлсруэ, хотя проживает в Берлине. Показавшаяся вначале недружелюбной и замкнутой, немка все-таки разговорилась и даже попыталась исполнить на рояле произведения Свиридова.
- Я сразу догадалась, что вы русская, - спокойно заявила она в ответ на удивленный и вместе с тем вопросительный взгляд гостьи. – И ваша немецкая фамилия вас не спасает. Русские люди всегда отличаются от остальных иностранцев. У них в глазах всегда сквозит… обреченность, если можно так выразиться.
В тот же миг она рывком встала и резко захлопнула крышку рояля.
- Я прекрасно понимаю вас, одиночество, конечно, прекрасная штука, но иногда нужно чем-то разбавлять его, чтобы оно не теряло своей прелести. Не хотите развлечься?
Не успела Надя ответить, как немка быстро переоделась в белую рубашку и неприлично короткие шорты, расшитые пайетками.
- Я здесь не первый год и прекрасно знаю, как можно отсюда ускользнуть. – С этими словами она отправила Аллилуеву переодеваться, а сама закурила, усевшись на подоконник.
И в самом деле, знающему человеку покинуть охраняемую территорию не составило труда. На автомобиле они добрались до пригорода и остановились перед ничем не примечательной дверью. Генриетта постучала в дверь условным стуком и она сразу же распахнулась.
- В нашей стране не одобряют такие заведения, - оскалилась она и снова вставила в рот папиросу, не обременяя себя мундштуком. – Поэтому нам приходится уходить в подполье.
Надю буквально сбила с ног оглушительно громкая музыка. Повсюду плясали практически голые женщины, а мужчины были явно нетрезвыми, хотя алкоголем от них не пахло.
- Я уже спокойно могу защищать докторскую по наркотическим препаратам, - хохот Генриетты заставил ее вздрогнуть. – Вон тот морфинист, тот предпочитает кокаин, а этот – под литием. Новомодная штука, даже я еще не пробовала.
И нагло усмехнулась.
Её тут все знали. Надежда, не интересовавшаяся политикой и не читавшая заграничных газет, разумеется, не имела представления о том, как выглядит министр финансов. Поэтому весь ажиотаж вокруг ее персоны восприняла исключительно как интерес нетрезвых людей к новой «жертве».
Несмотря на хохот, дикие пляски и ванны из шампанского, Генриетта оставалась на удивление трезвой, а глаза ее сверкали стальным мертвенным блеском. Сама же Аллилуева выпила лишь пару бокалов сухого вина и поняла, что ночь удалась. Она была в цивилизованной европейской стране, вдали от мужа-тирана, сверкая драгоценностями Генриетты (ну и пусть, этого все равно никто не знал) – впервые за долгие годы она вновь почувствовала себя женщиной, которая может веселиться и нравиться окружающим.
Уже под утро они добрались к месту своего временного пребывания. Отчаянно зевая, женщины разбрелись по своим домам, едва пожелав друг другу спокойного сна. Поднявшись к себе, Надя уснула, едва коснувшись подушки, и сон ее был беззаботным и крепким.