Меланхоличный Петербург меняет людей, меняет навсегда, меняет ежеминутно. Даже пребывая в веселом настроении, можно внезапно подцепить грусть, которая так и липнет к тебе, особенно когда прогуливаешься вдоль каналов. Тут же улыбку съедают напряженные скулы, блеск глаз гаснет: внутреннему огню, который их подпитывал, перекрыли кислород, резкие порывы души стачивают однобокие будни под серым небом. Так и выходит, что мы все заложники террора монотонной повседневности, готовые в любой момент взорваться восторгом от искр нашей радости, но запал отсырел, и мы не взорвемся. Мы - поколение, мечтавшее в детстве получить письмо из Хогвартса, но единственный Хогвартс, куда мы смогли попасть, оказался в наркотическом дурмане. Мы гнались за счастьем, глотая пыль тех, кто бежит впереди, и мы наелись. Многие уже и забыли, что когда-то бежали. Бежать тяжело, мы лучше пойдем пешком. И почти все были довольны этим ложным счастьем.
Но я, кажется, почти коснулся настоящего счастья.
***
Я ей улыбнулся. Она мне тоже. Так мы и познакомились.
Не знаю, с какого момента это все началось. Бывает же такое. Смотришь на улыбку человека. Смотришь день. Смотришь два. Смотришь три и четыре. А потом не смотришь, и не можешь не смотреть. И вот он этот момент. Момент, когда все расставленное в твоей жизни по полочкам начинает падать вниз: ты влюбился. Но у меня есть подозрения, что я всегда любил ее, просто не хотел себе верить. Ведь я такой врунишка, если дело касается меня самого. Влюбился, а сам себе не сказал.
Мы дружили. Очень сильно дружили. Ну, знаете, как это бывает. Не буду рассказывать. Но однажды. Однажды я чуть не сошел с ума.
Мы вечером пошли в бар. Шли тихими улицами, с наслаждением вдыхая мокрый асфальт, вдыхая саму жизнь, но нам нестерпимо хотелось кашлять.
Обожаю вечера в барах. За такой вечер можно узнать о человеке больше, чем ты вообще когда-либо мог о нем знать. Откровенность следует за откровенностью. Все переживания, что забродили в душе, требуют чтобы их выплеснули, чтобы их выпили, осушили омут эмоций до самого дна. Приблизительно так я и провел с ней вечер. А еще мы много смеялись. Пути разлюбить ее уже не было, он засыпан камнями недосказанных фраз и признаний.
Отлично проведя вечер, мы даже не заметили, как время перевалило за отметку, когда еще можно было успеть уехать на метро. Решив, что пройти пару километров пешком по ночному городу для нас не проблема, мы пошли ко мне. Пошли бесконечными мостами и поворотами автомобильных магистралей. Мы стали ниткой, вплетенной в металлобетонной клубок. Наконец, замерзшие и счастливые, мы добрались до дома.
Вкусный чай. Приятный цвет кухонной лампы. Не падая, он опускался на нас солнечными снежинками. Разлив крепкий чай в две кружки, разбавили его усталостью наших улыбок, а грезы о предстоящих снах подсластили напиток. Попили чай и легли спать.
Лунная вуаль щекотала мои глаза, легонько щипала меня за веки, сдувая с ресниц сон. Рядом со мной спало чудо. Милое создание, свернувшееся в позе зародыша, готовая родиться вновь с восходом солнца, готовая родиться бабочкой, разламывая остатки кокона юности. Я смотрел в окно на звезды и, опьяненный царившей в комнате атмосферой, был слишком возбужден, чтобы уснуть. Внезапно она повернулась, подкладывая руку под подушку, и что-то бормоча. Видимо, что-то предостерегающее, потому что ее ладонь под подушкой собралась в кулачок, а брови нахмурились, но еще мгновение, и она уже чему-то блаженно улыбалась. Я, очарованный этим зрелищем, стараясь ее не разбудить, нежно и аккуратно коснулся губами ее щеки, а она улыбнулась еще больше. Довольный собой, я пристроил свою подушку как можно ближе к ее. Я лежал и смотрел на ее закрытые глаза, нос, губы, снова на глаза – все в ней было решительно прекрасно. Моя кожа легонько трепетала от каждого ее сонного вдоха и выдоха. Этот воздух царапал мою кожу до самых костей. Кажется, прошла целая вечность, а за ней еще две, и только потом я уснул.
Однажды мы как-то гуляли по парку. Была замечательная весенняя погода. Птицы восхваляли солнечное тепло своим нежным пением. Дети срывали первые цветы и дарили их своим мамам, лучезарно и виновато смотря себе под ноги. А мы молчали, созидая звуковую пустоту, чтобы не разрушить природный покой. Просто беззаботно прогуливались вдоль воды. Остановились посмотреть на пытающихся взлететь уток. Кажется, мы оба чувствовали очаровательную усталость, которая всегда следует за приятным досугом. Она положила мне голову на плечо, и вдруг сказала:
- Знаешь, что в тебе самое красивое?
- Что?
Она вдруг, сбросив с себя оковы усталости, спустилась к воде.
- Вообще самое красивое в людях, - Она подняла лежащую на траве ветку дерева, - Самое красивое в людях - это глаза. И ты знаешь, в некоторые из них никогда не устаешь смотреть, - Она стала преломлять маленькие веточки, - Найти такие глаза - целое счастье.
- Как по мне, так это не более чем удачное смешение генов. Ты родился с красивыми глазами и живешь с ними всю жизнь, ты ведь...
- Нет-нет-нет, - перебивая меня, запротестовала она, - Ты не представляешь, насколько ты не прав! - Она подковырнула веткой камень в земле и отправила его далеко в траву, - В том-то и дело, что глаза - это как губка, - с серьезным видом продолжала она, как будто и не была занята детской шалостью, - Они впитывают твою жизнь, твои мысли. И чем удивительнее ты живешь и мыслишь, тем очаровательнее будут твои глаза. Невозможно, чтобы интересная личность была с некрасивыми глазами. Отпечаток его переживаний всегда отпечатается на его глазах как клеймо.
Она с неудовольствием посмотрела на свою ветку и кинула ее в воду.
Мы сели на лавочку отдохнуть. Мне было интересно ее слушать. Как завороженный, я внимал каждое ее слово, внимательно наблюдал за ее глазами, движениями рук и туловища именно в тот момент, когда она говорила. Говорила она всегда на грани гениальности и безумия. Я решил принять участие в этой абсурдной игре слов и победить ее. Едва успев прийти к такому решению, мне тут же предоставился такой случай.
- Давно у тебя этот шрам? - спросила она, легонько проведя указательным пальцем по моей коленке.
Я невольно вздрогнул. По затылку разливалось тяжелое и жалящее тепло.
- Я его получил, когда был совсем маленький.
- Как это произошло?
Стараясь оживить в своей памяти картины минувших дней, я потер глаза.
- Я быстро ехал на велосипеде.
- Ты за кем-то гнался?
- Да, - я сделал небольшую паузу, - За временем.
- Догнал? - тут же выпалила она, не в силах обуздать свое любопытство.
- Да, но больше не хочу, - сказал я, - посмотрев на свой шрам.
Она многозначительно на меня посмотрела и с пониманием кивнула. Она о чем-то серьезно задумалась. А я тем временем думал, как еще могу ее одолеть в ее же игре, и тут мне пришла даже сейчас непонятная мне идея.
- Закрой глаза и обещай не подглядывать, - весело воскликнул я, вскочив со скамейки.
Мгновенно переключившись и не задавая никаких вопросов, она тут же сощурилась что есть силы. Все усилия мышц ее лица были потрачены на то, чтобы выполнить свое обещание. Убедившись, что ничто не помешает ей открыть глаза:
- Обещаю - радостно сообщила она.
Я взял ее за руку и повел за собой. Мы шли, наверное, минут тридцать, и вдруг она прямо посредине какой-то моей фразы громко вставила:
- Долго еще идти!?
Я ответил, что мы практически на месте. Спустя минуту, она, радостная и пожираемая нетерпением, воскликнула:
- Мы ведь пришли, да? - она тут же раскрыла веки, и восторг ее сменился сердитым негодованием:
- Но ведь это то же самое место!
- Не то же самое, - сокрушительно отрицая, заявил я.
- Посмотри на солнце, оно почти село, - добавил я, указывая ей кивком головы на солнце.
Она уставилась на солнце, но продолжала молчать, тогда я продолжил:
- Смотри, какой красивый закат.
- Самый обычный, - немного обиженно проворчала она.
- Глупая, не бывает обычных закатов.
Она, задумчивая, посмотрела на меня, а затем снова на закат, затем снова на меня. И вот этот момент. Момент, когда вы оба понимаете, что это неизбежно, но боитесь начать движение. Она не боялась. Вдруг неожиданно для нас обоих она поцеловала меня.
- Тогда глупых поцелуев тоже не бывает, - заключила она и взяла меня за руку. - Своди меня куда-нибудь еще, я обещаю не подглядывать.
Разные бытовые и учебные заботы - как море во время шторма - раскидали нас по разным берегам. Мы не виделись и не общались больше недели. Казалось, что этот поцелуй, скрепивший наши отношения цементом, теперь медленно крошился под действием повседневной эрозии.
Мы стояли на набережной. Смеркалось, дул сильный ветер. Серое небо не хотело отражаться в окнах. Лишь созерцая беспокойную гладь воды, можно было заметить, как облака хмурятся друг другу. Редкие снежинки раздевали наши души, срывая с нас последние лохмотья лицемерия. Ветер так и норовил сдуть слова с моих губ, но они для этого слишком сильно въелись в них. Дождавшись, пока ветер утихнет и не имея больше возможности держать все в себе, я начал:
- Так мы теперь вместе? - раздался выстрелом вопрос, сжигая себя в вечерней тишине.
- Мы всегда были вместе, - смотря куда угодно, но не мне в глаза, тихо сказала она.
- Я не об этом, - намеренно повышая голос, сказал я
- А о чем? – все так же тихо продолжала она.
Она снова отречено смотрела куда-то в сторону, словно против своей воли вовлеченная в этот ненужный ей разговор. Ветер, поигрывая ее волосами, бросал их ей на лицо.
- Ты знаешь, о чем я, - чуть ли не прокричал я, боясь, что она меня не услышит.
Она, впервые глядя на меня сквозь стену своих волос, спросила:
- Ты уверен, что это хорошая идея?
- Нет, но попробовать стоит.
- Ты вообще когда-нибудь кого-нибудь любил? – вдруг обвинительно спросила она, убирая пальцами прядь волос с лица.
- Вряд ли, - простодушно бросил я, немного шокированный таким наступлением.
- А меня сможешь полюбить? - подчеркивая интонационно второе слово, поинтересовалась она.
- Не знаю.
- Так почему ты хочешь быть со мной?
- Ты уже ответила на свой вопрос: я хочу просто быть всегда рядом с тобой, - голос меня подводил, подавленные звуки глотали сами себя, воруя у слов части их букв.
- Ты уверен, что у нас получится? – она приблизилась, прогоняя третьего собеседника.
- Есть только один способ это проверить.
Мой голос не дрогнул, у ветра не получалось ворваться в хитросплетение наших конечностей.
Едва слышное соприкосновение губ спряталось в других звуках города.
Недельная гармоничность отношений уперлась в чувственный тупик.
- Знаешь, иногда мне кажется, что ты камень! Понимаешь, камень? Такой гладкий, холодный камень. И тяжелый. Вот кинешь его в стену, а он только слегка поцарапается, стена больше царапается, чем он. Ты вообще хоть что-нибудь чувствуешь, а? Хоть что-нибудь? Скажи мне.
Не понимая, с чего вдруг она так взорвалась, я все же ответил:
- Когда тебя часто кидают об стену, приходится быть камнем, чтобы не расколоться.
- Кажется, ты совсем забыл чувствовать, - еще совсем немного, и с ее языка начнет капать ядовитая желчь.
- Научи меня, - вполне искренне попросил я.
Она, оторопевшая таким поворотом беседы, стояла неподвижно, как рыба нелепо разрезая губами воздух.
- Я никогда не видела разломанных камней, - наконец неуверенно предположила она.
- Все пытаются разломать этот камень, даже не догадываясь, что его просто можно погреть в ладонях, и он больше не будет таким твердым, - я протянул к ней ладонь. Она робко взяла ее, тогда я мягко сжал ее холодную руку, обхватывая другой рукой ее запястье.
Она отчего-то расчувствовавшись, едва сдерживала слезы.
- Просто заткнись и обними меня.
Но почему-то она тут же сама упала в мои руки, прижимаясь ко мне своим дрожащим телом.
- Обнять? – тупо произнес я.
- Да, люди иногда так делают, - как-то в несвойственной ей манере меланхолично сообщила она.
Ее холодные руки залезли ко мне под футболку и упердись в спину, собирая тепло моей кожи.
- Глупые они, - едва слышно сказала она в никуда.
- Почему? - спросил я, не сразу поняв, что она говорит о людях.
- Что делают так только иногда. Я верю, что если бы люди чаще обнимали друг друга, не было бы никаких конфликтов, убийств, войн. Ты представь, как это здорово: встретить на улице незнакомого человека, подойти к нему и сказать: “Я хочу подарить вам частичку своего тепла, можно я вас обниму?”
Я прижал к себе ее до сих пор дрожащее тело еще сильнее.
- Скажи, что любишь меня, - игриво попросила она, когда мы бродили по Эрмитажу.
- Ты и так это знаешь, - улыбнулся я, продолжая разглядывать черты лица Цицерона.
- Я хочу, чтобы ты сказал, - ее рука настойчиво тянула меня в сторону. Виновато оглядываясь по сторонам и немного краснея, она промурлыкала:
- Ну скажиии.
- Зачем? - весело поинтересовался я, снова не понимая, с чего вдруг она ведет себя подобным образом.
- Затем, чтобы я потом вспоминала твои слова, - нетерпеливо начала объяснять она, - они наполнят жизнью эти воспоминания, она взмахнула руками, опоясывая дугу.
- Я тебя люблю, - глядя ей в глаза, признался я.
Она, довольная услышанным, сильно зажмурила глаза.
- Это чтобы лучше запомнить, - пояснила она.
Взяв меня за руку, она повела меня в зал Античности.
- Скажи еще что-нибудь, - попросила она, когда мы внимательно разглядывали черты лица безликого децемвира.
- Не хочу более осквернять тишину.
Мы подошли к окну.
Посмотрев в окно, она понимающе кивнула мне, когда я посмотрел на нее, и снова подставила свое лицо солнечным лучам.
- Я думала, - она продолжала смотреть на солнце, - что тебе как другим нужно заполнять тишину звуками.
- Нет. Тебе надо?
- Нет.
Мы молча стояли и смотрели то друг на друга, то на солнце, не помня себя от счастья. И так прошло несколько минут, пока наши глаза не стали болеть от яркого света.
- А мы разве не возьмем с собой зонт? - поинтересовался я, стоя у нее в прихожей.
- Но мы же тогда не почувствуем дождь! - удивленно воскликнула она.
Дождь и правда решил напомнить о себе в эти выходные. Глядя в небо, я очень пожалел, что мы не взяли зонт. Поток падающей с неба воды был настолько сильным, что глушил в себе все городские звуки. Был лишь шум дождя. И мы.
- А давай прыгать по лужам, - едва мы вышли из дома, предложила она.
- Зачем это?
- Почему тебе нужна причина? - прежним удивленным тоном воскликнула она.
И, пытаясь ухватить меня за руку, побежала к ближайшей луже, прыгнув что есть силы в самый ее центр.
Прыгая на месте, она радовалась как ребенок. Корча различные гримасы, она периодически подставляла свое лицо дождю. Она то умиротворенно кружилась на месте, то неистово прыгала в луже. По ее ногам текли грязные ручьи мутной воды, ее волосы выбились из искусного кокона прически, а ее щеки налились цветом спелого томата.
- Если ты придумаешь причину этой нелепости, то это уже не будет так весело! - чуть ли не крича от удовольствия, декламировала она, когда я подошел к луже.
Я приблизился к ней, легонько пиная лужу и поцеловал.
- Зачем ты целуешь меня, я же некрасивая, - отстраняясь от меня, с недовольной гримасой проворчала она.
- Если ты придумаешь причину этой нелепости, то обещаю, что больше никогда так не сделаю, - улыбнулся я.
Она тоже улыбнулась и прижалась щекой к моему плечу.
- Давай посидим на скамейке, а то я так устала, - вдруг изнеможденно сказала она.
Я всегда удивлялся быстрой перемене ее настроения.
Не успев просидеть и пяти минут на скамейке, она вдруг сказала:
- Пойдем домой.
Я снова посмотрел на нее. Ее лицо теперь было не красным, а слегка белым, выбившиеся из прически волосы теперь придавали ей не вид задиры, но просто ребенка, который устал вытворять шалости.
- Пойдем, - смиренно сказал я, протягивая ей руку.
Но она ее не взяла. Никто из нас так и не сказал ни слова. Говорил только дождь, отстукивая на карнизах никому непонятные слова.
Прошло несколько дней. Мы так и не общались, мне все больше казалось, что наши отношения - фантасмагоричный нарратив какой-нибудь мелодраматичной постановки в дешевом спектакле, и мне эту роль приходилось отыграть от начала и до конца - хотел я того или нет. Но проблема еще в том, что, как мне казалось, постановщик сам не знал, когда будет конец. Он был готов объявить его в любой момент. Как по мне, момент, когда актерам надоест играть, был бы наиболее подходящим.
- Ты сейчас спал, да? - раздался ее голос из телефонной трубки в три часа ночи на следующий день.
- Да, - соврал я.
- Чем ты сегодня занимался? - ее голос не выдавал абсолютно никаких эмоций.
- Особо ничем, погулял по парку и посмотрел пару фильмов.
На пару секунд повисла неловкая тишина.
- А ты чем сегодня занималась? - поправляя подушку, стараясь придать своему голосу как меньше заинтересованности, спросил я.
- Я испекла пирог, а потом болтала с соседкой, мы выпили немного вина, и теперь я не могу уснуть.
- Ты умеешь готовить пирог? - удивился я.
- В этом нет ничего сложного.
Снова тишина на двух концах провода.
- Я… я…, - как-то вдруг с надрывом попыталась сказать она.
- Да? - помогая ей собраться с мыслями, спросил я.
- Скучаю, - в ее голосе слышалась грусть.
- По тебе, - добавила она после короткой паузы.
- Я тоже скучаю.
- Мы же скоро увидимся?
- Непременно.
- Давай сходим в один ресторан, там чудесная кухня.
- Обязательно, а то ты знаешь, я уже устал питаться полуфабрикатами.
- Бедняжка. жди меня, я тебя накормлю чем-нибудь вкусным, - весело и с необычайной теплотой заверила она меня.
- Мой живот только что издал победное урчание.
В трубке раздался смех.
- Ладно, мне нужно ложиться спать, моя подруга обещала завтра сводить меня бесплатно в театр, а потом мы еще собирались заскочить в бар.
- Не пей слишком много.
- Ты же знаешь, не буду.
- Знаю, что будешь.
- Да, буду.
- Ладно, спокойной ночи.
- Сладких снов.
Я почему-то не клал трубку, и по отсутствующим гудкам понял, что она - тоже.
- Я люблю тебя, тихо, почти шепотом сказал я.
- Я тоже тебя люблю.
И снова нет гудков.
- Ну все, пока, - почувствовав, что меня начало резко клонить в сон, я попытался закончить этот диалог.
- Пока.
Я положил трубку.
Поужинав в чудесном ресторане, мы забродили по незнакомым нам окрестностям. На улице было тепло и приятно. Пахло сиренью и майскими жуками. Воздух был настолько теплый, что, казалось, его можно было потрогать рукой.
- Ой, кажется, мы потерялись, - весело заметила она, но почему-то сильно сжала мою руку. Ее рука была немножко потная.
- Тебе страшно? Мне нет! - с бравадой и немного нелепо похвастался я
- Ну правильно, ты же мужчина.
Я громко рассмеялся.
- Как будто дело в этом. Нет. Чего ты боишься? Что нас ограбят? Убьют?
Она поморщилась. Поняв, в чем дело, я продолжил:
- Умирать бессмысленно... впрочем, как и жить. И почему это должно быть страшно? Вот ты боишься жить?
- Боюсь, - меланхолично прощебетала она. - Боюсь тратить ее понапрасну, боюсь не заметить чей-нибудь улыбки, боюсь, что могу не увидеть на следующий день кого-нибудь из своих близких, боюсь моргать, когда я счастлива, боюсь, боюсь, - начала запинаться она.
- Ты не боишься жить, ты боишься не жить. А это совсем другое.
Она посмотрела на меня, как обычно она это делала, стоило мне сказать что-то, что вызывало трепет в ее душе. Я никогда не понимал, что означает этот взгляд. Никогда я больше такого взгляда не встречал. Наверное, выражение: “Тону в ее глазах” подойдет здесь как нельзя лучше, но я не тонул - меня топили. Два больших глаза. Два камня цвета морской волны. Немного мутной, если честно сказать, и это мне не нравилось. Что-то темное и холодное всегда скрывалось за этой тонкой пеленой морской пыли, не желая всплывать на поверхность.
Я шел и рассказывал ей веселые истории: она была в плохом настроении. Такое бывало редко, поэтому я и пытался ее развеселить, но она как всегда шла и думала о чем-то своем. В такие минуты я старался не беспокоить ход ее мыслей, но не в этот раз.
- В жизни каждого человека должна быть трагедия, благодаря которой можно объяснить все его поступки, все его поведение, - вдруг сказала она.
- И какая у меня трагедия? - весело поинтересовался я.
Она стала разглядывать носки своих туфель.
- Никакой. И это самая страшная трагедия. Все твое сумасбродство ничем не может быть оправдано, - как приговор произнесла она, подняв на меня оловянные глаза.
Совершенно ошарашенный таким ответом, я поменял направление, и мы пошли в сторону дома. Она не проронила ни слова. Все еще думала о чем-то.
Однажды мы как обычно гуляли по парку. Темнота легла на листья деревьев и грозила броситься на землю.
- Я тебя бросаю, - вдруг сказала она. Сказала очень тихо, оглушительно тихо. Мне сперва показалось, что я не расслышал, и я хотел переспросить: “Бросаешь?”, но понял, насколько глупо это все, я ведь все слышал.
Выждав еще пару секунд, она добавила:
- Я просто устала питаться полуфабрикатами.
Я промолчал, и это был лучший ответ.
В моей памяти сразу же возник образ кирпичной стены, в которую летит камень, брошенный ее хрупкой рукой. Камень ударяется об стену, он попадает в то место, где кирпичная крошка уже немного обсыпалась под действием разрушительной кинетической энергии камня.
Тишина, спрятавшись где-то среди веток деревьев, вдруг упала на мои уши. Мои зрачки резались только от одного взгляда на ее томные глаза. Белый шум накрыл своим телом отголоски моих последних мыслей. Я молча стоял и смотрел на пуговицу ее пальто.
- Ты плачешь? - заметив, что она закрыла ладонями свое лицо, спросил я.
- Неет, - дрогнувшим голосом протянула она.
- Это нормально, тебе нечего стесняться
- Я не плачу!
- Тебе все же лучше поплакать в таком случае.
И она заплакала.
Камень, камень, - приговаривала она, глубокие всхлипы периодически обрывали ее слова.
Она плакала и вдруг начала колотить меня руками по груди. Я хватал ее за руки. Они тут же ослабели. Вдруг прижавшись ко мне, она несильно постукивала меня кулаком по плечу, шепча урывками мне что-то на ухо, но кроме фразы: "Жаль тебя" я так ничего и не расслышал.
Острые копья забора лизали черными языками листья деревьев. А те, перешептываясь о чем-то своем меж собой, покорно падали на землю. На земле они все почему-то замолкали.
- Прошу тебя, отпусти меня, - вдруг сказала она, слегка оттолкнув меня от себя.
Она больше не плакала.
- Тебя? Отпустить? Я никогда тебя не держал.
Я снова заглянул ей в глаза.
- Нет, ты держишь меня взглядом. Так не смотрят на человека, которого хотят отпустить.
Моя голова тут же резко повернулась в сторону, рискуя сломать шею.
- Я не могу тебя разлюбить, ты же знаешь…
Я не знаю, слышала ли она, но мне казалось, что мои слова были вырванной репликой из дешевой драмы. Толика порванной искренности купалась в пучине пафосного лицемерия эгоиста.
- Представь, что и не любил меня никогда.
- Представить? Что ты такое говоришь. Нельзя так вот просто забыть человека, - мои слова снова звучали как-то неубедительно.
Она то ли не замечала моих суррогатных голосовых интенций, то ли просто продолжала играть свою роль.
- Ты никогда меня и не знал, чтобы забывать. Тебе будет несложно, - убеждая то ли себя, то ли меня – теперь я это заметил - фальшиво врала она.
Я задумался. Она как обычно говорила непонятно, абсурдно. Но все-таки я чувствовал, что есть какая-то нить, которую я не могу ухватить рукой. Моя рука все время ловила мираж нити. Возможно, это и стало причиной нашего расставания, но она была права: я ее никогда не знал, но почему-то я находил, что это было прекрасно. Незабываемо прекрасно.
Я вдруг решил поинтересоваться:
- Вот мы... что ты тогда нашла во мне?
- Знала бы что именно, давно бы забрала себе.
- Ты говоришь очень странные вещи.
- Очень сложно передать словами то, что ты чувствуешь. Вот и получается такая оказия.
Глядя на луну, она начала говорить, но потом замолчала, видимо, собираясь с мыслями, затем продолжила:
- Мы должны... мы есть части одного целого, но ведь еще не время... - непонятно и запинаясь попыталась начать объяснять она.
- Когда-нибудь…, - прошептал я, максимально близко приближаясь к ней.
- Мы будем вместе, я знаю, - перебила она меня.
Наши объятия были необычайно сильны, как будто каждый пытался задушить чувства другого. Простояв так в тишине несколько минут, она ослабила хватку, и мой черный силуэт ушел в наступившую ночь.
И снова ощущение игры в дешевую всем ненавистную драму, в которую актеры так устали играть, так устали жевать безвкусную резину чувств.
Но мы еще сыграем на бис. Не для зрителей, но для себя, ведь нам так нравится играть в создаваемые нами трагедии.
Однажды, через несколько месяцев я нашел письмо в своем ящике. Я точно знал, от кого оно. Я тут же его вскрыл.
“Наши дороги разошлись, чтобы снова сойтись в одну колею. Жди меня каждый год в тот апрельский день, когда мы впервые поцеловались. На том же самом месте. Там, где мы обрели нашу любовь, обретем ее вновь. Жди меня на закате". На закате. - еще раз написала она, но почему-то уже другой ручкой.
Впоследствии я перечитывал это письмо множество раз, пытаясь найти в нем какую-нибудь зацепку, какой-нибудь ключ. Мне казалось, что здесь спрятано семя истины, которое бы пролило свет понимания на наши отношения. Но, конечно же, его там не было. До сих пор я иногда достаю его из шкатулки и перечитываю, чтобы еще раз убедиться, что там ничего нет.
Прошло еще полгода, когда наступила та дата, когда я должен был явиться в тот парк.
Лил сильный дождь, огромные рукава воды обнимали землю, собирая грязный урожай с асфальта. Я стоял посреди огромной лужи, мои ботинки промокли до самых носков. А ветер швырял мне мокрые плевки за шиворот. Но я не чувствовал дождя. Я чувствовал лишь солнце, но с каждой минутой все слабее: оно стремительно падало за горизонт.
Парк был закрыт на ремонт, и я сперва ждал ее у входа. Наконец решив, что прождал достаточно долго, я отправился домой. Едва отойдя от входа, направляясь в сторону дома, я побежал обратно к парку.
“А вдруг она ждет меня у другого входа”, - единственная мысль, которой я жил пару минут, пока не обежал парк, но там, с другой стороны парка, там тоже никого не оказалось. Мои легкие при каждом новом вдохе выворачивала хрипота, а изо рта текла липкая слюна. Едва отдышавшись, я не без труда сплюнул и пошел в другом от дома направлении.
- До конечной, - сказал я кассирше, протягивая купюру.
Посильнее завернувшись в мокрое пальто, я прислонился щекой к теплому окну. Глаза в попытке угнаться за цепочкой мелькавших картинок полуразрушенных избушек, гаражей, бесхозных полей и каких-то заброшенных ангаров, грохнулись в бездну Морфея.
Я проснулся от того, что меня дергали за локоть.
- Последняя, - сообщил мне какой-то дед.
Я поднялся и последовал к выходу.
- А ты это, выпить не хочешь? - нагнал меня около выхода тот дед.
- Нет, спасибо, - я сошел на платформу.
- Ну хоть накинь старику на бутылочку, - аккуратно спускаясь с поезда, попросил он.
Обессиленный этим диалогом, я сунул в его мозолистую руку купюру.
- Помилуй тебя Господи, здоровья твоей семье, добрый человек, - улыбаясь той половиной зубов, что у него осталось, поблагодарил старик и удалился прочь.
Выждав пару минут, когда он уйдет подальше, я пошел той же дорогой, надеясь, что не успею его догнать. Разговоры с людьми не входили в мои ближайшие планы на будущее.
В трудные моменты мой взгляд всегда опускается вниз от тяжести невзгод. Не хочется видеть лиц, не хочется ни с кем говорить.
Ночной лес стоял сбоку от тропы, боясь попасть под свет фонаря. Я шел с непонятным желанием свернуть вбок и слиться с природой, забыв, что такое искусственный свет, железные рельсы, забыв путь, по которому шел, забыв себя, любимых и друзей. Но вскоре тропа вывела меня на что-то похожее на центральную площадь города. Увидев надпись: “Гостиница”, я последовал туда.
Неумолимая усталость обрушилась на меня. Нежелание что-либо делать достигло своего апогея, мое тело бросило себя как тюфяк на кровать, и я, не раздеваясь, уснул в мокрой одежде.
Проснувшись рано утром на мокрых простынях, я снял с себя мокрую одежду, кинув ее на пол, и лег на сухую половину кровати. Находясь еще в объятиях сна, мне казалось, что все случившееся со мной за последний год тоже сон, на самом деле я всегда жил в этом городе и в этой гостинице. Завернувшись в два одеяла, я проспал до самого обеда.
Снова проснувшись, я вдруг понял, что не ел со вчерашнего утра. Решив сходить куда-нибудь поесть, я с неудовольствием посмотрел на маленькую лужу воды на полу, в которой купалась моя одежда.
Я был приятно удивлен, что в этой гостинице можно заказать еду в номер. Я отобедал гренками с кофе, и мне пришла одна интересная мысль. Отыскав в своей сумке альбомные листы с докладом, который я подготовил на днях, я взял ручку и стал писать о том, что со мной произошло за последний год. Ставя здесь точку, я не заканчиваю эту историю, надеюсь, что не заканчиваю.
“Ставя здесь точку, я не заканчиваю эту историю, надеюсь, что не заканчиваю”, - прекратил писать я.
Отложив листки и ручку в сторону, я стал перечитывать то, что написал. Дочитав до конца, я стал рассуждать, смотря на последнюю точку, предстоит ли мне еще что-то сюда написать. Поняв, что гадать бесполезно, я, надев еще не до конца высохшие вещи, отправился обратно в свой город на электричке.
Солнце, пыталось прогнать облака, но те не поддавались. Окно электрички даже не думало останавливать солнечные лучи, и я, чувствуя, что мне непомерно жарко из-за этого, надеялся, что облака всё-таки одолеют солнце. Внимательно наблюдая за их поединком, я вдруг опять уснул.
- Так ты ее любил? - поинтересовалась моя подруга.
- Любил? - недоуменно повторил я. - Сомневаюсь, что вообще знаю, что это слово значит.
Задумчиво закуривая, я стал медленно оглядывать других посетителей бара.
- Мы не в силах полюбить то, что нас не убивает, - не менее задумчиво изрекла она.
Она, тоже закурив сигарету, продолжила:
- Для всех оно значит что-то свое.
- То, что значило это слово для меня, гораздо сильнее слова любовь.
- Что может быть сильнее любви?
- Я еще не придумал название этому слову, но ты знаешь, как по мне, то любовь - это обязательно что-то слепое, что-то опьяняющие и сводящее с ума. То, что испытывал я, не назовешь любовью. У меня не было жаждущей страсти, доводящей все мое естество до изнеможения. Я просто... был, просто жил, когда она была рядом. Знаешь, как это бывает, когда ты чем-то обладаешь, и тебе кажется, что это уже настолько твое, что ты не испытываешь ни чувства собственника, ни желания обладать этим, ты просто счастлив от осознания того, что у тебя это есть, но никогда не задумываешься об этом, пока у тебя это есть.
- Разве это не любовь?
- Любовь для слепцов - моя душа любит глазами.
- Интересно, как изменились мои глаза, за последние несколько месяцев, - подумал про себя я, вспоминая слова своей бывшей.
Моя подруга сидела и слушала меня, пока длинная полоска пепла под своей тяжестью не упала ей на рукав.
Тянулись года. Каждый год начинался для меня в конце апреля, и начинался всегда с него же, всегда с неоправданных ожиданий. Я, честно признаться, даже не помню, как и чем я жил последние годы. Все слиплось в какой-то непонятный ком.
Последний раз я пришел в парк уже ни на что не надеясь, хотя по привычке все так же покупал искусственную розу.
Когда-то давно я ей подарил искусственную розу, сказав, что наша любовь завянет, как завянет эта роза. Дешевый трюк, на самом деле, вычитал его где-то в Интернете, но она, каким-то чудом не заметив, что роза искусственная, поставила ее в вазу с водой, а вазу поставила почему-то на шкаф. Однажды, когда я был у нее через пару дней, спросил:
- Что, не завяла там наша роза?
Уверенный, что она, зная в чем дело, подыграет мне, но она лишь сказала:
- Завяла, наверное.
И пошла к шкафу, чтобы выкинуть ее, но взяв ее в руки, она поняла, в чем дело и, улыбаясь, посмотрела на меня своим типичным взглядом, захлестывая меня волнами страсти своими двумя Посейдонами.
- Молодой человек, вы кого-то ждете? - вдруг услышал я голос почти рядом с собой.
Рядом с лавочкой, на которой я сидел, стояла девушка.
- Да, и очень давно, - хотел сказать я, но вместо этого улыбнулся и посмотрел на заходящее солнце и, чуть помедлив с ответом, сказал:
- Не хотите выпить кружечку кофе? Я знаю чудесное место здесь неподалеку.
- А вы разве не ждали другую девушку?
- Может быть, я ждал вас? - весело предположил я.
Ее глаза копались где-то в складках моей лучезарной улыбки.
- Но как вы знали, что я буду здесь? - недоуменно продолжала она.
- Никак. Просто ждал, - пожав плечами, наигранно сознался я.
Она окинула меня странноватым взглядом. Ее съедало любопытство.
- Ну что ж, давайте посетим это чудесное место.
Я еще раз обернулся и посмотрел на солнце, его уже почти съели крыши домов. Тогда я надломил розу почти у самого основания и аккуратно вложил ее незнакомой девушке в прическу.
- Как мило, - рассмеялась она, трогая рукой розу.
Мое настроение, как и воздух на улице, благоухало свежей весной.
Прошел ровно год, и я снова оказался в том же месте, но уже в ресторане, с окнами, выходящими на парк.
- Это то место, где мы познакомились, - довольная собой, произнесла она.
- Это тебе, - сказал я, протягивая ей розу.
- Что, в этот раз не будешь ее ломать? - смеясь, спросила она.
- Нет, - коротко отрезал я серьезным тоном.
Уголки ее рта выпрямились. Будто припоминая что-то, она посмотрела в окно.
- Пошли погуляем, - вдруг предложила она.
Расплатившись по счету, мы отправились гулять по парку. Нарезав несколько кругов по парку, я вдруг заметил знакомую скамейку. Скамейку, с которой так хорошо видно закат.
- Давай посидим, - предложил я.
Но она, сев на лавочку, тут же вскочила.
- Что такое? - обеспокоенно взволновался я, тоже приподнимаясь.
- Всего лишь камень, - сказала она недоуменно, подняв его с лавочки. - Разломанный.
Она протянула мне ладонь, и на ней лежало два каменных пазла одного целого. Я взял их в свою руку. Теплые. Я посмотрел на солнце, но оно уже не грело и почти скрылось за горизонтом.
- Правда красивый закат? - поинтересовался я.
- По-моему, обычный, - спокойно не согласилась она.
- Нет, - возразил я, - не обычный. Такого уже никогда не будет.
Я кинул камушки в воду, разбивая на нем изображение солнца, и оно тут же утонуло в волнах.