Гляди, гляди в минувшее, старик!
Твоё везенье, может быть, таится
В пушинке тополиной, что на миг
У снайпера повисла на реснице.
(Вадим Шефнер)
Его родители, как и многие другие добровольно обезумевшие немцы, с огромным «патриотизмом» и самопожертвованием поддержали приход к власти в Германии партии национал-социалистов во главе с Адольфом Гитлером. Клаус на примере своих родителей не мог остаться в стороне и тоже, уже повзрослев, видел в новой власти «Третьего Рейха» олицетворение великой немецкой расы. Он гордился своей принадлежностью к титульной нации и, отправляясь на фронт в 1941 году, искренне верил в победу немецкого оружия и величие своей «освободительной» миссии. Он знал всё, что было нужно ему на той войне, чтобы побеждать. Но он не знал тогда только одного, что был, как и миллионы других немцев… обыкновенным фашистом.
У Клауса была 7,92–миллиметровая винтовка «Маузер» образца 1935 года с оптическим прицелом «Цейса». Он был снайпером и очень гордился своей военной профессией. Немец никогда не промахивался из своего табельного оружия. Знал, как нужно быстро и ловко менять дислокацию, как брать поправки на ветер при стрельбе, как поражать цель, чтобы сразу и наповал. Жертву выбирал долго и тщательно. К концу 1942-го года на его счету были сотни советских солдат и офицеров.
Просто убить солдата для Клауса было уже неинтересно и непрофессионально. Он выбирал крупные цели. Офицеров, политруков, водителей машин. Но особую радость ему доставляло поймать в прицел «коллегу», советского снайпера. Такой трофей ценился дорого. Охота за ним стоила свеч. Бои под Сталинградом шли долго. Линия фронта была на расстоянии прицела его «маузеровской» винтовки. Охота на неуязвимого снайпера Василия Зайцева стала отнимать много времени и сил. Этот русский был как призрак. В награду ожидался «Железный крест». У немецких снайперов появилось своеобразное соревнование: кто из них первым «хлопнет» Василия? Клаус уже долго охотился на него и был уверен, что скоро поймает в свой прицел.
Было раннее утро. Недолгое затишье. Солдаты сидели в окопах и ждали приказа. Клаус видел их перемещение, но стрелять по ним в то утро не собирался. У него была другая цель, и он знал, что она где-то рядом. Он лежал на крыше полуразрушенного дома под металлическим листом, замаскированный грудой обломков от сломанных балок бывшей крыши. Время тянулось медленно. Немец прочёсывал прицелом линии горизонта. Боковым зрением увидел, как в ближайшем окопе солдаты начинают готовиться к предстоящей атаке. Он наблюдал такое часто, почти каждый день. Но что-то стало его напрягать в этой «обычной картинке». Какое-то странное движение. Оно отвлекало. Он посмотрел внимательнее в прицел и увидел, как один из них, потеряв бдительность и осторожность, делает какие-то странные и резкие движения в окопе, как будто пытается что-то поймать в воздухе рукой. В этом утреннем «стоп–кадре» войны поведение солдата стало раздражать Клауса. Прошло ещё несколько секунд, и поведение солдата казалось ему уже просто возмутительным. «Этот русский обнаглел!» – промелькнула мысль. Клаус снова поймал его в прицел. Солдат в прицеле замер. «Отличная мишень», – ухмыльнулся раздражённо немец и... выстрелил.
Откуда взялась эта бабочка в самом пекле войны, сказать было трудно. Она кружилась над окопом, и Андрюхе казалось, что будто и войны-то нет. За долю секунды, как на «машине времени», он перескочил мыслями из сталинградского обугленного окопа в довоенные луга своего детства. Эх! Как же он любил приезжать в деревню к бабушке и ловить порхающих насекомых сачком, наперегонки бегая с соседской девчонкой. А бабочка кружила и кружила над головой. Она махала своими прозрачными крылышками и как будто специально дразнила… «А вот и не поймаешь, а вот и не поймаешь!» – именно так «под руку» кричала ему в детстве та озорная девчонка во время их совместных состязаний по ловле порхающих насекомых. Андрей решил поймать её и сейчас. Он хватал рукой воздух, но бабочка всё время ускользала в нескольких сантиметрах от его растопыренных, ловящих воздух пальцев. Андрей замер на миг, а бабочка, вдруг сделав круг над его головой, резко опустилась на кромку окопа перед ним. Андрей сделал резкое движение вперёд, по инерции пригнув голову вниз, чтобы дотянуться в этом броске до крылатой разведчицы, и победно накрыл её своей ладонью. Движение головы было совсем незначительное, но в тот момент, именно в ту долю секунды, немецкий снайпер нажал на курок, и пуля, направленная в лоб солдата, по причине этого движения вперёд лишь чиркнула по каске, оставив на ней продавленный след от содранной краски и оплавленного металла…
Если бы Клаус узнал, что виновницей его промаха будет обыкновенная бабочка, он, наверное, дико рассмеялся бы, а может быть, наоборот – выругался на свой немецкий лад. Но…
Ему не суждено было увидеть, чем закончится полёт его пули.
Другой снайпер на противоположном доме уже несколько часов следил за крышей, где прятался Клаус. Обнаружить позицию немецкого противника без ошибки последнего не представлялось возможным. Но Василий знал точно – враг там. Он просто ждал его ошибки, его нечаянного движения, любого шанса, чтобы понять и увидеть, где его логово. Когда немец выстрелил в солдата ловившего бабочку, из ствола его винтовки вырвался небольшой дымок. И этого было достаточно. Советский снайпер выстрелил мгновенно, по наитию, по чутью, но точно в цель. Клаус не успел даже оторвать свой глаз от любимого «карла-цейса», как русская пуля прошила ему горло, вылетела через разорванную шею и, сделав своё «дело», глубоко вонзилась на излёте в обугленную балку полуразрушенного дома.
Солдат, спасённый «полётом бабочки», дошёл до Берлина. Женился. У него родились дети. А у этих детей – свои дети. Он часто рассказывал внукам ту историю про бабочку, спасшую ему жизнь.
Пройдёт много лет, и один из них станет известным учёным, который получит Нобелевскую премию за изобретение лекарства, спасшее миллионы людей от страшной (ранее неизлечимой) болезни.
Может ли полёт бабочки изменить мир, я не знаю...
Но мне кажется, что мир – станет другим без её полёта!
02.05.2014