За аэродромными ангарами остаток былого леса и быстро растущий кустарник. Осины,
особенно березняк, шелестят блестящими широкими листьями вплотную к цистернам ГСМ.
Эти деревья почему-то особенно охотно растут на почве удобренной маслом и соляркой.
Тихо, умиротворенно подходит к концу летний день. Еле шевелятся листья на молодых
березках. Если лизнуть сорванную веточку, на языке появляется легкая горчинка. А пахнет как ... Для меня это запах детства. Мы с матерью нарывали на зиму березовых веников. Не
для бани, нет. Мать держала коз, обычно двух и эти веники были для них. Там где мы жили
накосить сена было негде. Лес да распаханные поля. Для меня, десятилетнего мальчишки
занятие тогда, до страсти скучное и утомительное. Сейчас бы ... Да не вернешь ...
Вроде недавно все и было, а вот уже от матери и детства только этот запах и остался.
- Пффууррпф, - от неожиданного толчка в спину, я, запнувшись, падаю лицом в муравейник.
- Вот зараза, и тут нашла, - наша отрядная кобыла по кличке "Кайзер", нетерпеливо мотает
головой ожидая угощения. Набаловал сахарком, приучил на свою шею. И ведь как подходит
неслышно. Я уж благодаря ей не помню когда и чай-то сладкий пил. Сахаром она хрумкает
так, что мурашки по коже. Кивает и махнув хвостом сразу уходит. Нюх у "Кайзера" не хуже
собачьего. Можешь рыться по всем карманам: она уже поняла, что больше ничего нет.
В чистой, без единого облачка сини расползается инверсионный след самолета. Он так
высоко летит, что до земли не доходит и слабый отзвук его мощных двигателей. А ведь мог
бы и я летать на таком, а не на АН-2, пренебрежительно называемом "кукурузником". Но
нет у меня зависти ни к самолету, ни к экипажу. Абсолютно нет. Никакой. Не могу я жить
строго по "инструкции". А иначе нельзя. Умом я все это конечно охватываю.
Для инспектора, вообще для начальства, я, как летчик, сплошная непрерывная головная
боль. В полной мере это понял когда в групповой командировке был назначен командиром
звена. Одно дело чудить, летать задом наперед самому и совсем другое когда это творит
твой подчиненный.
Я не "чудю", не хулиганю, не дурь и не моча мне в голову ударяет. Мне необходимо, я хочу
знать на что машина способна, как она поведет себя в неожиданной ситуации. Не грузовик,
взял да остановился. А еще, это как говорят, детство в одном месте играет. Я, когда один
бываю, представляю будто я на истребителе, а кругом "Юнкерсы", "Мессеры" разные ..
Польза всем. Саранча разбегается и дохнет не столько от химии, сколько с перепугу.
Это я в войну играю. Однажды пригодилось. Упал, не спиленный по недосмотру огромный
тополь, закрыв кроной за порогом половину посадочной полосы. Кружить, пока его уберут,
бензина не хватит. И близко ничего подходящего. Сел с поворота, с креном, одним крылом
чиркнув по траве, другим по тонким веткам тополя. Нигде ни царапинки, а формально все
равно летное происшествие. Значит расследование, выводы. Но, учитывая, что в текущем
месяце два выговора у меня уже есть, похерили. Да и с работой в принципе тоже самое.
Выполнить в указанный срок такой объем работ невозможно. Значит все просто: приписки
либо элементарное, грубое нарушение летных правил.
Ладно, все это теперь в прошлом. Я увольняюсь. Квартиру я тут не получу никогда. А у
нас с Томкой ни флага, ни родины. Правда, я пока ничего больше делать не умею. Ну есть
у меня шоферские права и по большому счету, самолет, если крылья отломать, это такая
же машина. Да и останься, летать мне еще год и один день. "Гена", командир и начальник,
заступник мой и покровитель через год уходит на пенсию.
- Николай, я велел написать тебе характеристику. Ну, может восстановиться надумаешь?
- Ага, и чего мы ему напишем, - помполит чуть не подавился, - как он в областной универмаг
совхозных баб за французскими лифчиками возил? Или как из соседней области они быка
племянного с директором совхоза для случки привозили? Нет, зря мы его сразу в партию
не приняли. Сейчас можно было бы поставить вопрос об исключении.
- Да не надо, спасибо Геннадий Алексеич.
- Нет, ну написать не штука, - поорать помполит мог, но решающего слова не имел, - может
все-таки одумаешься. И классность у тебя, и мастерство. План всегда с лихвой. А?
- Не-е, я не из тех, для кого "девушки потом". Я жениться хочу.
- Батюшки, да где ж ты такую найти сумел? Хоть посмотреть бы на эту дуру.
- Ну отчего же не посмотреть? - фотокарточка невыносимо красивой Томки у меня всегда с
собой, - пожалуйста.
- Да он нам голову морочит, - помполит долго вертел карточку, даже пробовал на просвет, -
это же открытка! Это эта, как её, ну артистка итальянская, Джана или Джина, не помню.
После карточки, где мы с Томкой вдвоем, в кабинете надолго стало тихо ...
* * *
- Коль, а ты вправду летчиком был? А правда Раиса говорит, что ты самолет угнал, а
дело не закрыли и тебя еще посадить могут?
( Раиса, наша кадровичка. Естественно она знает все и про всех. Но про это-то откуда?)
- Нина, я так думаю, много не дадут. Все-таки я его вернул в целости и сохранности. Ну а
что мне было делать? Я на нем за Томкой летал. Я же её украл, умыкнул, отбил у живого
законного мужа. На коне наверное романтичнее, была у меня такая мысль. Да вот кобыла
заартачилась. Она хоть и хорошо ко мне относилась, но как узнала сколько километров
надо скакать, да еще столько же обратно, да еще с бабой, если все выгорит, отказалась
наотрез. Лучше говорит, я тут сдохну. Потерпи пару дней. (К ней по пятницам совхозный
мерин приходил). Вот он тебя и отвезет. А была среда, ждать я не мог. Свербило очень.
Пришлось использовать казенную технику в личных, корыстных целях. Да ладно, сильно
не переживай, отсижу как-нибудь. В России жить да тюрьмы бояться, это уж глупость.
С Ниной Николаевной Верхотуровой у нас своебразные отношения. В техотделе СМУ
она инженер-экономист. Кроме того председатель месткома. От начальника до рабочих
все обращаются к ней на "Вы". Фамильярность, со стороны глянуть, чуть ли не хамство,
она позволяет, кажется, только мне. Молодая симпатичная женщина. Не замужем, хотя у
неё двое детей. И характер хороший. Чего мужикам не хватает?
- Я смотрю ты опять со сметами приперся. Да плюнь ты на них. Делай как есть, потом я
по факту перепишу. Еще и сверхурочные получу за это.
Нет, а правда, ты сам из летчиков ушел? Неужели прорабом лучше? Был бы сейчас
генералом или кем там? Кто в армии самый главный?
- Главный в армии - старшина. Я им был. Но не в армии. То есть в армии, но до армии.
Тьфу ты, запутался совсем. Это когда срочную служил, а летчиком я был гражданским.
Знаешь, думаю, все-таки как хорошо, что я в военное не поперся. И сам бы измучился и
Томку бы извел. Завистливый я, еще и ревнивый до страсти. Вот беда-то. Бывают части,
где женам вообще заняться нечем, за границей например, служил я в такой. Так поневоле
не до службы будет, мысли всякие полезут. Что ж её теперь, в четырех стенах запереть?
Да ведь опротивеешь хуже горькой редьки. А пока эдак маешься, тут тебя и в звании, и в
должности обойдут. Или жениться не надо, или ну её на хрен, эту службу, в мирное время.
Нин, а ты сама-то почему замуж не выходишь? Трудно же одной.
- Трудно, еще как трудно. И не материально, а именно одной. С первым-то я по дури, по
молодости разбежались. А со вторым...Ты знаешь, нормальный вобщем-то мужик был, не
пил, не гулял. Вот как-то так, вдруг, опостылел. Разлюбила я его, сразу. А с нелюбимым
жить, хуже чем одной. Долго рассказывать, да и не хочется. Ну, допустим, ты женился, а
у нее ребенок. От мужа первого, но ты не знал, хотя нет, как раз знал ...
- Ладно, ладно, я понял. Ну и что, это принципиально важно?
- Важно! То и важно, что для тебя это не важно. Ладно, хватит о грустном. Ты, вот что,
застегни-ка мне лучше молнию на сапоге.
- Вообще-то мне некогда. Ну ладно, давай. Сапоги-то где?
- На ногах, где ж им еще быть, - в Нинкиных глазах смех и озорной вызов.
- Под стол не полезу, школьник я что ли, под подол заглядывать? Ставь ногу на стул.
- Как я тебе поставлю? У меня юбка узкая.
- Не знаю, задери её повыше. Ну хватит, хватит. Я же не деревянный.
Замок застрял посередине. Кое-как я его раскачиваю, натираю сухим мылом и посыпаю
Нинкиной пудрой, - Обжать надо пассатижами, а то разойдется.
- Ну сделай как-нибудь. Своей царице небось зубами бы стиснул.
- Она не царица, она царевна. Мы еще не расписаны. Да-а, мог бы и зубами.
- Красивая она, Тамара твоя. И вот думается где справедливость? Чего на пятерых бы
хватило, нет, все ей одной.
- Она не кукла из магазина. Была бы только красавицей, мы бы с ней долго не прожили.
- Это я понимаю, потому наверное и завидую.
Краем глаза я замечаю идущего по коридору Сомова, парторга, делаю вид, что не вижу
и держа руку на колене, даже выше, вроде как молнию расстегиваю.
- ... Нина Николавна, ... Вы ... что это ... Вы ... что это он ... Вас ... оглаживает?
- Да не оглаживает Владимир Ионыч, только примеряется, а если Вы будете столбом в
дверях стоять, так он и вовсе ни на что не решится.
Сомов, чувствительно стукнувшись виском о косяк, убегает в обратную сторону.
- А вы матушка, Нина Николавна, злая, однако.
- Да нет батюшка, Николай Натолич, противно просто. Талдычит о морали, а у самого
слюни текут. Вот интересно как они с женой живут. Она ведь у него тоже общественный
деятель. И кажется по партийной линии.
- Ну, как живут. Так и живут, какая барыня не будь ...
- Хамите парниша. Убирай давай руки, а то меня уже в дрожь кидает.
А ты заметил, он сам не свой ходит. Кто-то всю его партийную литературу уничтожил.
Это же для него хуже чем деньги потерять.
- Какую литературу? А где она у него была?
- Да хрен его знает, в какой-то передвижной ленинской комнате. Главное и сама комната
пропала. Как сквозь землю провалилась. И кому она понадобилась?
- Слушай-ка, это ведь я.
- Как ты? А зачем?
- Да эту комнату, вагончик, я на стройку, на участок увез. Ну негде народу ни поесть, ни
ни покурить. Женщинам переодеться негде. Пускай, говорит, под навесом губы красят.
А там и краска, и цемент. Ну я и спрашивать никого не стал, забрал вагончик, да и все.
А всю макулатуру у забора оставил. И забыл. А тут три дня дождик. Естественно все ...
Я еще подумал, чего он все у вагончика крутился, да собака моя его отогнала.
- У тебя что и собака там есть?
- А как же? Здоровенный трехлетний кобель. Вообще-то это Томкино приданое.
... Щенок появился у Тамары на работе неизвестно откуда. Приблудился или подкинули.
Беспородный и озорной, он ластился ко всем, но к Томке больше чем к другим.
Пальто Тамара купила случайно. И денег лишних не было, и бежевое, светлое очень,
а на улице осень, но уж очень понравилось. А восхищенно-завистливые взгляды, еще в
магазине пока примеряла, были убедительнее всяких слов.
Щенок, истомившийся за ночь, пронесся по мазутной луже в ожидании ласки ...
Полдня он где-то прятался, а в обед, жалобно скуля, прополз на пузе до Томкиных ног.
Безнадежно испорченое пальто было жалко до слез, но молившие о прощении черные
бусинки собачьих глаз не могли не растрогать.
- Вот, погладь его еще, паразита. Сколько денег в пальто вбухала и все псу под хвост.
- Да ладно, Марь Петровна, обойдусь. Ну что теперь, убить его что-ли за это?
Тамара придвинулась спиной к стенке и сразу уснула. Сказалось все: бессонные ночи
и томительная тревога от собственной неустроенности, полгода любовного угара и
неизвестное ощущение зародившейся внутри, под сердцем, новой, другой жизни.
- Ты посмотри Петровна, на ходу скоро спать будет. Эк её летун-то как ухайдакал.
- Ухайдакал, неизвестно кто кого ухайдакал. Видала их тут недавно. Худющий, один нос
остался. Фуражка на ушах болтается. Мотоцикл уронил и поднять не может. Все силы
из него вытянула телка ненасытная. Так еле стоит, дак она у него еще на шее повисла.
Вот опять все огурцы слопала, никто и попробовать не успел. Солененького ей хочется.
Нашла кого жалеть. Давай, буди её, корову.
- Да что ж у тебя за характер? Лексей Иваныч, хоть ты её урезонь.
- Ты уж, Петровна, правда, угомонилась бы, Анна Алексеевна права, - Рябов, сменный
мастер, человек молчаливый, тихий, покладистый, - дались тебе эти огурцы. Ну съела,
ну и ладно. Кто бы их еще есть-то стал, кислятину такую. А все жадность твоя, нарвала
бы маленьких, аккуратных. Так нет, дождешься пока они вырастут как кабаки. Больше
двух огурцов в банку не помещаются.
Рябов от собственной неожиданной смелости втянул голову в плечи и закашлялся.
- Жалельщики, мать вашу, - Петровна хлопнула по спине, да от злости перестаралась:
пыльная кепка полетела на пол, следом за ней со стула и сам "Лексей Иваныч".
- Ой, Анька, - Петровна прогнувшись блудливо хихикнула, - эх, недельку бы так пожить.
Спохватившись смачно плюнула, попав с досады прямо в надетую рябовскую кепку.
... - Коль, а если она другого найдет, не боишься? Эй? Алё, ты где?
- А? Ой, извини Нин, задумался. Чего ты говоришь?
- Я спрашиваю, если она тебя бросит, чего делать-то будешь?
- Дура ты Нинка и мысли у тебя дурацкие. Ничего умного от тебя не услышишь.
- Да-а, я вижу ты этого не шибко боишься. Жаль. Я бы тебя подобрала.
- Ты и правда чокнутая. Я начинаю понимать почему у тебя мужья в доме не водятся.
Вообще-то ты женщина приметная, а тебя поначалу, когда сюда пришел не замечал.
- Ну, куда уж мне. Я вас как-то видела, в автобусе что-ли, не помню, ты же от неё глаз
отвести не можешь. А я на тебя всего-то только покосилась, так она же меня взглядом
чуть не испепелила. Знаешь, под колеса не кошки, а именно коты попадают. Он за ней,
за кошкой бежит и кроме неё ничего не видит. Вот и ты такой же. Был.
Только после элеватора какой-то другой стал. Мешком что-ли пыльным хлопнули?
- Насчет мешка, это ты пожалуй угадала ...
Странное дело. В единственном в городе СМУ очередь на жилье за четыре года
почти не сдвинулась. Вон приятель мой, Саня Филатов, слесарь какой-то зачуханой
субподрядной конторы, уже квартиру получил в новом доме. Одно только радует - он
сам там канализацию монтировал. Вот теперь весь дом и плачет. Первому этажу еще
повезло, они в вокзальный туалет бегают. А уж верхним терпеть приходиться. Так во
всяком случае они на общем собрании утверждали, при этом в глаза нижним жильцам
дружно и застенчиво старались не смотреть. Наверное, чтоб не разжалобить.
В сантехники Саню, учитывая опыт и стаж, взяли сразу по пятому разряду. ( До этого
он работал корреспондентом в районной газете. Писал фельетоны на бытовые темы,
с глубоким знанием дела в хвост и в гриву кроя коммунальщиков.)
На элеваторе строится дом с нашим участием. Но дело идет ни шатко, ни валко.
Стройка для элеватора дело не основное, потому и денег на нее почти не выделяют.
Сейчас, перед очередной судорожной попыткой довести дело до конца, за квартиру,
они на год, полтора попросили у СМУ прислать кого-нибудь поработать начальником
транспортного участка.
Не имея представления о предстоящей работе, естественно я сразу же согласился.
В этом мы с Саней Филатовым немного схожи. Он живет по принципу: победителей
не судят, а я - не боги горшки обжигают.
Оказывается транспортный участок, это вовсе не транспорт, хотя в какой-то мере
и так. Моя задача погрузка и выгрузка вагонов. Под моим началом двое машинистов
маневрового тепловозика и дюжина грузчиков. Все бывшие уголовники, высланные
из Москвы. Работа тяжелая, зарплата унизительно маленькая, а деваться им некуда.
Здесь, только здесь, в двух часах от Москвы разрешают жить и дают общежитие.
Когда я стал их начальником, это были хмурые, усталые, злые люди. Но уже через
пару дней заметно повеселели. Потом уж я понял, почему. Они водили меня за нос
как школьника. Обмануть фраера, а если он еще и твой начальник, в это есть свой,
особый шик. На погрузку вагона есть норматив. Не уложился - взимается штраф за
простой. Не допускать простоев - это моя основная обязанность.
Я конечно и по стройке знаю, что нормы и расценки это полный бред. Но все-таки.
Вместо сорока минут вагон загрузили за полдня. И ведь не сачковали. А подгонять
присевших покурить, уставших, пыльных мужиков у меня язык не поворачивается.
К концу дня стало ясно, что на погрузку второго вагона не хватит и суток. Оказалось,
что вопрос с простоем вагонов решается совсем другим способом. Коробка конфет
на станцию и вот уже одной головной болью меньше.
Ко мне обращаются по отчеству и на "Вы", но я понимаю, что они меня в грош не
ставят. Однажды я из интереса пытался понять, что ж так долго вагон-то грузится?
Люди бегают с мешками вереницей, а толку никакого. Минут через десять, рядом со
мной в единственную лужу шлепнулся мешок с комбикормом. Мешок не камушек, в
нем без малого 50 кг, издалека не кинешь. Кроме того, судя по результату - я весь с
ног до головы оказался в грязи, промаха не было. Именно так было и задумано. И
никого рядом. Летел он с высоты, а там одни голуби.
Месяц назад бригадир вдруг жалуется на своего товарища: " Натолич, если можно
пригляди до обеда за "дохлым". Дел невпроворот, а он сука напоролся вчера. Какой
из него работник? Я его у транспортера поставил. Но у него где-то пузырь заныкан.
А вагоны мы без него осилим, не сомневайся.
Как они друг другу клички дают? Из каких соображений? "Дохлому" литр водки как
стакан лимонада. И такой вдруг трудовой порыв! Но мне же наивному невдомек.
"Дохлый" запаленно дышит, раза три просит у меня разрешения: " Хоть пару глотков
начальник, а то нутро прямо горит."
Через час два вагона погружены. И никто не устал, и "нутро" гореть перестало. А
через неделю на складе не хватило почти сорок тонн комбикорма. Пятьсот мешков
презрительно игнорируя охрану, успешно преодолев трехметровый забор с колючкой
материализовались в сарае частного дома, в четырех километрах от места погрузки.
Списали на ошибку при взвешивании. При обороте в тысячи тонн не так уж и трудно.
В бытовку грузчиков директор заходит часто. Он не переносит пьянства. В случае
чего увольняет сразу. За себя я не боюсь, но у мужиков это потянет кучу проблем.
Общежитие, участковый. Но все равно большинство из них возвращается не домой,
к женам и матерям, а назад, в камеру.
В раздевалку мы вошли с ним вместе. Хрен его знает как уж они прохлопали, но
стоящая на столе наполовину выпитая бутылка водки выглядела как приговор.
- Кто принес?
Ответом была тишина. В эту минуту я понял, что никто из них ни сейчас, ни потом,
ни в споре, ни в драке, никогда не вступится за другого. И все-таки по-человечески
мне их было жалко.
- Иван Иваныч, это вода. Вода, - я выпил все что там было, изо всех сил стараясь
не морщиться и не закашлять.
- Ну что ж, ладно. Вода так вода. Зайди ко мне после обеда. Чуть постояв директор
ушел. Ушел и я, не дождавшись благодарности. Да собственно я её и не ожидал.
К директору я шел смело, не чувствуя за собой никакой вины. Конечно он все
понял. Вообще, страха и робости перед начальством у меня никогда не было. Я не
берусь за дело которое мне неинтересно. А уж если взялся, так дохожу в этом до
тонкостей. По крайней мере, стараюсь. И тут упрекать меня некому и не в чем.
Я думал Иван Иваныч не пьет совсем, однако ошибался.
- Лида, принеси-ка нам. И погрызть чего-нибудь.
Мне он налил полстакана, себе же набулькал до краев.
- Это не в обиду, просто тебе лишка будет. Ты их не выгораживай. Это не люди.
То есть люди конечно, но другие. Здесь этой публики перебывало много. Ни одного
порядочного не было. Вот для примера, когда комбикорм сперли, ты где был?
Конкретно, можешь вспомнить?
- У транспортеров. Смотрел, чтоб "дохлый" не напился.
- И часто ты о них так печешься?
- Да нет. Первый раз кажется.
- Ну правильно, я так и подумал. Попросили значит. Охранник тебя видел, потому и
поленился лишний раз по территории пройти. Ты для них никто. Ноль, пустое место,
попка. Погоди, не спорь, - директор досадно поморщился, - они тебя продадут в
любой момент, если понадобится. И совесть никого мучать не будет.
Ты ешь, ешь. Закусывай. Юрка тебя отвезет. А завтра отдыхай. Не выходи.
Может я тебя и не убедил, тогда подумай, что бы эта свора сделала с твоей женой
будь у них такая возможность.
После второй бутылки меня стало неудержимо клонить в сон. Я слушал его как-бы
издалека. Последние слова, сказанные с невыразимой душевной мукой дошли до
меня чуть позднее, взъерошив всю мою беспечную натуру. Видимо было что-то в
его жизни, о чем он очень хотел забыть. И не мог.
Усталое солнце клонилось к закату. В высокой синеве носились ласточки, ставя
на крыло восторженно свистящих птенцов. Ровно гудел мотор. Я бы уснул, если б
стервец Юра нарочно не проезжал по ямам. И вдруг я представил свою Тамарку,
беззащитно-беспомощную, растоптанную, растерзанную. Стонущую от боли и уни-
жения. Сон и хмель как ветром сдуло.
- Стой! Поворачивай. На работу поедем.
Набалованный директорский шофер покосился было, но возражать не посмел.
Грузчики сидели в бытовке. Никто не выразил никаких чувств, хотя карты убрали.
Бригадир, коротко глянув, хотел выйти, да я стоял в проходе. Затушил окурок в
ладони и что-то буркнул. Двое кинулись подметать пол.
До конца, пока я не уволился, никто не обращался ко мне по имени. Получалось
так, что в этом не было нужды. И даже случайно мы не встречались по-одиночке.
Нет, я не стал злым и жестоким, но ... И, кажется с того дня я начал седеть.
- А правда, чего там на элеваторе случилось-то с тобой? Какой-то ты чужой стал.
- Да ничего особенного. С директором напоролись. Потом секретаршу не поделили.
Скучная история. Обычное дело. Ничего интересного.
- До чего же ты врать горазд. Ты случайно стихи писать не пробовал?
- Пробовал. Не помогает.
- Слушай-ка, а может ты на два дома поживешь? Ну например, денёк там, а неделю
со мной. Или наоборот, недельку у меня, а день с Тамаркой?
- Сама-то поняла чего сказала? Я что, по-твоему, бусурманин, султан персидский?
Нет, все Нинка, хватит, эдак с тобой и до греха не далеко. Пойду я, трубы у меня
привезти сегодня должны. И Сомов, паразит, вокруг меня интриги плетет, простить
не может, что я его избу-читальню испохабил.
Ладно, несмотря на твои гнусные посягательства, хочется сделать тебе приятное.
Одолжи мне рублей двадцать, я Томке духи французские куплю. Вчера в парфюм
зашел, а у меня не хва ...
- Вот сволочь! На подарок жене просить денег у любовницы!
- Жалко? Тогда прощай навсегда. Это не контора, а сборище жмотов и дегенератов.
Вот как хорошо, приятно мы сегодня расстались. Все-таки Нинка неплохая баба,
хотя и дура озабоченная.
Пойду-ка я и правда за духами. Давно я Томку не баловал. Так ведь и привыкнуть
недолго. На участке мне делать нечего. Там мастер, помощник мой "землю роет".
С мастером, Игорем Литвиным, мы почти ровесники. За полгода "стажировки" у
Еремеева, начальника первого участка, он успел возненавидеть кирпичи, цемент и
собственно сам жизненный свой выбор. Я учился заочно, кроме того знал чего хочу.
У Игоря же за спиной только стройотряды, веселая студенческая жизнь и никакого
представления о будущей специальности. Да еще и в армии не служил.
Еремеев и сам мучается, не чает как до пенсии дотянуть. В конце месяца на него
жалко смотреть. Кропает наряды мусоля фильтр давно погасшей сигареты. Как бы
не хотел, а без приписок не обойтись. И так каждый месяц. Нет досок, бруса, много
чего нет. К концу месяца, квартала привезут, но рабочие уже расхолодились и пока
они в форму войдут. А платить надо, они не виноваты, что материалов не было. Ну
засечешь ты их за выпивкой, дальше что? Докладную писать? Обжать зарплатой?
У меня Игорек сразу начал оживать. Он занимается сугубо техническим делом, а
с народом я управляюсь сам. И с нарядами у нас нет проблем. Ничего нового я в
этом конечно не придумал. Виктор Петрович Кузьмин, бригадир наш, коренастый,
крепкий, пятидесятилетний мужик, со своей бригадой трудится где-то на халтуре.
Там они деньги зарабатывают. Я покрываю их табелем, "восьмерками". А завезут
нам материалы, они не считаясь со временем за несколько дней делают то, на что
еремеевским квартала не хватает. И лишней оплаты не требуют. Что положено.
Вообще-то это незаконно и нет у меня права отпускать на "отхожий промысел".
Еремеев мне не завидует. Он уверен, рано или поздно придется мне за такие дела
ответить. А если не можем людей работой обеспечить? Ну и отвечу.
- Девушка, как бы их на вкус попробовать? - красивый флакончик просится в руки.
- Знаете, здесь вот такая штучка, если отвинчивать, она отломится. Поверьте на
слово духи очень хорошие. Я мужа еле растрясла на них, дорогие же. Ну, у меня
вот понюхайте, - она опрометчиво предложила мне сунуть нос в декольте.
Запах мне понравился, но духи я не взял: " Не-е, лучше я буду приходить, нюхать".
И денег не хватало, и ... от Нины Верхотуровой так же пахло. Только не так сильно.
Затаенно, потому более притягательно. Нет уж, нет! Примечать достоинства чужих
баб, тем более задумываться над ними, дело опасное. Плохая примета. Хуже чем
утром встретить покойника с пустыми ведрами.
Купил я дочке огромные, красивые клипсы в виде морских ракушек, всего за рупь
двадцать, а Тамаре в продуктовом целую поллитровую банку развесной кильки.
- Обрадуются наверное. Дочка-то само собой - она наряжаться любит. А духи - ну
их на фиг. Принес однажды. Выпутывался потом как школьник не знающий урока.
Путем простых логических построений Тома определила, что мне не нравится как
она пахнет. Или запах именно этих духов будет напоминать мне о ком-то другом.
А кильку она любит. Сразу, говорит, вспоминаешь о голодном детстве.
Нет, все-таки приятно сделать приятное любимому человеку! Хочется растянуть
подольше это ощущение. И пивнушка тут очень подходит. Вообще-то пива я не
любитель, но додумать такую мысль под кружку в самый раз. В кармане нашелся
под руку донельзя изжамканный бумажный рубль. В стирку значит попал. Вместе
со штанами. А Тамара не заметила. Или не хотела заметить? Значит ей все равно?
К логическому мышлению я тоже способен. Значит, выходит ей наплевать, брюки
это мои или просто тряпка? А как она их раз погладила. Ну не гладила раньше, ну
сама не носит, но на мне-то представить могла? Догадалась, сделать стрелки по
бокам, да еще так тщательно. Нарочно что ли? И я еще в них в гости ходил. Когда
вернулись только заметил. Какая-то она последнее время не такая стала. А может
к ней уже кто-нибудь клинья подбивает? То-то она с разводом не торопится!
А ... если она сама ... как Нинка ко мне ... Подавившись недопитым пивом я
почесал домой. Ну надо же! Вот зараза. Чуть только дай слабинку и пожалуйста.
Глаз да глаз за бабами надо.
- Ладно Том, поеду, дел завтра куча. Я так рад, что у тебя все хорошо. Приезжай
к нам с Николаем. Привет ему. Жалко, не повидались. Дай-ка я тебя чмокну ...
- Твою мать! ... Так я и знал! Еще и у меня же дома! Да еще и при ребенке!
Мужик повернулся ко мне прямо левым глазом под кулак.
- Колька! Ты что, совсем рехнулся? Это же Олег!
- А что, если Олег, дак ему все можно? Ой! ... Олеж, прости пожалуйста, не узнал.
Вставай, давай я тебе помогу. Здравствуй дорогой! Тома, милая, извини. Он ко
мне спиной стоял. Я же не знал, что это твой брат. Смотрю кто-то тебя лапает.
Садись, садись. Сейчас лед из холодильника принесу. Хотя вряд ли уже поможет.
- Да нет. Ссспасибо ззза гостеприимство. Мне по-пожалуй домой пора.
- Ну что ты, в кои-то веки приехал. Да и куда ты пойдешь с такой ро ... В таком
виде я хотел сказать. Завтра уедешь. Тебе не больно? Я правда рад тебя видеть.
- А уж я-то как рад! Не, не больно. Скорее непривычно, меня ведь никогда не били.
Да-а, как же мне на работе с таким бланшем показаться? Ревнивый муж родной
сестры избил. Ведь засмеют.
- А ты про сестру помалкивай. Скажи просто - ревнивый муж ...
- Ну Томка! Ну голова! Олег, да тебе еще завидовать будут. Тамар, ты ... чего?
- Завидовать говоришь? А ты, когда за бок держался? А рукав оторванный? А
щека расцарапанная? Это у тебя там подмости говоришь упали? А пришел когда?
- Тамара, да ей-богу упали. И Петровичу кирпичи на ногу. Я же акт написал.
Встревоженно, крыльями чайки взлетели брови. От сверкнувших в глазах молний
едва не вспыхнула скатерть. Олегу стало не по себе. Жутко, до озноба. Не думал
он, что его всегда спокойная сестра может войти в такой раж. Причем без крика.
- Братцы, братцы! Остановитесь! Второй семейной драмы я не выдержу. Ослаб.
Не обижайтесь, надо мне сегодня ехать. А то на работе столько проблем будет.
- Ладно, пойдем я тебя до вокзала провожу. Как бы по дороге еще не добавили.
В электричке думалось хорошо. Две женщины сразу отсели от него подальше
и больше никто не мешал. Не ожидал он конечно увидеть сестру такой. В который
раз подивился её женской красоте, а теперь еще и утвердившейся материнской.
Только бы Колька стервец не бросил её. Шибко шустрый. Она в нем души не чает.
И сестру жалко, и так ведь прямо не спросишь, да и соврет наверное ...
- Коль, а если она тебя с кем-нибудь застукает. Убить ведь может.
- Само собой. Ревнивая малость. Это есть.
- Ни хрена себе малость! - Олег, пока шли до вокзала много чего хотел спросить,
но спокойный, снисходительно-ироничный и главное уверенный ответ зятя отмел
все дальнейшие вопросы. Убьет, как пить дать. Да только он этого не боится. А
боится, вот это Олег понял, больше всего боится как раз того, что Томке вдруг, в
в какой-то день окажется все равно где он и с кем. А как понял, начала разбирать
досада на сестру, как-будто все уже случилось - " Ну чего тебе дуре не хватает?".
Способностей к самоанализу у Олега не было, скорее самокопание. Ни одной
путной мысли до конца он так и не додумал. Но чем ближе к дому, тем тоскливее
становилось на душе. Все больше Олег завидовал зятю. Вот, казалось бы, все
должно быть наоборот. Он в Москве, в столице, квартира большая, интересная
работа. Денег, по их провинциальным меркам, куры не клюют. И ... и все ...
У сестры с мужем даже угла своего нет. В вагончике живут, а меня пожалели.
Получат конечно, Колька настырный, тем более прораб на стройке. Но ведь им и
сейчас хорошо. Вдвоем. Ну, то есть, втроем. Не верил Олег, что зять вот так по
своей охоте в рабочие пошел. Ведь летчиком был. Не верил до сегодняшнего дня.
- Неужто не жалеешь? Летал бы сейчас у самых звезд.
- Нет Олег, ничуть. Ну и что? Звезды и звезды, толку от них. Томки же там нет.
- А что ж вы не поженитесь? Или ...?
- Да нет никакого "или". Развода он все не дает.
- Так через суд же можно.
- Можно. Но на суде спросят: почему? И что она должна сказать? Я загуляла?
Интересно, а если бы я? Жертвовать ради жены вроде бы и нечем. Да и нужды
нет. А женился по любви? Вроде бы так. По крайней мере точно не по расчету.
Он сразу вписался в ее орбиту. И по работе, да и по жизни. С тех пор так все и
идет как по расписанию. Детей правда нет, но они оба об этом не задумывались,
потому и не переживали. К столичным заскокам жены Олег относился снисходи-
тельно и с пониманием. Все так делают. Вот она решила худеть. Правда, куда уж?
Скоро костями стучать будет. Его сестру она высокомерно и даже презрительно
называла коровой. Коровой из колхоза-миллионера. За сестру Олега коробило,
хотя, если б не сестра, пожалуй и согласился бы. А сейчас думал - ну и на хрена
эта худоба? Страх подумать, если родит - чем кормить-то будет?
У сестры вон ничего не обвисло, скорее наоборот. И дочку до года кормила. Все
блузки теперь на груди рвутся. Еще и Кольке доставалось.
- Ему-то зачем?!
- Дак много было. Оставишь, мастит будет. Совсем молоко пропадет. А он и рад.
(Еще бы он был не рад. Олег представил себе такую картину и сам покраснел).
* * *
Метро, троллейбус. Шум, грохот, толкотня. Только вечером, ложась спать Олег
снова задумался о жизни. Своей и сестриной. И так стало жалко себя. Прямо до
слез. Жена его синяк под глазом как-будто и не заметила. Да не как-будто, а так
и есть. На первом плане у нее работа. Да и на втором тоже. Спали они на разных
кроватях, через тумбочку. Погасить лампу и подвалиться к ней не было никакого
желания. Да она бы его и выпихнула. Охвачена очередным новшеством. После
астрономического полудня только 160 мл воды и на ночь тибетское дыхание.
- Так, делаем глубокий выдох и замираем. Медленно считаем до тридцати.
... А ... а Колька с Тамаркой наверняка сейчас целуются. Нечего и сомневаться.
Олег сосчитал до двух, икнул, выматерился и зарылся лицом в подушку.