Герман нервно щелкал кнопками мобильного телефона в ожидание хоть какого-нибудь звонка, но телефон предательски молчал. Он был дома уже около часа. Сна не было. Все тело тряслось от перевозбуждения. Хотелось что-то делать, но все вываливалось из рук.
Герман подошел к компьютеру и с силой пнул ногой по кнопке включения. Системный блок зажужжал. Он ходил по своей маленькой квартире взад и вперед. Везде горел свет. Когда компьютер полностью загрузился, он открыл свою страницу в социальной сети в надежде увидеть онлайн нужных ему людей, но онлайн были только самые ненужные и бесполезные. Те, с кем и общаться-то не хотелось. Герман набрал в поисковике два слова, и перед его лицом вылез огромный список песен его любимой группы. Он добавил к названию «1979» - список сократился до его любимого альбома этой группы. Из колонок раздалась приятные мелодичные звуки, которые всегда придавали Герману уверенности в себе и уверенности в том, что он идет правильным путем.
Но сейчас даже это не помогало. Стена, про которую пел голос, так и не разрушилась. И даже наоборот, она становилась все толще, выше и создавала ощущение полной обреченности и безвыходности в этой ситуации. Музыка вводила его еще в большее бешенство. Он с силой ударил по стене. Боль моментально пронзила его кулак, а под кожей на костяшках образовалась жидкость, так что рука стала напоминать небольшую подушечку для иголок. Парень внимательно посмотрел на кулак. Боль немного его остудила и привела в относительное спокойствие. Он сел на диван и откинулся на спинку. В голове вертелся только один вопрос: «Жив ли он?» Возможно, что он просто закрыл дверь, а потом упал замертво… или он упал и не смог позвать на помощь и сейчас лежит, истекая кровью, или уже истёк, и теперь его окоченевший труп лежит в прихожей и дожидается утра, когда его найдет жена. Вариантов было множество.
Пока Герман перебирал их в голове, мобильный телефон, лежавший на столе, просигналил, возвестив о новом сообщении. Герман как ошпаренный вскочил с дивана и схватил телефон. Сообщение было от Димы. В нём он сообщал о том, что все в порядке. Сообщал о том, что он добрался в соответствии с планом и что хвоста за ним не было. Это было хорошей новостью, хотя сейчас она волновала его меньше всего. Ему было все равно на Диму. Было главным то, насколько качественно он справился с возложенной на него миссией. То, что мужчина все же смог закрыть дверь, могло означать, что Дима просто злостных халтурщик. Подумав об этом, Германа взяла лютая ненависть.
«Если бы был я! Если бы я… Я бы сразу отсек этому дураку голову а не бил бы по рукам… Черт возьми! Дурак! Дурак! Дурак!» - Германа разрывало на куски. Он хотел одеться, заказать такси и поехать обратно, выломать дверь, если ему не откроют сами, а это конечно навряд ли. Он представлял, как рубит мачете сначала отца, потом мать, а потом и саму Люду за то, что так долго ему не звонит и даже не пишет.
«Хотя нет… Люду нельзя… Если убить Люду, то никаких денег мы не получим… Хотя… Какие к черту деньги! Главное, чтобы никто не узнал, что это были мы! Главное - убрать свидетелей! Главное, чтобы никто не узнал… К черту эти проклятые деньги! Черт с ними!» - взгляд бешеных глаз бегал по комнате. Герман схватил телефон, чтобы самому позвонить Люде, но мысль о том, что сейчас у неё может быть милиция, отрезвила его. Он нервно положил телефон обратно на стол.
Любимый голос пел про свой любимый топор, лежащий у него в чемодане, и о черной полосе, наступившей в жизни. Герман сел на пол и обхватил голову руками. Так он просидел несколько часов до тех пор, пока усталость не подкосила его, и он не упал на пол без сил и не уснул.
***
Дима в панике заскочил в квартиру и, закрыв дверь, моментально посмотрел в глазок, ожидая увидеть людей в форме, но, простояв около полуминуты, он так ничего и не увидел кроме подъездной лампочки и облупившихся от сырости стен. Всю душу коверкало от ожидания наказания.
«Преступление и наказание», - равнодушным тоном прозвучал голос у него в голове. Не снимаю куртки, он подошел к старому холодильнику «Бирюса» и достал из морозилки запотевшую чекушку водки. Пить не хотелось. Он просто сидел на табуретке и смотрел на бутылку, которая стояла на столе. На бутылке образовалась капля конденсата и быстро скатилась на стол.
Просидев так около часа, вздрагивая и подбегая к двери при малейшем шуме, Дима взял телефон и написал сообщение Герману. Эйфория постепенно уходила.
«Боже! Я бил человека мачете! - выстрелило у него в голове. - Боже! Боже! Прости! - Дима упал на колени. – Прости, Боже! Я не мог по-другому! Прости, Боже! Прости! Прости! Прости!.. Если бы я так не сделал, они бы точно их убили! Господи, прости! Я не знал, как правильно поступить. Прости меня, Господи! Я не сильно бил, Господи! Я сдерживал удары! Господи, он ведь жив?! Господи! Он жив! Он не мог умереть! Я уверен! Господи! Господи! Прости!.. - Дима стоял на коленях, его голова была вздернута вверх, по щекам текли слезы, лицо было перекошено от переполняющих душу эмоций. - Прости…» - прошептал он и, полностью опустившись на пол, закрыл глаза. В голове мелькали картинки минувшего дня и вечера. Мелькали воспоминания и мысли. И самым ярким моментом были эти четыре удара. Четыре удара, которые он никогда не забудет. Четыре удара, которые изменили все. Он видел кровь на руках этого большого мужчины, его порезы от собственных ударов и его глаза. Глаза, полные страха и ужаса. Глаза, которые посмотрели в глаза смерти, и в этот момент глазами смерти были его, Димины, глаза. В это момент смертью выступал он. Он, человек, не добившийся ничего в жизни. Человек, которого с полной уверенностью можно назвать неудачником, ничтожеством. Человек, для которого десять тысяч рублей являются очень серьезными деньгами. Он стал смертью для успешного человека… Все это кружилось, кружилось и засасывало его в сон.
***
Люда сидела за письменным столом и молча смотрела на фотографию, где они с мамой и папой на море. Ей на этой фотографии было лет тринадцать. Она смотрела, но нечего не чувствовала. Единственное, что она помнила из этой поездки, это голубоглазого мальчика лет пятнадцати, который ей очень сильно понравился. Она лежала на пляже, загорала и наблюдала, как он с более взрослыми парнями и девушками играет в волейбол. Она боялась подойти к нему до тех пор, пока он в отеле как то раз не сказал ей заветное слово: «Привет». От этого слова у неё на лице возникала глупая улыбка. Он пробежал мимо, а она осталась стоять словно столб, вкопанный в землю. Они с ним практически не разговаривали. Только это утреннее «привет», которое продолжалось несколько дней перед её отъездом домой. В последний день она набралась смелости и даже взяла у него его данные, чтобы пообщаться после возвращения, но так и не осмелилась добавить его в друзья. Она периодически заходила на его страницу в социальной сети, которая лежала у неё в закладках, и смотрела, как у него дела. Смотрела на его девушек, которые менялись с завидной периодичностью. Смотрела на его новую одежду. Ей порой казалось, что она знает все его футболки, знает всю музыку, фильмы, книги которые ему нравится. Она знала о нем все. Порой она думала о том, чтобы было, если бы он узнал о ней, чтобы он сделал, если бы узнал, что та маленькая девчушка до сих пор помнит его и внимательно следит за его жизнью. Она представляла, как приезжает в его город, например, учиться, и встречает его в автобусе, маршрутке или просто на улице. Узнает ли он её? Эти мысли захлестывали её и уносили в прошлое. Настоящее было не интересно настолько, что в голову приходили порой совершенно бредовые мысли, от которых становилось дурно. И эта мысль с родителями была далеко не самой бредовой. Как раз она казалась ей наиболее реальной и продуктивной.
- Как же мне скучно жить, - пробормотала себе под нос девушка, - надо что-то менять! Однозначно! Надо что-то менять! Самым радикальным образом! Родителей уже убить не удастся… они будут начеку. Но тогда что?! - она медленно перебирала у себя в голове мысли, но те постоянно путались.
Тогда она взяла чистый листок бумаги и начала записывать то, что приходило ей на ум.
«Уйти из дома к Герману», – эта идея ей не особо нравилась, как и сам Герман. Она сама не знала, зачем он ей нужен. Он ей немного напоминал её. Он тоже был немного странным.
«Пока все спят облить квартиру бензином и пожечь».
«Включить газ, закрыть все окна, а через минут тридцать подкурить сигарету».
Одной ей умирать не хотелось. Хотелось массового суицида или убийства. Умирать одной ей казалось скучно и банально.
«Все умирают в одиночестве… Как же наверное весело умирать, когда вас много…», - она вспомнила фильмы про войну, про концлагеря, и мысль моментально показалась уже не настолько радостной, как и прежде.
- Умереть одной… - она повторила это вслух вполголоса.
«Нет… это не для меня. Я всю жизнь одна, а умирать я буду с кем-нибудь. Одной не интересно. Пусть меня хоть машина собьет, но только чтобы и водитель тогда умер, или чтобы он не только меня одну сбил, но и еще несколько человек… - Люда задумалась, - важно еще то, чтобы все они были старше меня. Потому что когда нас всех собьет машина, в первую очередь будут говорить либо и знаменитостях, которых сбила эта машина, либо об умерших детях. А я ведь еще ребенок. Точно! Я ребенок и хочу умереть так, чтобы все об этом узнали, чтобы незнакомые мне люди стояли на могиле, смотрели, плакали и проклинали того алкаша, который меня задавил на смерть», - эта мысль ей уже нравилась больше, но вариант с машиной, по её мнению, был уж слишком жестокий и болезненный.
Перебирая в голове способы самоубийства или, точнее сказать, убийства себя руками других она не могла найти нечего, кроме автомобиля… От этого ей становилось не по себе.
«Как так? Я ведь такая умная и не могу придумать, как причинить себе безболезненную смерть руками других. Как так?!..»
Она сложила руки на стол, положила на них голову, и в какой-то момент сон свалился на неё чугунным покрывалом, укрывая с головой.