Я пришла тебя убивать
1. Дина
В зелёную точно не поместится. Может, в серую? Она побольше. Правда, ручка всего одна... но если на плечо не вешать, да поддерживать снизу, должна выдержать. Или чёрную взять? Да, лучше чёрную: для того, что она задумала, нужна только чёрная сумка.
А тяжелый какой! У Степана, конечно, есть ледоруб, но не будет же она его искать в незнакомой квартире!
- Вам стальной? – спросил вчера продавец. – Или алюминиевый? А клюв? Классический или..?
- Какой поострее, - ответила Дина. – И не очень тяжелый.
- А длина? Вы для себя покупаете?
- Нет. – Она помолчала. - Для мужа.
Ледоруб оказался тяжелым и длинным, но это неважно: до дома, где живет теперь ее муж, не так далеко, и пересадка всего одна. Татьяна объяснила, как добраться: она ему копию отвозила.
Конечно, на метро удобней, но метро для неё уже полгода закрыто.
И будет закрыто всегда.
Интересно, если ударить по голове, будет много крови? Там же череп, твёрдая кость, но в кино всегда такие страсти, кровь рекой... а может, это для пущего эффекта томатного сока налили? Господи, о чём она думает? Какая разница: будет кровь или нет? Всё решено. И обратной дороги нет.
Дина надела чёрные брюки, темно-красный свитер: вдруг кровь всё-таки будет? - и задумалась, машинально открыв шкатулку: может, серьги надеть? Любимые, с рубинами – мамин подарок к свадьбе. Ей - серьги, Степану – позолоченный подстаканник. Вон он стоит – забыла положить в чемодан... не до подстаканника было. Еще мама им ложечки подарила: позолоченные, а на ручке – чернь. Эх, мамочка, мама, счастье твое, что не дожила ты до этого дня. Так что же с серьгами? Надеть? Да нет: зачем они ей? Да и вряд ли в тюрьме носят серьги.
Дина полила цветы, поцеловала Зонтика в теплый пушистый лобик и внимательно оглядела квартиру.
На сколько она ее оставляет? И вернется ли вообще? Зонтик не пропадет: его Татьяна возьмет, у неё с кошками нежная дружба. И цветы она заберет, и альбомы с фотографиями. И картинку, которую нарисовал когда-то Никита в подарок отцу.
Дина подошла поближе: листок из альбома для рисования, вставленный в светлую рамку. Гора, а на ней человек, протянувший руки навстречу солнцу. Единственное, о чем попросил перед уходом Степан – снять для него с картинки копию. Жаль её оставлять, но оставить нужно: куда ей потом с картинкой?
А больше ничего не жаль.
Даже счастья, которое столько лет жило в этой квартире.
2. Степан
Надо же, как метёт! Ранняя в этом году зима, холодная, снежная. Где же ключ? Вечно он его куда-то засунет! Раньше, вернувшись с работы, он ключ даже не доставал: Динка каким-то непостижимым образом знала, что именно его везет на девятый этаж их дребезжащий лифт. А иногда кричала из кухни: «Стёпа! У меня руки в муке, иди, открывай: Никита едет!» Смеялась: «Как собака, вас чую». И откуда знала? Чёрт, где же ключ? Так и домой не попадешь... если это можно назвать домом.
Полгода назад он ушел в никуда. Снял первую же попавшуюся квартиру, разложил в шкафу одежду, аккуратно положенную в чемодан женой, задвинул под стол альпинистское снаряжение, повесил на стену картинку сына и стал жить один.
А жить не хотелось.
Все было чужим: чужая квартира, чужая постель; даже звёзды, тускло светившие в окна, были враждебными и чужими. И тишина. Когда-то он мечтал о тишине – особенно, когда Никита был маленьким, а теперь... Теперь он знает, что такое настоящая тишина. Не тревожная - когда мечешься от окна к двери, прислушиваясь к гудению лифта; не пронзительная – когда всё бы отдал за крики и плач вместо ледяного молчания. Настоящая – это та, что ждёт его каждый вечер в этой равнодушной квартире. Безнадёжная тишина.
По утрам было легче: он заставлял себя встать и пойти на работу, как-то забывался среди людей; а возвратившись, бросал в кипяток купленные по дороге пельмени, заваривал чай и ложился ждать девяти. Где-то была жизнь: гремел за стеной телевизор, стучали в квартире сверху детские ножки, сигналили за окном машины... но в тягучем тумане одиночества всё казалось далёким.
Он лежал и ждал девяти.
В девять звонила Дина.
«Что ты ему сказал?» - один и тот же вопрос каждый день.
Вопрос, на который он не может ответить.
3. Никита
- Ну, что ты к нему цепляешься? – не понимала мама. – Посмотри: сколько полных детей – и никакой трагедии! Вырастет – похудеет!
- Дина, мальчишке двенадцать лет! Выгляни в окно: кто в футбол, кто на великах - домой не загнать! А нашего не выгонишь! Немудрено, что так растолстел!
- Вот и возьми его летом в горы!
- Смеёшься? Он же не выдержит. И я не выдержу – такой балласт! Его же тащить придётся!
- Тише! Услышит!
- И хорошо, если услышит: может, задумается!
Задумается... А то он не задумывается! Как будто приятно, когда обзывают жирдяем! Ленка специально на конец парты отодвигается, будто он на её месте расселся. Как списать – так Никита! И на физкультуре... Зачем её только придумали, эту физкультуру? Лучше бы география каждый день была! Жирдяй. Он и так старается есть поменьше, и конфеты забыл, когда ел, и мороженое... Взял бы и правда отец его в горы – увидел, что вовсе он не балласт!
Никита сидел в своей комнате и изо всех сил старался не слушать, о чем говорят родители. А как не услышать? Стены-то из картона, папа сам говорил.
Что же нарисовать?
У папы завтра день рождения. Мама связала ему в подарок свитер. Свитер – это хорошо, но он ещё нарисует папе что-то красивое. Что же нарисовать? Папа больше всего любит горы, значит, он нарисует гору. Гору – и человека на самой вершине. И солнце. И радость. А как можно радость нарисовать? Маму спросить? Нет – какой же тогда будет сюрприз? Никита закрыл глаза и постарался представить радость: он стоит на самой вершине, у ног - глубоченная пропасть. Нет, пропасть – это не радость. Вот солнце – точно радость. Он нарисует солнце. И ледоруб: как бы папа без него на вершину забрался? Но ледоруб пусть лежит на земле – чтобы не отвлекал от радости.
4. Дина
Никита позвонил ей на работу:
- Мама! Еще пятёрка! Всё, отстрелялся!
Какой же умница у них сын! Все экзамены на пятёрки сдал! Эх, мама не дожила... порадовалась бы за внука!
Дина забежала в магазин и остановилась перед витриной с тортами. Какой же взять? Она сладкого уже сто лет не покупала. Но сегодня не до калорий: сегодня сын школу закончил!
Дома никого не было. Странно... куда же исчезли её мужчины?
Она приготовила ужин, постелила на стол в гостиной красную скатерть с кистями, поставила толстую свечу с ванильным ароматом. Где же они? Уже девять.
Ну, наконец-то! Дина открыла дверь.
- Пришел? – выдохнул муж.
- Кто? – не поняла она.
- Никита.
- Нет. А что случилось? Стёпа, не молчи – что случилось?
- Он ушел, хлопнул дверью, сказал, чтоб не ждали. Я пытался его догнать, но не смог.
- Как – не ждали? А я торт купила... Стёпа! Что ты ему сказал?
- Да ничего я ему не сказал! Лифт гудит – может, он?
В одиннадцать они позвонили в милицию.
- Семнадцать лет? - переспросили там. – И что вы волнуетесь? Погуляет и вернется. Да не волнуйтесь вы так. Ну, хорошо: во что он одет?
В двенадцать они позвонили снова.
- К вам уже выехали, - ответили им. – Ждите.
- Стёпа, зачем они выехали? Где мой мальчик? Господи, где мой мальчик?
Ровно в девять Никита спустился в метро и пошел по тоннелю навстречу поезду.
Его опознали по новеньким белым кроссовкам – подарку отца к окончанию школы.
***
Дина молчала. Ни слезинки, ни слова - как будто не её сына хоронили, не о нём говорили на поминках хорошие слова. Молчала – и только каждый вечер ровно в девять задавала Степану один и тот же вопрос:
- Что ты ему сказал?
- Дина!
- Что он толстый и неуклюжий? Что тебе стыдно иметь такого сына?
- Дина!
- Почему ты подарил ему белые кроссовки? Подчеркнуть, что он дома сидит?
- Не мучай меня!
- Что ты ему сказал?
- Дина!
Через девять дней после смерти Никиты у двери стояли два чемодана.
- Или ты, или я, - прошептала Дина. – Или ты, или я.
5. Дина, Степан и Никита
Звонок раздался ровно в девять. Не телефонный – дверной.
- Дина?
Она молча вошла и поставила на пол тяжёлую сумку.
- Я пришла тебя убивать, Степан, - сказала она. – Ты не должен жить: ты убил нашего сына. Я не знаю, что ты ему сказал, но он был таким счастливым, когда звонил мне похвастаться пятёркой. Ответь мне: что ты ему сказал?
- Дина, я тебе каждый день говорил, что не знаю ответа.
- Что он неповоротлив?
- Что ты говоришь? Опомнись!
- Что он – неудачник?
- О, Боже...
- Что ты ему сказал? Что ни одна девочка его не полюбит? А ему как раз понравилась девочка. Он меня с ней познакомил. Глазки такие умненькие, и вежливая, и на него так влюбленно смотрела! Наташей зовут. Никита и Наташа. Хорошая пара, я в гороскопе смотрела. Полная совместимость. Как у нас когда-то. Что ты ему сказал?
- Ты приехала убивать? Убивай. Всё равно это не жизнь.
- Я хотела столкнуть тебя под поезд – там же, на Спортивной, но подумала: вдруг выживешь? А ледорубом – наверняка. Он острый. Но сначала скажи.
- Я не знаю ответа! Как мне сесть, чтоб ты могла размахнуться?
Он принёс стул и сел лицом к стене, чтобы видеть рисунок сына: стоящий на вершине горы человек поднял руки навстречу солнцу.
- Бей.
- Сейчас...
- Дина, не мучай меня. Бей.
- Ты помнишь, как он рисовал тебе этот подарок? Ты думаешь, он тебя рисовал? Он себя рисовал. Мечту свою рисовал.
- Дина, прости. Я сказал ему, что...
- Молчи. Я давно поняла, что ты ему сказал. Не повторяй – вдруг он здесь и услышит? Закрой глаза, Степан.
Он ждал удара.
Потом повернулся: Дина стояла, высоко подняв ледоруб, и не отрывала глаз от рисунка. Он перевел взгляд:
- Так не бывает.
- Бывает. Значит, бывает. Господи, неужели простил? Стёпа, наш мальчик простил нас. - Она протянула ему ледоруб. – Осторожно, он острый.
Лаяла на соседнем балконе собака, топали над потолком веселые детские ножки, шумели где-то машины - гремела, звенела жизнь.
Hа стене неуютной чужой квартиры висел рисунок: гора - а на вершине, подняв руки к солнцу, стояли двое: отец и сын.
*******************
Фото из Интернета.
Автору - спасибо.
© Copyright:
Евгения Серенко, 2014
Свидетельство о публикации №214050200245