«Извёстка» глава шестая.
Вот и в Большом Телеке обменять не получилось. Заехал Вовка в контору, а там идет раскомандировка. Людей много, шум, гам, дым. Мужики курят самокрутки из самосада, рассказывают побасенки, травят анекдоты. Но вот в раскомандировочную из председательского кабинета прорвался сердитый бас председателя:
---- Ты когда начнешь работать добросовестно?!
Через открытую дверь кабинета было видно, что перед председателем стоял невзрачный на вид мужичонка в шапке об одно ухо. Второе было завернуто за опушку. Помятое, похмельное лицо выражало покорную виноватость. Мужичонка молчал, устремив глаза в пол.
---- Опять сегодня проспал, из-под коров не вычистил! Как садиться под них доить? На что ты выпил? Опять сено кому-то увёз?! Куда тебя?! Ты даже ночным дежурным не можешь работать! С трактора тебя сняли, с конного двора выгнали! Ну, куда тебя? Подскажи?
Скотник молчал.
---- Молчишь!? Никуда ты не гож! Детей твоих жалко, а то бы давно из колхоза вылетел! Жена одна бьётся.
---- Горяч сегодня председатель! – констатировали сидящие в раскомандировочной.
---- А ведь и вправду выгонит и справку с места работы не даст. Паспорт не получишь. Куда сунешься без паспорта? Скажут: тунеядец, и на Север сошлют.
Все примолкли, ожидая финала. А финал оказался до смешного, прост:
---- Пойдешь сегодня в бригаду силос грузить.
Мужики-трактористы возмутились, но так, чтобы не услышал председатель:
---- Зачем он нам?! Только мешаться будет. Не дай бог, ещё под сани попадет.
К сердитому председателю Вовка обратиться не осмелился, спросил у мужиков:
---- Мужики, у вас можно обменять известку на зерно?
---- Чего? Чего? – удивились мужики и показали на дверь в председательский кабинет, откуда вывалился только что отруганный мужичонка. – Это к председателю. Там и кладовщик сидит.
---- Что, что!? – в свою очередь удивился председатель. – Известку на зерно?!
---- Ага, – подтвердил Вовка.
---- Нам извёстка нужна? – спросил председатель у кладовщика.
---- Нужна, коровники белить.
---- Зерна нет, давай на мясо, – предложил председатель.
---- Мне хлеб нужен. Дома есть нечего.
---- Где это, дома?
---- В Шадрино.
Председатель и кладовщик удивленно смотрели на Вовку.
---- Это ты такую даль ехал?! Ближе нигде не спрашивал?
---- Спрашивал.
---- Да, а, а – качали головами начальники, - Но и у нас нет хлеба.
После очередного рассказа о себе и о своей поездке, Вовка увидел, что начальники прониклись к нему сочувствием, и даже уважением, но помочь не могли, подсказали участливо:
---- Поезжай в Куреж, там, наверняка, хлеб есть. Урожай в «Красном Украинце» был лучше нашего.
А председатель оказался не таким уж и сердитым. Он даже понравился Вовке. Его, будто шилом ковырянное, лицо источало добродушие.
---- Если уж ты проехал столько, то и до Курежа доедешь. Тут каких-то десяток километров.
Вовку поразил внешний вид большетелекского председателя. Лицо побитое, в шрамах, руки какие-то непохожие на руки. Вместо кистей какие-то черные обрубыши с черными неживыми пальцами. Ростом высокий, крепкий телом, и так похожий на Демьяна Филимоновича, у которого он сегодня ночевал! Особенное сходство с Демьяном Филимоновичем Вовка обнаружил, когда председатель повернулся к нему спиной. Такой же большой и сутулый. Вовка хорошо запомнил спину Демьяна Филимоновича, когда они управлялись с конем во дворе.
Выйдя из председательского кабинета, он не преминул поинтересоваться у мужиков, почему у председателя такое лицо и руки.
---- Наш Василий Филимонович на фронте был сапером, а саперы ошибаются раз в жизни. Ему еще повезло, остался жив. При разминировании оторвало только кисти, не считая глубоких и мелких ранений. Выжил!
---- Он похож на Демьяна Филимоновича, у которого я сегодня ночевал.
---- Это его родной брат, – ответили Вовке.
---- А как он пишет такими руками?
---- Приделали ему резиновые кисти, и вот научился вставлять ручку, карандаш, и так писать.
И Вовка в очередной раз удивился скромности Демьяна Филимоновича, умолчавшего о своем брате-председателе.
-- Но, Савраска! – направил Вовка жеребчика в Куреж.
И опять поля, поля по обе стороны дороги. И опять снег и снег, едва тронутый весенним солнцем. Длинный тянигус, на все пять километров, а далее Байтак. Подъем в перевал не так крут, как спуск к Курежу, на котором пришлось даже притормаживать, вставив палку в перевязь между задними копылами саней. Вовка опасался новой встречи с волками, но обошлось. День был совсем не похож на вчерашний, когда с утра было солнце, а потом морочно. Сегодня было наоборот: с утра хмуро, а потом небо очистилось и засияло солнце. Пригревало по-летнему. Вовка даже телогрейку скинул.
Ближе к обеду Вовка прибыл в Куреж. В конторе были только счетовод, очень похожий на счетовода новоберезовского, и его помощница, похожая на шадринскую учительницу, его классного руководителя, которая приходила к ним домой и уговаривала сдать экзамены за семилетку.
---- В амбарах наших шаром покати – ничего нет. Разве что крысы с мышами что-нибудь сыщут, - ответил на Вовкино предложение счетовод. – Могу только подсказать, что в Галактионово точно хлеб есть. В их районе, говорят, амбары дочиста не выметали, – и, прямо с конторского крыльца, показал дорогу. – Тут немногим больше десяти километров. Конек у тебя, я вижу, молодой, красивый, Быстро добежит.
Счетовод даже не поинтересовался, откуда Вовка и почему меняет извёстку на хлеб, чему Вовка был даже доволен, потому, что не пришлось опять повторять свою историю.
---- Но, Савраска! – покатил Вовка в Галактионово.
Сама деревня, Куреж Вовке не понравилась, зато местность вокруг и по дороге в Галактионово была красивая. Опять по обе стороны дороги поля, сверкающий снег и редкие неглубокие лощинки, промытые, видимо, дождевыми водами. Справа, вдалеке - горы, защищающие поля от ветров, слева вдалеке - лощина с угадываемым в ней ручьем. От Курежа короткий подъем, а к Галактионово длинный пологий спуск. Между ними, на все десять километров, равнина. Таких красивых мест Вовка еще не видел, если не считать виды, вокруг Добромысловки и за ней. На протяжении всех десяти километров лишь один небольшой перелесок.
В Галактоиново Вовка не только не бывал, но даже и не слышал о такой деревне. Она ему не понравилась даже больше, чем Куреж.
Одна настоящая улица, на которой добротных домов было совсем немного. На задах улицы угадывался ручей, занесенный снегом За деревней гора, похожая на верблюжий горб. На улице никого.
С трудом найдя колхозную контору, и, несмотря на конец рабочего дня, Вовка к своему удовольствию, обнаружил в ней и председателя и кладовщика. Его сразу же поразило сходство, галактионовского председателя с председателями хабыкским и телекским. А сходство было в том, что все они были инвалидами без рук.. В Большом Хабыке у председателя были обожжены руки и лицо. У председателя колхоза в Большом Телеке побито лицо и оторваны кисти рук, У председателя колхоза в Галактионово не было левой руки до самого плеча. Вдобавок к этому прибавлялся ещё один инвалид. У галактионовского кладовщика не было правой ноги. Ниже колена у него был обрезок голени, а вместо неё и стопы была деревяшка привязанная ремнем к бедру. Галактионовский председатель, после первого же взгляда на него, внушил Вовке доверие. Был он не так крупен, как большетелекский, но был одет в китель и полувоенную фуражку, какую Вовка видел на портрете у Сталина, и какую носил шадринский уполномоченный. Лицо и рука председателя были чистыми, даже красивыми, но вместо второй болтался пустой рукав, засунутый в карман кителя. Кладовщик был намного крупнее председателя и выглядел сердитым. Вовку поразил его внимательный, изучающий взгляд. Кладовщик смотрел так, будто хотел заговорить с ним и сказать что-то. Начальники прекратили разговор, убрали со стола бутылку и закуску.
Вовка сразу определил, кто из них главный и обратился с той же просьбой, с какой обращался в Березовке, Хабыке, Идре, Телеке и Куреже.
---- И как обмениваешь? – спросил тот, который был одет в китель.
---- Килограмм на килограмм.
И опять начались очередные вопросы-допросы, кто он и откуда. Своим рассказом Вовка немало удивил галактионовцев.
---- Извёстка нужна, - в некотором раздумьи, медленно проговорил полувоенный. – Нужна, Федор Григорьевич?
---- Нужна, - подтвердил тот, который был на деревяшке.
---- Жалко парня. Обменяй из той кучи, что в углу второго амбара.
Вовка с трудом поверил своим ушам. От радости у него распёрло грудь, застучало учащенно сердце.
---- Ты на коне? Поехали, - поднялся из-за стола Федор Григорьевич и застучал деревяшкой по полу.
Вовка еще не видел безногих инвалидов. А Федор Григорьевич ловко спустился с высокого крыльца конторы, только деревяшка бойко постукивала по ступенькам. Кладовщику было, наверное, чуть больше сорока. Высокий, сухощавый, с серьёзным лицом, он все взглядывал и взглядывал на Вовку, будто мерил его и приценивался. В потертом бушлате, в яловом сапоге, и собачьей шапке, он не вызывал у Вовки больших симпатий. Особенно не по душе Вовке был его изучающий взгляд. Но в голосе, каким он позвал Вовку за собой, он услышал отеческие нотки.
Амбары находились в нижнем конце главной улицы. Вовке не верилось в счастье, пока он не увидел в амбаре хлеб. В той куче в углу была пшеница. Не такая уж она элитная и зрелая, но и не такая щуплая, какую выдавали на трудодни в Шадрино. Она была еще и не чистая, сразу из-под молотилки, с семенами сорняков и примесью мякины. Но это был уже хлеб, который спасет семью от голода. В куче было процентов 15-20 семян карлыка, просянки, соболька, дикой гречишки, жабрея. Чего только в ней не было, но это был уже хлеб!
Федор Григорьевич помогал Вовке, держал мешки, а Вовка насыпал совком. Кладовщик, несмотря на деревяшку, помог и погрузить мешки в сани, а сам все расспрашивал, откуда Вовка, почему в таком возрасте поехал один, да ещё в такую даль, а когда допытал и про отца и про малых братьев и про то, что пришлось бросить учебу, постоял, подумал и, махнув рукой, произнес:
---- Давай, вон из той кучи нагребем пару мешков. Этот хлеб сразу смелете. Только поезжай не по улице, а по задам. Сразу от амбаров поворачивай налево в проулок. Тут крутовато, но твой жеребчик должен вытянуть. По задам проедешь деревню, а там и дорога на Куреж. Не надо, чтобы тебя видели.
Вовка не верил своему счастью, вытряс мешки из-под извёстки и нерешительно поднес к куче чистого зерна. Нагребли и из чистой кучи. Получился внушительный воз из восьми мешков.
С тяжелым вздохом провожал Федор Григорьевич Вовку, и Вовке все казалось, что кладовщик хочет что-то ему сказать.
---- Спасибо, дяденька. Спасибо!!! – только и мог сказать Вовка.
В глазах кладовщика блеснули слезы.
---- Ешьте, и будьте здоровы! Вижу, любишь коней. Вон, жеребчик какой у тебя послушный.
Вовка увидел в глазах Федора Григорьевича слезы и попросил:
---- Вы, извините, если что не так.
---- Это ты меня извини, - тяжко вздохнул кладовщик. Разбередил ты мне душу. Был у меня сын, очень на тебя похожий. Увезли немцы в Германию, там и сгинул. И семья была на Смоленщине, сгорела в запертом сарае.
Вовке хотелось услышать продолжение, но кладовщик замолчал, проглатывая образовавшийся в горле комок.
---- Гладкой тебе дороги, малый, - только и смог вымолвить.
Не рассказал Федор Григорьевич, что дважды валялся он в госпиталях, что после демобилизации приезжал на Смоленщину в свою деревню и ничего не нашел, если не считать пепелища. Выслушав рассказы спасшихся очевидцев о гибели жены и двух малых детей, уехал подальше от трагических мест, забился вот в эту далекую деревню, но горькие воспоминания достают его и здесь.
Короткий, крутой подъем из проулка на зады Савраска преодолел с разбегу. Дальше был длинный отлогий тянигус, который был Савраске уже по силам. Вовка был на седьмом небе! Долгие мытарства и езда с извёсткой закончились вот так счастливо! Он заботливо укрыл мешки дохой, и, когда Савраска преодолел пологий подъем, уселся сверху. Вовка возвращается домой с хлебом! Жизнь ему улыбнулась.