Дума-благодарение четвёртая. Брат. Мишка-рыжий

               
                (Главы из повести)

                Профессия.

            Всё началось с войны-разлучницы, смешавшей все планы Симкиной семьи. Четырнадцатилетний Мишка остался единственным мужчиной в семье (пятилетний Симка был не в счёт) и на его плечи свалились многие отцовские заботы, в том числе добыча в меру возможности хлеба насущного.
                Надо сказать, что был он одарённым от природы мальчишкой: хорошо рисовал, вырезал из дерева различные фигурки, то есть из тех, о ком говорят: «У него Бог в руках».
                Так судьба развернула несостоявшегося художника, или скульптора, или искусного резчика по дереву в сторону не менее древней, хотя и не столь престижной, профессии брадобрея.
                Поскольку, как ранее было уже замечено, Мишка имел искру Божью, то и профессию парикмахера он освоил быстро, став хорошим мастером. Вернувшись в родные пенаты сразу же после изгнания фашистов, семья застала вместо отчего дома одно лишь пепелище. Поэтому первые годы, пока отстраивалось собственное жилище, жить приходилось в соседнем с железнодорожной станцией селе вблизи от Военного городка.
                Там в воинской части и стал трудиться уже 18-летний парень, выполняя работу как однообразную и тяжёлую, так и малоденежную – стричь наголо отделения, взводы, роты и батальоны новобранцев и солдат срочной службы.
                «Своё дело» Мишка заимел когда усилиями всей семьи в течение двух-трёх лет из материалов с развалин улицы был выстроен новый домик, где «парадный» вход и первая «красная» комната были отданы под парикмахерскую.
                В посёлке уже были две цирюльни, в которых работали старые, ещё довоенной закалки мастера со своей сложившейся годами клиентурой. Поэтому молодому мастеру предстояла жёсткая конкурентная борьба за головы жителей и гостей посёлка. Молодого, совсем зелёного мастера, никто не признавал, поэтому первое время Мишка трудился «валиком», как тогда говаривали. Его клиентами были случайные прохожие, попавшие в местечко на базар крестьяне, перебивавшиеся на вокзале в ожидание поездов мешочники.
                Главными моделями, на которых Мишка оттачивал своё мастерство были родные и друзья. Правда, это были бесплатные клиенты, но мастер трудился над их головами с вдохновением. Отца он любовно выстригал под ёжик – причёска тогда именовалась «под бобрик»; своего кузена  по материнской линии Ёйлыка, с которым мы ещё встретимся позднее, стриг под ювелирную польку, а отцу этого кузена усатому дяде Нысе делал бритый бокс (выше висков по кругу бритая голова с шевелюрой на   месте, где у других обычно появляется лысина), после чего бравый Нисан становился похожим на запорожского казака с кудрявым еврейским «оселедцем» на   макушке.
                Здесь же начинается и история Симкиной причёски. Чубчик – эдакое сооруженьице на передней части головы – напоминало жизнь советских людей в сталинское время: небольшой по размеру, со всех сторон ни одного торчащего без дела волоска, спадающая на лоб ровненькая, как ножом под линейку обрезанная чёлка…
                …Впрочем, как бы ни были разнообразны и виртуозно исполнены стрижки близких, копейку в дом они не приносили. Надо было что-то предпринимать.
                Как это  ни странно, идея необходимости рекламы пришла в голову именно 11-летнему Симке. В послевоенном посёлке источником знаний была очень бедная библиотека в железнодорожном клубе. Появляющиеся из разных мест (как правило из личных библиотек) книги разбредались по рукам, образуя длиннющие очереди на их прочтение. Мишка был  страстным любителем чтения, а под этот шумок и Симка в своём раннем отроческом возрасте перечитывал всё, что так или иначе попадало в дом. В то лето 1948 года поселковым «бестселлером» была «Угрюм-река» Шишкова, а одним из любимых персонажей, конечно же, Ибрагим, Ибрагишка.
                И вот, прочитывая книгу, Симка обнаружил, что сам Ибрагим был цирюльник, а своё дело представлял особым образом. Вскоре, рядом с калиткой, ведущей во двор Симкиного дома, появился рекламный щит (толстенная палка с прибитым к ней фанерным листом), на котором далёким от идеала почерком Симки был  исполнен плакат от Шишкова:

Стой! Црулна!
Стрыжом, брэем  пэрвы  зорт!

                О, чудо! Народ потянулся к Мишке и этот процесс начал стремительно ускоряться. Население посёлка быстро росло (сказывалось наличие узловой станции) и вновь  прибывшие становились клиентами Мишки-рыжего. Идею энергичной рекламы Миша развил ещё дальше. Будучи человеком влюблённым в спорт, он впервые в посёлке во дворе справа от входа в мастерскую соорудил что-то вроде того, что сейчас называют спортивным комплексом. Две старые, утыканные ржавыми гвоздями,  добытые из развалин и вкопанные в землю сваи с обрезком железной трубы в виде перекладины образовали турник. Из двух вагонных пружинных рессор, нанизанных по краям и скреплённых проволокой с таким же обрезком  трубы была изготовлена штанга, резиновые стропы от парашюта служили прототипом будущих эспандеров.  На широкой скамейке перед окнами дома лежали комплекты шахмат и шашек… Естественно, от желающих померяться силами, крутнуть «солнце» на турнике или сыграть «на интерес» (как правило, кружку пива в станционном буфете) отбоя не было, отчего и Мишкино заведение, к тому же находившееся в самом центре посёлка на главной улице, вскоре стало самым популярным местом  общения, особенно молодой поросли ,местечка.
                Всё это, понятное дело, не вызывало ни радости, ни энтузиазма у других парикмахеров, законодателей  моды и вершителей профессиональных судеб, старожилов этого бизнеса. Молодой  выскочка сначала просто раздражал почтенных баммелухе, а потом  и вовсе стал им поперёк горла. Особое негодование выражали два брата-парикмахера Фима и Яша: крепкие мужики лет под 35-40, известные забияки, которым на пару приходилось «метелить»  значительно превосходящего по численности противника  во время случавшихся межусобиц.
                Терпение у этих мужиков лопнуло, когда их многолетние клиенты потихоньку потянулись в сторону городской водокачки (Симкин дом был рядышком с этим географическим центром посёлка).

                Как-то летним вечерком, когда клиентов поменьше, братья подошли к резиденции конкурента. Первой жертвой рассерженных мужчин стал рекламный щит. Вырванный с корнем шест и фанера с витиеватым текстом улетели в бурьяны на соседском пустыре. Миша был вызван для разборки во внутренний дворик, всё шло к тому, что ему будет задана приличная трёпка за нарушение несуществующей конвенции. Всё так бы и произошло, если   бы не реакция и быстрые, ещё достаточно молодые ноги Симкиной мамы. Скумекав, что ничего хорошего для старшенького от прихода этих двух «газлунем» (разбойников) ждать не приходится, она стремительно метнулась через дорогу к тому  самому племяннику Ёйлыку, встречу с которым автор пообещал чуть выше.
                Оставим в стороне разборку парикмахеров для того, чтобы хоть коротко описать Иола. Представьте себе светловолосого, чубатого с голубыми глазами почти двухметрового  роста красавца, воина-гвардейца, прошедшего всю войну в отступлении, а потом вперёд до самого Берлина и за всё это время только однажды и легко раненного… Ёйлык был абсолютно миролюбивым человеком, точнее говоря, трудно было представить кого-нибудь, кому бы в голову пришло вступить с ним в конфликт. Он никогда не принимал участия в драках или разборках, ибо его появление в них было бы равносильно применению атомной бомбы в перестрелке двух взводов пехоты. Работал Иол тогда  шофёром на ЗИСе и могучая по тем временам машина казалась миниатюрной рядом с гигантом – водителем.
Именно этого третейского  судью доставила мать к месту события, когда словесное «adante» было завершено и темпераментный Фима уже держал оппонента «за барки», готовясь влепить ему первую «пачку». Фортуна  оказалась на стороне молодого конкурента.

       Аккуратно подстриженный Мишкой под польку,  Ёйлык взял под руки братьев-разбойников и отошёл с ними на расстояние, откуда содержание беседы было не услышать. Он  что-то долго и терпеливо  объяснял братьям,  для убедительности плавно жестикулируя: поднимал и опускал руки, сжимал и разжимал  кулаки. Когда он  поднимал вверх сжатые кулаки, казалось, что собеседников уже не трое, а пятеро. Драчуны, как зачарованные,  наблюдали  за манипуляциями рук и пальцев Ейлыка, непроизвольно вздрагивая в моменты их сжатия в кулак…
 Инцидент  закончился мирно, заодно и кончилась профессиональная вражда: на многолюдной станции  всем хватало работы на соискание хлеба насущного. Симка разыскал в колючих бурьянах целёхонький щит и шест, водрузил его на прежнее место, где тот и простоял до времени, когда Мишку призвали в армию...

                Судьба.

               ...Здесь впору продолжить рассказ о Мишке-рыжем. В ту пору уже 24-летний парень был, как сейчас бы сказали, культовой фигурой в посёлке.
                Среднего роста, отлично сложенный, с милым и нежным лицом, светлоглазый, с красивой блестящей волной рыжеватых волос, неизменно улыбчивый и приветливый, Мишка - любимец друзей, соседей, сослуживцев- пользовался неизменным успехом у женщин.
                Несмотря на свою внешнюю самодостаточность,  как это много лет позже понял Симка, был он личностью противоречивой.
                С одной стороны, Мишка обгонял своё время: после войны, во время разрухи, в посёлке, далёком от центров культуры, первым начал культивировать спорт,   увлекался литературой и живописью, буквально добывая книги, роясь на чердаках и в подвалах, где они зачастую хранились ещё из довоенных времён. Слыл совершенно  блестящим танцором, бесспорным королём танцплощадок, где ему приходилось бывать. Уже говорилось и о том, что и руки у него  были «золотые»…
                Казалось, личность с такими задатками должна развиваться и процветать. Но нет, Мишка застрял в своём образовании и профессии парикмахера на всю свою, как позже выяснилось, короткую жизнь…

                Уже говорилось раньше, что Мишка был спортивным, крепким парнем, но силу свою никогда не применял, даже для собственной защиты. О случае с Жорой Финохиным читатель знает, но Симка помнил и другой, когда на брата полез с грязной бранью какой-то  офицеришка, которого тот мог оглушить одним ударом своей левой (Миша - левша и знаменитый в местечке  драчун и забияка Вилька Шрайбер говорил: «Никого и ничего не боюсь, кроме левой Рыжего…»). А Рыжий молча стоял и в глазах его светилось, нет не страх – недоумение. О трусости не могло быть и речи: армейскую  службу он проходил в горной пехоте в Карпатах. Выполняя   боевое (или учебное) задание ефрейтор Соркин единственный из всей роты горных стрелков спустился на лыжах  по крутому склону, доставив командованию срочный пакет. За что и  получил  десятидневный отпуск домой. А в рожу нахальному  чинуше съездил всё тот же Вилька, за что его тут же подобрал военный патруль.  Впрочем, тогда всё кончилось благополучно.

                Не всё было так просто и на женским фронте. Мишка слыл сердцеедом, дамским угодником и сполна пользовался  расположением прекрасной половины. Но подошло время, когда надо было жениться, и тут вышла заковыка. Вначале он «бросил глаз» на красивую девушку Риву, которая только-только закончила школу. Рива была привлекательной девушкой, комсомолкой, активисткой, да ещё воспитанной в обстановке  пуританской еврейской семьи. После нескольких прогулок и провожаний Мишке было дано «atande» и поделом – он не знал, о чём говорить и что делать с этой ровной, как струнка, в прямом и переносном смысле, девушкой, так отличающейся от всех предыдущих женщин.  Надо ли говорить, как болезненно переживал он эту неудачу…

                … Мишке шёл 27-ой год, по патриархальным еврейским меркам, он уже переходил в категорию старых холостяков. И здесь фортуна, казалось, повернулась к парню лицом. В соседском городке он познакомился с миловидной девушкой, которая ему сразу понравилась. Как стало известно от родственников их познакомивших, Мишка понравился Ане  и к радости заждавшихся внуков родителей, всё потекло естественным путём к благополучному завершению этой счастливой встречи.
                Увы, человек полагает, а Бог располагает. Здесь мы переходим к самой печальной странице повествования, которая начинается ещё с одного, уже последнего лирического отступления...

                У Мишки-рыжего, кроме всех его многочисленных увлечений, была одна страсть. Охота – пуще неволи. Именно охота в прямом понимании этого слова была его всепоглощающей страстью.   Мишка был великолепный стрелок: что значило в те годы иметь второй спортивный разряд  по стрельбе, спортивной гимнастике и лыжам знает лишь тот, кто в это время жил.
                В доме на стене весело трофейное австрийское ружьё, с какими-то  знаками на нём, подтверждающими уникальность этого оружия. Охотился Мишка круглый год – летом на боровую дичь, осенью на водоплавающих, зимой – зайцы, лисы, кабаны, косули… Параллельно этой страсти он имел, говоря по-нынешнему, хобби – мастерил великолепные чучела из лучших своих охотничьих трофеев.
 Комнаты Симкиного дома напоминали краеведческий музей: в разных углах комнат стояли в натуральную величину пугливый заяц, приготовившаяся к прыжку белка, притаившаяся в ожидании жертвы рыжая лиса, под абажуром парил, раскинув метровые крылья, степной орёл. По просьбе друзей – охотников безотказный  Мишка мастерил чучела и для других.

                Зимой 1954 года Михаил охотился меньше обычного: выходные дни занимали поездки к будущей невесте. Но на закрытие охоты (а было это в середине февраля) он всё-таки собрался. Команда охотников из воинской части, с которой он обычно промышлял, выехала ранним утром в сторону Молдавии – там в полях в ту зиму было много зайцев. Охота оказалась удачной – Мишка взял двух зайчишек, а заместитель командира воинской части полковник Рындин – шикарную рыжую лису.
                Несмотря на свою занятость, отказать большому начальству в его просьбе Мишка не мог и рыжая красавица перекочевала из полковничьего рюкзака в Мишкин.
                Самым сложным и ответственным звеном в техническом  цикле изготовления чучела была выделка шкуры. Десятки туш разделывал Мишка голыми руками, но эта оказалась роковой…

                Через два дня у него сильно разболелась рука. Обращение к врачу, приём каких-то  таблеток ничем не помогли. Руку ломило невыносимо, резко подскочила температура, от боли и жара мутилось сознание. Вызванный домой опытный провизор доктор Пасов заподозрил неладное и настоятельно посоветовал немедленно (ночью!) везти Мишку в областной центр. Ёйлык завёл свой «ЗИС» (о скорой помощи или санавиации тогда речи не было), посадил Мишку и маму в кабину,  отец взгромоздился в открытый кузов, укрылся попоной, и машина отправилась в 5-ти часовой маршрут по морозной и заснеженной дороге.
 В областной центр Мишу привезли уже без сознания. Вызванный рано утром известный профессор и два других врача из областной больницы поставили диагноз: общее заражение крови, сепсис. Профессор прямо сказал родителям: положение  безнадёжное, шансов на благополучный исход нет, слишком поздно... Мама держалась, окаменев от горя. Отец упал на колени и целовал ноги профессора, умоляя спасти сына. Все свидетели этой сцены были потрясены. Профессор пытался уйти из палаты, но отец продолжал преследовать его, семеня на коленях, обнимая и целуя руки и ноги медицинскому светиле.

                … Мишеньку взяли на операционный стол и там, на глазах поверженных в глубокий транс родителей, он умер…
                Его гибель была горем всего посёлка: слишком жестоким, неправдоподобным и бессмысленным казалось  всё происшедшее. Проводить Мишку-рыжего в последний путь собрался стар и млад. Двор и главную улицу посёлка запрудили люди; было холодно, кружила метель, но никто не уходил. Из воинской части прислали почётный караул, словно хоронили воина-фронтовика, - так военные почтили память ефрейтора Соркина.
Девушка Аня попрощаться с несостоявшимся женихом не приехала. Здесь Мишке снова не повезло.
                В углу комнаты, где был установлен гроб и сидели родные покойного, стоял и тихо плакал, вытирая слёзы шершавой ладонью, городской сумасшедший, старый Хрен. Здесь не стоило придуриваться, да и некого было делать дураком…