(сказ)
Известно, за перо случайно не берутся: всё ПОЧЕМУ-ТО да ЗАЧЕМ-ТО.
В этом разбираться самому читателю. А иначе и читать не следует.
Мой добрый друг-читатель, ты когда-нибудь задавался вопросом:
"Доволен ли я собой?» Да? И ответ? Впрочем, не любопытствую. Не всякий его осмелится задать себе, если честно… Ведь в таком случае надо заглянуть в каждый закоулок своей жизни. Переворошить там всё, ориентируясь на извечные: что ХОРОШО, что ПЛОХО… И в итоге? То-то же…
– Сколько лет – столь и зим! – широко раскинув крепкие мозолистые
крестьянские руки, спешит навстречу давняя моя знакомая, да и тебе, мой
читатель, небезызвестная, Лонгина Лампадовна.
Обнялись. Тут я себе отметила, что она не очень похожа на себя: всегда без умолку льющая речь – ныне выжидающая слова моего. Будто душа её ранена, и теперь не решается, в небушко ли подниматься, на земле-матушке ли за
что-то ещё попробовать зацепиться …. Только вот – за ЧТО…
« Потерян покой совести – уверенность в себе утратила, а может, кто и отнял», – подумалось мне. Вслух спросила: «Какой лёд смог тебя охолонуть, чтоб так … переменить?»
– Всю нынешнюю зимушку грела-лечила косточки свои на русской печке в
деревне. Стоит деревенька недалеко от города, в нескольких остановках
бойко шныряющего частного транспорта, конкурирующего то ли с
государственным, то ли с другим жульничающим ООО – глубоко скрытая от
нас чиновничья тайна. А если не так, то на что безбедничать чинушам…
Я не о чинушах, правящих бал, нет. О деревне я, где ещё недавно было
более полсотни дворов. Сейчас, по милости царствующих, сиротски стоят
полтора десятка изб, никак не желающих исчезать со своей земли.
Сестра, уходя в мир иной, благословила мне свой старенький домишко на
курьих ножках. По первости – душа благодушествовала: ни бурчания
радийного, ни экрана развратного – ушла я в благодать тихого деревенского
бытия в трудах без выходных да с чистыми помыслами.
Только покой мой вдруг был нарушен, впрочем, как и всей деревеньки.
Суд над молодыми деревенскими хлопцами …
– И ты, не сомневаюсь, тут же подалась к ним в адвокаты, – осторожно
вставила я слово.
– Надо, да и без меня у них защитников хватило, – вся деревня отстаивала
их. Совсем они, хлопцы, не виноватые! Вот те Бог, не виноватые … – и
рассказчица многозначительно приумолкла, явно готовясь к воспроизведению
картины суда.
Я, давний слушатель Лампадовны, зная её причудливое воображение о
сущем, не могла пустить её речь мимо ушей своих. Натура Лонгины Лампадовны соткана из ПРАВДЫ и БОЛЕЙ людских. Поэтому не положить на бумагу её красочно описанное заседание суда – согрешение с моей стороны: перо так и бежит из абзаца в абзац, не спотыкаясь.
– Заикнулась – валяй веди речь про САМЫЙ ГУМАННЫЙ … – подтолкнула я Лонгину
к описанию открытого деревенского суда.
– Тягостная эта история поселилась в моей душе: скребётся, ворчит ночами,
щиплет сердце – спать не даёт. Казалось бы, какое мне дело до бед чужих?!
А вот поди ж ты…
Начать следует с того, что молодёжь из деревни цивильна метла начисто
вымела. На косой десяток домишек – две девушки-красавицы да двое
мОлодцев, недавно отслуживших свою армейскую срочную, короче говоря.
Только вот красавицы-то наши настояшие, не разрисованные, без ваксы по
щекам да очам, строгие до невозможностей, без вольностей нынешних, короче
говоря.
Парням же не к спеху жениться… Вот они и заколесили в город … по
мужской неистребимой нужде. С того всё и пошло. А трудяги – пчёлами
занимались, благородным делом, медовым… Эта самая «мужская нужда» и
усадила их на скамью, откуда – с овчинку небо, короче …
– Ты, как всегда, вокруг да около, Лампадовна. По сути и кратко
выговорись, а то начнёшь с одного, уйдёшь бог знает куда – и всё под
своё «короче говоря», – прервала я говорунью, боясь не уловить то, зачем
и явилась рассказчица.
– Скажи СПАСИБО, что так повествую… А то чем бы ты и пестрила свои листы
бумаги. Читатели-то твои, небось, ждут, – неожиданно огорошила меня
Лонгина. – Ведомо мне, ждут моих сказов.
– И мне думается, поджидают. Продолжай свой сказ, выкладывай.
– Так вот эти пасечники, Ванька с Тёмкой, навестив город раз-другой,
пристрастились к удовольствиям за N- ую плату ( да ныне за неё, «мужскую
неистребимую…» скрозь приходится оплачивать. Мильёнщики-то откупаются,
откупаются от ПРОДАЖНЫХ кукол да – по судам, а то и вешаются в разных там
лондОнах да мстердамах.
– Про Ваньку с Тёмкой веди речь, – напомнила я осторожно, улучив паузу.
– Ну. А Ванька с Тёмкой мильёнов-то пока не видали, так – мелочишка звенит
по не пришитым пока карманам, да и та высыпалась… А всё туда же –
покупать жриц. Да и прикупили себе статью «Покушение на жизнь человека»…
Ужель эти, поулошные да вдольдорожные окурки, по Конституции – тоже
человеки?! – после паузы искренне изумилась своему вопросу рассказчица.
– В не нашу-то Конституцию и они со своим профсоюзом… – нечаянно
произнеслось мной.
– Так вот, две таких окурочки на Ваньку с Тёмкой-то – и подай в суд… После
всяких там… анализов и допросов в деревню приехал Суд, чтобы уж
показательно ущипнуть деревню нашу. Да с собой привёз этих двух, уличных.
Перво-наперво для всех зачитали заявление оскорблённых: «… такие-то
два тёмки-ваньки из деревни Тьма нам законно заплатили, а вместо дела –
раздели до в чём мать родила, да и ремнями – гнать по главному
проспекту, где в выходной народу-то… Достопочтенный народ при сей
картине дорогу уступал. Но стражи для порядка взяли нас в кутузку,
правда, через положенные часы выпустили. Наше честное трудовое
сестринство требует наказать хулиганов как покушителей на жизнь народа».
– Признаёте ли вы себя виновными? – обратился судья к Ваньке с Тёмкой.
– Признаём. Только на народ мы не покушались. Захотелось показать людям это
« трудовое сестринство». Вот и всё, – сказал один с позорной скамьи,
другой подтвердил, добавив при этом слово непечатное, за что судья СКАМЬЕ
пригрозил.
– Поскольку свидетели-горожане ехать сюда не рискнули, прошу сельчан
обрисовать подсудимых, – обратился судья к залу.
– Зачем их рисовать – вот они, живые, на позоре ни за что, – взяла я слово. – Уважительный судья, поменяй их местами: сестринство – за решётку, ребят –
на пасеку. Вся ПРАВДА тут.
Зал ожил, загудел. Крики: «Жриц – за решётку!», «Ребят – на волю!»,
– Где закон против разгульных поулошниц?! – приступила я к судье, на что он
молча опустил свою седую голову.
Ответом на мой вопрос судья зачитал приговор бедным охотникам до
города: «За унижение … достоинства двух лиц, обнажённых принародно,
раздевателей признать по статье такой-то виновными и назначить им
наказание – три года условно…».
Зал гудел: «Не виновны ребяты! Не виновны! Поулошным – суд!» На том и
разошлись.
Парни в город больше – ни ногой, всё на пасеке.
А в городе, поговаривают, взяли в моду поулошниц пускать по бульварам
в первозданном виде, в чём мать родила, – закончила свой очередной сказ Лампадовна. И добавила: «Напиши мой сказ. Читатель пусть, напрягшись, вспомнит, чтО ХОРОШО, чтО ПЛОХО. Жаль, люд-то гибнет…»
Согласие ей дала. Милости прошу, люди добрые, оценить сказ.
02.05.2014 г.