«Что сказал бы я себе прошлому?»
---------------------------------
Глухой район железнодорожной станции Лигово поглотила скрипучая февральская тьма.
В двенадцатом часу ночи Виолетта, закончив текущие дела, выбралась на улицу, держа в руках полутораметровый тубус и огромный, разрисованный снежинками красный пакет.
В Петербурге это время считалось детским, однако сейчас обстановка не располагала к прогулкам, и денег на такси не было.
С беспросветного неба валили хлопья мокрого снега, и хлесткий ледяной ветер неистово забивал их под капюшон, в глаза и рот.
Руки ныли от тяжести и мерзли без перчаток, но мысли витали далеко от действительности. В голове вертелись слова Коэльо… О том, что
все люди, пока они очень молоды, знают свое предназначение. Но со временем таинственная сила убеждает их в том, что добиться воплощения судьбы невозможно. Сила эта кажется недоброжелательной, но в действительности указывает человеку правильный путь, готовит к свершениям его дух и волю…
Виолетта направилась к остановке, куда одновременно подошли три автобуса, однако добраться до желанного транспорта не получилось: между ней и теплыми движущимися салонами простирался длинный непрерывный газон — непроходимая смердящая грязь. Полоса расплывшейся земли, наполовину состоявшей из собачьей канализации, уходила в необозримую даль…
Обратную сторону родного Питера не интересовало, попадет ли Виолетта домой. Это было одно из тех многочисленных мест, о прелести которых забывают, заходясь в восторге: «Как прекрасен Санкт-Петербург!»
Муж заступил утром на сутки и не мог встретить Вету, а она, жаждавшая, во что бы то ни стало, окончить свою работу, понадеялась на «авось». И теперь одиноко стояла на продуваемой всеми ветрами остановке, до самых глаз натянув черную шапочку, спрятав под нее длинные волосы и стараясь держаться подальше от дороги — дабы водители летящих мимо авто не ассоциировали ее с представительницами древнейшей профессии.
Нагруженный бумажный пакет начинал размокать.
Виолетта подумала: «А не позвонить ли кому-нибудь из бывших любовников, чтобы забрали отсюда на машине…»
Но представила, что, если кто-то поедет сейчас сюда, то с одной лишь, не интересной ей целью.
Сделалось стыдно. Тубус выскользнул из продрогших рук и шлепнулся в грязную лужу. Брызги, как пятна позора, легли на оранжевую куртку.
Мимо, ослепляя фарами, с шумом проносились грузовики.
«Ну, не может ни с того, ни с сего настолько не повезти, — решила она. — Приятный и плодотворный был день. Да и в жизни выстроилась череда удачных событий. Что-то здесь не стыкуется».
Маршрутки в полночь не ходили — за неимением пассажиропотока.
Наконец, подошел пустой городской автобус. Пожилой интеллигентный кондуктор устало клевал носом.
В кармане обнаружилась лишь горстка мелочи — результат обычной рассеянности.
«Можно я несколько остановок — так?»
Мужчина кивнул. Без тени осуждения, без вопросов.
В самом деле: от хорошей ли жизни красивая девушка потащится куда-то ночью в гнилую мозглятину с кипой странных вещей?
Когда каждый второй водитель был бы рад подвезти ее в тепле и комфорте... Значит, порядочная. Вон — обручальное колечко на руке.
Зачем ее обижать?
Люди остаются склонными к человечности и порой не против помочь друг другу — если представляется случай.
Ночная пассажирка примет добрый посыл, как эстафетную палочку, и, в свою очередь, не обидит ближних.
Они смотрели друг на друга и думали об одном и том же. Вета чувствовала, как глубокий серьезный взгляд худощавого кондуктора, его синий ватный жилет поверх куртки, аккуратные седоватые усы навсегда врезаются в ее память.
Помогать — правильно. Мимоходом, машинально... Полусловом. Маленьким — для тебя — делом...
Незначительная, почти незаметная мелочь сохраняет чью-то жизнь или исправляет судьбу.
Как бы ни менялся, ни мутировал мир, одной из главных основ бытия остается искренняя, немая доброта...
Виолетта снова выпала в промозглую ночь, намереваясь, если повезет, сделать пересадку.
Внезапно появившаяся маршрутка №165 показалась ночной путнице манной небесной, так как обещала подкинуть ее на две трети оставшегося расстояния. До отказа набитая мокрыми, сонными, молчаливыми петербуржцами, она умело вобрала в себя Вету, громоздкий красный пакет, длинный тубус и понеслась дальше по склизкому асфальту, разбрызгивая в стороны жидкую снежную кашу.
Грязные запотевшие стекла совсем не давали представления о пролетавшей за окнами местности. Темная мокро-вьюжная действительность размазывала однообразные дома Красносельского района в одно пугающее, отвратительное пятно.
Ориентируясь по скорости движения и по времени пути, Виолетта предполагала, что вскоре маршрутка свернет налево — на улицу Чекистов. Перед поворотом нужно было выходить для последней пересадки.
О следовании пешком по мрачному, славившемуся опасностями району она боялась думать...
Услышав просьбу об остановке «в конце дома», Вета подумала, что пора, и вслед за несколькими пассажирами выбралась из трясшегося, тесного, но относительно уютного пристанища в темень и неизвестность.
Сосредоточившись на эвакуации из глубокой грязи, в которой увязли замшевые полусапожки, она не сразу заметила, что вышла на пол остановки раньше.
Попутчики юркнули во дворы, и Вета осталась одна.
Едва мерцал зеленоватый свет фонарей. Улица была абсолютно пуста и тиха. «Лучше никого, чем невесть кто», — подумала она, вылезая из считавшегося газоном болотообразного пространства на удивительно ровную асфальтированную дорожку.
Хотелось скорее попасть на нужную остановку, пока не исчезла последняя надежда дождаться транспорта, но бежать было скользко.
Ветер сворачивался в колючие вихри. В снежинчатом пакете уже хлюпала вода, и по корпусу тубуса текли струйки атмосферной влаги. На зубах скрипел песок.
Пальцы ломило от холода, спину — от усталости. Мокрые ноги противно было переставлять, и душила досада за любимую обувь, на серебристых пряжках которой красовались надписи «Ангел».
Рухнуть бы на месте и заплакать…
Виолетта тихонько брела вперед, затянув шнуры капюшона и уткнувшись носом в намотанный поверх куртки большой оранжевый шарф.
Справа показалась кирпичная стена медучилища, построенного при районной больнице.
Когда-то школьницу Вету привели туда на день открытых дверей, в целях профориентации. Показали аудитории, учебные пособия: плакаты, макеты органов, пластмассовые скелеты и даже коробочку настоящих — обшарпанных и затасканных — человеческих костей.
После официальной части экскурсии студенты, смеясь, поведали пораженной школоте о занятиях в морге и о том, как будущие врачи, упражняясь, режут неопознанные трупы. А так как трупов дают недостаточно, их постепенно растаскивают на части, всё более и более мелкие. Наконец, совсем никчемную мелочь отдают будущим медсестрам и медбратьям…
Что-то сильно толкнуло в бок. Виолетта, поскользнувшись, едва не упала и выронила вещи. Не успев испугаться, услышала тихое «извините» и оглянулась. В лицо светил яркий свет, а в трех метрах на дороге сидела долговязая, одетая в линялый свитер и простые джинсы девочка-подросток и, глотая слезы, терла коленку.
Румяное личико усыпали веснушки, светлые волосы были заплетены в косичку-колосок и перевязаны оранжевой лентой. Тонкие прядки выбивались из прически и вились вокруг головы, делая ее похожей на одуванчик. Исподлобья бесхитростно глядели большие, окаймленные черными ресницами глаза – заключенное в два темно-зеленых ободка синее море... С золотистыми искрами вокруг зрачков.
Едва открывшаяся, не накрашенная красота. Не замутненная бессонными ночами и многолетним нагромождением неоднозначных событий... Красота, с детской непреклонностью считающая себя уродством.
Губы девочки сложились в смущенную, еле сдерживаемую улыбку. Малышка подняла валявшийся вверх колесами скейт и шагнула навстречу Вете.
Не верилось… Свет уже был вокруг, словно февральская ночь отодвинулась за пределы мира, и на улице Партизана Германа царило теплое, дивно желтое апрельское солнце...
«А ведь я когда-то жила здесь, через дорогу, — мелькнуло в голове. — И в одиннадцать лет на этой самой дорожке, разбивая коленки в кровь, осваивала скейтборд.
Здесь, как сейчас, лежал идеально гладкий асфальт — для проезда «скорой помощи», и начинался слабый уклон под гору, что делало катание особенно приятным: скорость будто бы набиралась сама.
Та же земля... Те же… или такие же? Кусты барбариса и шиповника! Давно забытое место... И удивительное ощущение своего присутствия в прошлом.
Двадцать лет спустя ее угораздило пойти след в след, почувствовать такое же биение сердца. И ту самую, одиннадцатилетнюю уверенность в своем предназначении! Пропавшую позже, потерявшуюся среди сомнений и новых веяний и воскресшую совсем недавно, словно не было гигантского отрезка времени.
В детстве чудеса воспринимаются как должное. Еще не успев толком различить грань вымысла и реальности, ты легко идешь на контакт с невозможным.
Вот она — гибкая, озорная, стоящая сейчас не только на границе миров, но и на грани своего детства: уже не вполне ребенок, но еще не девушка. С рыжей лентой в косе... цвета ее — Веты — шарфа!
Счастливая, только что дописавшая свой первый роман — под названием «Два вождя». О старшеклассниках, полюбивших друг друга в летнем лагере, а после вдвоем потерявшихся в лесу – по-детски невинное и почти по-взрослому глубокое произведение...
Она уже полгода видит себя писателем. Настолько уверена, что ей даже в голову не приходит спросить об этом у посланницы будущего...
«Везет тебе, — сказала она вместо приветствия. — Уже всё знаешь».
«О тебе — лет на двадцать вперед, — ответила Виолетта. — А о себе – по-прежнему почти ничего».
Ее юное, свежее восприятие действительности — первозданно яркое, когда всё, что в новинку, веселит и радует, а важным кажется только ближайшее... Оно не давало заглядывать далеко вперед, решать значимые для всей жизни вопросы.
«Скажи, меня любит Саша? А Игорь?» — вот что волновало ее.
Виолетта рассмеялась: «Конечно, любят. Разве можно тебя — и не любить! Не думай о них. Тебя будут любить много мальчиков и мужчин».
Малышка непонимающе посмотрела на Вету, — видимо, не понимая, откуда они возьмутся, словно та рассказывала мифы Древней Греции.
«Лучше учить языки и нотную грамоту», — сорвалось пожелание с высоты опыта.
«Пффф, гадость», — фыркнула девочка и посмотрела на Виолетту так, словно спрашивала: «Ты чего пришла?»
«Зачем всё, вообще — зачем Вселенная? — спросила она. — Какой в жизни смысл? Зачем что-то делать, если все равно все умрут?»
Ну, конечно! — Те же вопросы!
Ответ есть, однако вымолвить нечего: об этом можно говорить лишь на равных...
Мораль прочесть? Не будет слушать.
Резко навалился страх: всего, что ждет этого ребенка впереди... Ее будущее не переделать.
«Береги коленки, — чтобы отвлечься, сказала Вета. — Новых никто не даст. Повредишь — и не сможешь носить короткие юбки. А ведь это важно для женщины».
«Я и так никогда не буду их носить, ненавижу», — звонко рассмеявшись, эта пацанка вновь вскочила на разболтанный, неустойчивый скейт.
«Твой скейт — для самоубийц, — скажет позднее один из ее приятелей, — как ты на нем держишься?»
Виолетта с нежностью вглядывалась в трогательно жизнерадостный облик девочки.
«Откуда во мне взялись занудство, усталость и недовольство? — думала она. — Погода, транспорт — какая ерунда! Ведь давно не нужно ходить в ненавистную школу, ничто надо мной не довлеет, и даже не мучают загадки бытия. Я свободна в действиях и в передвижениях по свету. В пакете лежат конфеты «Кара-кум» и красивое новое платье. Словом, есть всё то, о чем в одиннадцать лет я не могла и мечтать.
«Да, возьми «Кара-кум», это – тебе», – Вета протянула девчушке килограммовый мешок сладостей.
«Завтра в Союзе Писателей будет представлен мой сборник прозы.
Вижу, ты совсем не удивлена. Смешная… Ты спрашиваешь, который по счету?
Малышка… Жизнь издаёт адский шум. Ты не раз свернешь с трудного, непонятного пути, который считаешь единственно верным.
Главное – в круговороте мнений и мод… береги аккорды собственной песни. Напрягай слух, непрерывно улавливай свою мелодию. Пусть она всегда звучит в душе и остается в твоих следах.
Верно писал Коэльо… Существует великая истина: если ты по-настоящему чего-то хочешь, все сбудется, ведь такое желание зародилось в душе Вселенной. Это и есть твое предназначение на Земле».
«Извини — идет автобус», — Виолетта направилась к остановке.
«Ты разве не пойдешь со мной? Твой дом в другом месте?» — удивилась девочка.
«Мой дом – вместе с мужем…»
«Как зовут?» — запальчиво спросила она, и замерла в тайном ожидании.
«Просто знай, что всё будет», — Вета послала ей воздушный поцелуй.
Лежавшее между ними время хранило трепет юных ожиданий и романтических вопросов, заглядывания в озаренные свечами зеркальные коридоры и кучи бумажек под подушкой – с написанными на них мужскими именами. Очень важные и необходимые девичьи грёзы, без которых жизнь будет неполной, и которые никто не вправе отнимать.
Бережно прижимая к себе мокрый кулек конфет, маленькая Вета махала рукой вслед удалявшемуся автобусу, пока не исчезло апрельское солнце.
В окна снова билась февральская вьюга. Жизнь продолжалась.
2014
Фото автора