* * *
Дней жизни Адамовой
было девятьсот тридцать лет...
На лавочках всех набережных мира
мы разливали красное вино.
Я гнал, рулил, едва ль не до Каира,
на синем арендованном "рено".
Искрила, - среди лилий, среди трав ли, -
царевна-змейка, грация-гюрза.
Сияли на айлавочке "ай лав ю"
её пелопонесские глаза.
И снова майский дождь ласкает поросль
уже иных лилейно гибких дев.
Но ты, по слуху спевший жизни повесть,
и в девятьсот, ничуть не постарев,
ни сил души, ни любопытства ока
ни на один не растеряешь грамм.
Гремит гроза, и трубы водостока
поют, как долго жил отец Адам.
А ты, синдромом влюбчивости болен,
опять готов взлетать и наяву
чудить с небес, смеяться с колоколен:
"О да, и до Адама доживу!"