Зарисовка (15.02.2005).
Я смотрю на потолок и вижу, как от рожков люстры тянутся длинные светящиеся рога. Они начинают дрожать, мутнеют и исчезают по мере того, как обжигающие беззвучные слёзы остывают и скатываются за ворот. Рога то вырастают, то исчезают. Я выгибаю шею и смотрю за окно. Там небо. Его седая глубина затягиват в себя взгляд, но ничего не хочет сказать. На его фоне колышется чёрная ветка дерева, как будто когтистая узловатая рука пытается дотянуться до небесного покрывала и сдёрнуть его, но не хватает силы, и вот она дрожит и изгибается от бессильной злобы. Ну и к бесам её.
Я отворачиваюсь от ожившей ветки, но в этот момент выключают электричество, и гаснет рогатая люстра. Я вижу на белой стене тень от ветки. Она сжимается в кулак и стучит в стекло. Но мне слишком наплевать на это, чтобы пошевелиться. Я чересчур люблю того, кто никогда не будет здесь, и вообще слишком плохо умею жить. И почему меня постоянно оставляют одну?! Я чрезмерно люблю бытие наедине со своими мирами, мыслями и чувствами, но погружение туда чревато безумием. Настоящее одиночество – это когда вокруг полно людей, но все они мыслят в других направлениях и не понимают твоего языка. Зато я могу представить себе, что он рядом. «Я люблю тебя! Мне не нужен ни один, кроме тебя!» — он улыбается и растворяется в воздухе. Горло от этого сводит судорогой.
Ветка уже разбила стекло и ползёт по полу. Я слежу за ней с равнодушной неприязнью.
Надо идти. Куда? Зачем? Просто по городу, куда глядят глаза и ползут улицы. Сжечь свои кривые работы и больше никогда не ходить на эти чёртовы мухинские курсы. Бродить чёрной колышущейся тенью между мокрых серых домов по такому же асфальту, смотреть, как проносятся мимо огни машин и не знать, не думать, куда ты идёшь. Идти к Мечте – судьба доведёт. Сворачивать, куда сердце подскажет. А кто сердцу подсказал – ангел хранитель ли, или Питерская дьявольщина – всё равно. Идти по остаткам снега под деревьями парка Победы, мимо тамошних болот с покойниками, спрятавшимися подо льдом, смотреть, как на головокружительной высоте качаются под небом живые чёрные ветки тополей в такт крикам ворон, у которых ломит полые кости на перемену погоды, наблюдать, как сумерки сгущают упоительный воздух.
Я встаю с дивана и вижу на стене свою рогатую тень. Надо перекрестить дверь, чтобы ветка-рука не выползла без меня из комнаты… Какая ветка? Я уже иду. Давно иду по пустой дороге – с одной стороны бетонный забор, а за ним толи стройка, толи свалка, через дорогу просто пустырь. Всё кругом одно и то же… Пусто, пасмурно и холодно.
Горят фонари. От кругов света на земле отделяются светящиеся фигурки и разбегаются в разные стороны, в черноту. Я выхожу в переулок. Машины и люди, снующие вокруг, кажутся одинаково бездушными. Люди стали механизмами, по привычке имитирующими жизнь. А я устала от этого притворства и заржавела.
Кругом мрачные дома с высокими арками подворотен, зелёными в сумерках. На углу – храм. Крест устремляется в серое небо, чёрным резким силуэтом указывает в недосягаемую вышину. На небе розовеют разводы заката, но оно темнеет к вершинам леса за церковью – иссиня-чёрному размытому пятну, испещрённому ветвями. Вдруг выглядывает солнце и прячется снова, мгновенно выкрасив небо в какой-то ненормальный, ядовито-алый цвет. Кругом влажный и серый, покрытый туманом город.