1988 год 18 января. У меня и раньше было предубеждение против Айтматова, я считал, что ничего хорошего он не может написать, но на сверх положительную критику "И дольше "века..." отреагировал. Я понял, что это неординарный писатель, но перечитывать его ранние произведения не стал. Было пробовал, но не смог, бросил на первой же странице, слишком всё локально.
"Плаха" не очень понравилась, хотя написана превосходно, но что-то смущало, было чувство коньюктурщины, мелкого захвата, не до конца продуманной темы, или, может быть, неправильно поставленной. И вот, в "Комсомолке" написали то, о чем я подозревал, о его национализме, который проявлялся под видом беспокойства за свой народ, мол, исчезают киргизские школы, народ скоро забудет родной язык.
Однако своих детей отдал в специализированную, с английским уклоном. Двойная мораль, совесть, патриотизм. Когда же по требованию крикунов открыли киргизскую школу, никто не захотел отдавать туда своих детей, ведь каждому ясно, что тогда дитё не будет в достаточной мере знать русский язык, и при благоприятном стечении обстоятельств не сможет ими воспользоваться и сделать карьеру. Ложный национализм. Крикуны, упрекающие русских в национализме, сами страдают этим ещё в большей степени.
Ямполец сказал, что перестал верить печатному слову, подорвали веру. Раньше верили в любую чушь, если и не верили, то трудно было доказать, что это не так, спокойней было верить. Вчера слушал дискуссию Юрия Бондарева со студентами ЗИЛа, и былое уважение к нему испарилось, так как он поставил себя в ряды противников "забытых литераторов", мол, из-за них в тени Шолохов и другие.
Вероятно, имел в виду и себя, но из скромности умолчал. Оказывается, при живом общении писатель раскрывается больше, чем в своих книгах, где он пишет об общепринятых вещах и умалчивает о потаенном. При общении, это скрытое, почему-то вылезло наружу. То ли оттого, что не считает нужным прятаться, то ли оттого, что потом можно будет отречься от своих слов, не так поняли. А от напечатанного уж не отвертишься, могут и через 20 лет ткнуть пальцем, вот что ты говорил, кого ругал.
Он отказался назвать хотя бы одного "серого" автора, мотивируя соображением этики.
— Не подумайте, что я боюсь, — сказал он.
Но именно так все и подумали.
Писатели раскололись на два лагеря. На словах все за перестройку, хотя было видно, как Бондарева корежило, когда он произносил это слово. Не нужна ему перестройка. До нее он был самым читаемым, а тут вдруг начали печатать каких-то затюканных, было отверженных, и оттеснили его на задворки, и перестали критики в каждом журнале писать о нем, а только и слышно: Платонов, Рыбаков.
Кое-кто уже чистосердечно сознается, что пора прекратить печатать разоблачающие материалы, мол, не надо потакать любителям клубнички. Сквозь эту озабоченность явственно проглядывает стремление обезопасить себя от ужасов перестройки, утихомирить, чего доброго и до него доберутся. При этом оговаривает, что он не против перестройки, хотя уже эта оговорка о многом говорит.
Многие понимают, что не будь этих статей, то не было бы вообще никакой перестройки, хоть на словах, если не могут на деле. Одно утешение — дали чуточку свободы в печати, и уже некоторых оторопь берет, разве можно так смело? Всё ясней становится, что и эта перестройка обернется пшиком, и мы всё больше будем отставать от запада и, в конце концов, сравняемся с Албанией, которая изолировала себя из страха перемен. Так и у нас боятся реформ, идет сплошная видимость перестройки. Если она где и идет, то противников более чем достаточно, похоронят без музыки.
Получил первый выигрыш в спорт-лото в этом году — три рубля. В прошлом году было всего лишь два выигрыша на 31 р. За городской литературный конкурс дали 50 рублей, вот и купил себе на лето босоножки, так как летом ничего порядочного не купишь, чуть было не соблазнился на туфли, но паршивая отделка смутила, стало ясно, что они не для долгой носки, а на время.
На ХIV съезде разгорелся спор — надо доносить или не надо? Старый партиец так и сказал: если, мол, и страдаем мы отчего-то, так это от недоносительства. А теперь в газетах что творится? Вспомнили последние чистки. Они чаще всего построены на публичных доносах. Борис Можаев.
Бухарин: "Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи".
Хрен редьки не слаще. Не оставили никакой альтернативы. Из огня да в полымя. От царизма к сталинизму. И неизвестно, что было лучше, бесправная нищета голытьбы или массовый расстрел чуть более сытого народа. Пожалуй, можно понять капиталистов, когда они не очень-то доверяют нам: что хорошего можно ожидать от фанатиков, расстрелявших каждого десятого и репрессировавшего каждого пятого из своего народа?
Если уж со своими так поступают, то можно догадаться, что будут вытворять с чужими. Прав Хазанов: "Бей своих, чтобы чужие боялись!"
Мораль деградирующего, или же хуже: преднамеренное и планомерное уничтожение, якобы расплодившегося, с их точки зрения, народа.
Ямполец таки сказал ужасные слова:
— Может быть, они намеренно допустили войну, чтобы уничтожить свой народ? Своими силами не справились.
Очень, похоже на истину.
Вина Николая Гумилева заключалась не в участии в контрреволюционном заговоре, а в недоносительстве. Его товарищ, белый офицер предложил участвовать в этом заговоре. Из чувства деликатной стыдливости перед доносом, он не рассказал. По законам советского суда ему должен был грозить срок от 2-3 лет. Но его расстреляли.
Христиане — это обожатели голого мужчины, распятого на кресте. Грузия приняла христианство на 400 лет раньше России. Ахматова — урожденная Горенко.
На перерыве Гришмановский собрался уходить, а мне взбрела блажь проверить его эрудицию. Хотелось бы в более спокойной обстановке, но ничего не оставалось, не ждать же удобного случая, который мог бы случиться через месяц, за это время и запал бы прошел, и желание, и настроение изменилось бы. Поэтому, когда он искал свое пальто, и, найдя, стал надевать, я спросил:
— Володя, ты знаешь, что на Земле есть ещё одна цивилизация?
К моему изумлению, он не удивился, а стал, как бы вспоминать, даже утвердительно кивнул головой.
— И кто же это?
— Деревья, растения, — угадывая, проговорил он.
— Ты знаешь определение слова — цивилизации? Когда между особями и поколениями происходит обмен информацией. Разве между ними происходит обмен?
Он кивнул головой. Впрочем, это верно, недавно в печати было сообщение, что деревья обмениваются, вернее, распространяют нечто неуловимое, когда на дерево нападает вредитель, другие деревья успевают выработать токсичное вещество. Если он это имеет в виду?
— Я говорю про цивилизацию, имеющую свои города, пашни, животноводство, войска. Знаешь ты про это?
Он не говорил ни да ни нет, и даже не спрашивал, кого я имею в виду, а мы уже выходили на улицу, пришлось сказать про муравьев, и добавить заключительное определение цивилизации: когда происходит передачи опыта новому поколению, его накопление. Муравьи по этому определению не попадали, они изначально его имели, но он этого не заметил, а может быть, думал, что они передают свой опыт, чего в жизни не бывает, и он в свою очередь спросил:
— А ты знаешь, что такое манифест?
Нелепая связь между сказанным и манифестом меня ошеломила? Какой манифест он имеет в виду, политический? Я покачал головой.
— Это переселение душ. Человек, распадаясь, превращается в песчинку, которая становится травой, а потом снова переходит в человека.
— Ты говоришь про буддийскую веру? Про трансформацию душ?
— Да, как ты относишься к религиозной философии?
— Разве это философия?
— А как же?!
Вообще-то он прав. Религия и есть своего рода философия. Об этом я раньше не задумывался. Перерыв заканчивался и я простился с ним, удивившись, что его голова забита такой мутью, и он всерьёз раздумывает, а может быть, и верит во все это. Не ожидал, думал, он умней будет. Выходит, школа и педагоги остались на том же уровне, что и тридцать лет назад. Да и как могло быть иначе, если в классах по 40-45 учеников?
В дискуссиях учителя говорят об этом, но их никто не слышит, а если и слышат, то ничего не могут изменить, так как нужно в два раза больше школ построить, минимум, а где взять на это средства, если государство скатывается всё ниже и ниже, и сам Горбачев говорил о предкризисном состоянии. Точнее было бы сказать, что наступил кризис, от которого зависит, выздоровеем мы или скончаемся? Но про последнее никто и думать не хочет, даже не заикаются, а надо бы, тогда диагноз был бы точнее. Зная диагноз, можно назначить лечение. Но мы лишь продолжаем делать примочки, припарки, которые столь же эффективны, как и на трупе. Растягиваем агонию на года. Нравственность на пещерном уровне.
После перерыва Коля прочитал пятую главу, черновой набросок повести, напомнив:
— Предыдущую главу я читал года два назад: он и она идут на берег реки и между ними происходит легкий трёп.
Кудряшов стал говорить о каких-то достоинствах. У меня было намерение промолчать, так как подозревал, что мои отрицательные оценки услышанных вещей идут от моего скверного характера. Надо быть добрее к людям, а я выкладываю, правду-матку, которая никому не нужна, да и бестолку. Все равно из них ничего не получится, бесполезно метать бисер и горячиться, доказывать что-то. Но не выдержал и спросил:
— Выходит, ты пишешь главу и несешь нам читать, потом через полгода снова пишешь, и опять несешь. А мы, как бы помогаем тебе писать? Достоинств я никаких не нашел.
Я замолк, чтобы не наговорить лишнего.
— Слава, ты излишне категоричен, — услышал я от Вали.
Она подвела черту под выступлениями, не ругая и не хваля. Коля сам сказал, что между героями происходит пустой разговор, который ему нужен, чтобы читатели узнали, что герой хочет поступить в институт. Он просто не имел представления, как нужно писать. Тыкался как слепой кутёнок. Но у нас не ЦПШ, чтобы учить несмышлёныша.
Мы стали расходится. Гришмановский пошел рядом и сказал:
— Я с тобой полностью согласен, с твоей оценкой.
Я сердито посмотрел на него, чуть было не отчитал за такое, панибратское обращение, но злость на Колю перевесила, и громко стал жаловаться:
— Так же нельзя писать!
Коля шел впереди, оглянулся на меня, наши взгляды встретились. Мне хотелось подойти к нему и спросить: Тебе не стыдно у людей отнимать время таким сочинением? Но он ушел в другую сторону.
Через неделю Людмила Свешникова принесла выгоревшие листы, видимо, залежавшейся в архиве рукописи. Сейчас она на гребне успеха и решила пустить в ход все свои запасы. Предупредила, что это черновой набросок, чтобы не были чересчур строги. Художник в поезде увидел красивый пейзаж — клевер под солнцем. Сошел на остановке, начал писать, но ничего не получалось. Раз за разом переделывал. Писал два месяца, пока не встретил врача психиатра, который сделал ему операцию, излечившую его от навязчивого пейзажа. Но зато он потерял способность быть художником, и стал примитивным фотографом в ателье, который даже цвета не различает. Произошла своего рода лоботомия.
На этот раз мне удалось сдержаться, не сказать, что всё это уже написано, и ради чего повторяться? И все об этом молчали, доброжелательно что-то советовали, и она была в благодушном настроении, а если бы я выступил с отрицательной оценкой, то испортил бы ей настроение, как уже было однажды. У меня с ней сдержанные отношения, с Кудряшовым она более в тесных, разговаривают, какие-то совместные дела.
Лёня уже давно не посещает нашу богадельню, так я окрестил лито из-за убожества приходящих графоманов. Умные почему-то не приходят. Видимо, им тоже надоедает выслушивать глупые речи, высказываемые с умным видом.
Кудряшов сказал, что гласности приходит конец: в июне состоится пленум, на котором выберут Лигачева генеральным, а Горбачев сейчас в изоляции, никто его не поддерживает, даже военные. Это слишком похоже на правду. Не дай бог, если это случится. Я всё так живо представил, что страшно стало за Россию. Народ поймет, что демократии не видать как своих ушей, а в рабстве можно жить лишь унижаясь, и делая вид, что работаешь. Любое принуждение вызывает противодействие. В итоге мы всё больше будем отставать в развитии, пока не сгнием как червивое яблоко, а гнить уже начали.
В Средней Азии люди вынуждены пить отравленную пестицидами, дефолиантами, гербицидами, воду. Другой воды нет. В результате повышенная детская смутность и массовые заболевания у взрослых. Но кого это волнует? Общественность занята сбором денег на счет № 707, на строительство благоустроенных зверинцев, так как звери сейчас живут в ужасных условиях, в тесноте, на постройку памятника Василию Теркину, выдуманному Соловушке, жертвам репрессий. А живые люди в это время медленно отравляются и живут, не в менее лучших условиях, чём звери в зверинце.
Показали по телевизору фильм "Конд" о ереванских трущобах. Мы об этом знали, но живущие в столицах, об этом не подозревали, для них это открытие. Но опять же, не все посмотрели этот фильм, и не всех он тронул. А если ещё гласность перекрыть, как кран, с которого до этого стекали редкие капли правды, то и все услышанное забудется. Требовать мы давно разучились. Вот будет спокойная жизнь для наших руководителей, смогут ещё на десятилетия усесться на троне, им будет сладко и вольготно. Гришмановский сказал:
— Тогда появятся народовольцы и будут с ним бороться. Я сам среди них буду. Нас много.
Детская угроза. Но что-то за этим есть. Недовольных будет много. А если молодежь поймет, что их держат за дураков, то, вполне возможно, что и появиться противодействие, которое потопят в крови, не привыкать.
В феврале Валю должны принять в Союз писателей, рекомендацию дали Владимир Соколов, Борис Сиротин. Валя довольна сверх меры, рассыпается в благодарностях сладчайшим голоском. При нас состоялся телефонный разговор с женой Соколова из Москвы.
В этот же день 29 января её муж Саша отмечал день рождения. Когда Вали не было в комнате, я предложил отпустить ее пораньше в связи с этим, но Артикулова возмутилась:
— Зачем я со Старого города ехала в переполненном автобусе? Могла бы предупредить, я бы не приезжала.
Я не стал настаивать. Но в девять вечера снова повторил, так как видел, что у всех было намерение посидеть подольше, никто не спешил, Свешникова хотела прочитать большой рассказ. Вероятно, мои слова оказали какое-то действие, окончили раньше обычного, но долго не хотели подходить к вешалке, а я свое пальто вешал первым, и, чтобы достать, нужно было все снять. Ушел с Кудряшовым, спросив:
— Насколько достоверны твои сведения?
— Ты член?
— Нет.
Но конкретного он ничего не сказал, не захотел или не знал. Ему в квартиру поставили телефон и он очень доволен, мол, намного облегчает жизнь, раньше даже не представлял, что так будет, поэтому и не стремится подавать на расширение, не хочет потерять телефон, живут вчетвером в двухкомнатной.
За последнюю неделю сильно похолодало -20. Иногда – 25. При встрече Леня рассказывает содержание своих романов, два уже пишет. Он упорно игнорирует мои реплики, что надо написать, а потом уже трепаться. Он уверен в своем таланте, сказал:
— Мне понравился афоризм: "слона можно, съесть по кусочкам".
В соседнем дворе произошла трагедия. Мальчик снял с другого мальчика шапку и побежал. Отец обиженного, выбежал во двор с топором и ударил обидчика по голове. Несколько дней в реанимации и смерть.
Продолжение следует: http://proza.ru/2012/08/01/1218