из текста "Как сказать по-абхазски дельфин" Диптих.;
реальному парню украинцу Генке из г. Запорожье
- Генка, но я не могу оставить его тут одного? Представляешь, как он будет тут лежать и разлагаться - так нельзя, мы же люди.
Парень не столь сентиментален, чтобы осознать, что по тебе не так.
Мы некоторое время стоим и молчим.
- Хорошо, я понял, - говорит он.
Дельфиненок холодный, мокрый и скользкий, но юноша умудряется его обхватить, поднять на руках, как человека, и, войдя по колено в воду, бросить от себя подальше - оброк и дань. Оброк - как прикосновение к року и пророку. Генка возвращается с вопросом:
- Теперь ты довольна? - а джинсы абсолютно промокли, ботинки хлюпают водой, и тебе становится стыдно, что человек так поплатился за твой каприз.
- Ген, прости, но его нельзя было тут оставлять, - тебе действительно жаль теперь уже и друга.
- Да понял я уже, понял, - он спешно выливает воду из ботинок, хватает тебя за руку, и вы мчитесь в гостиницу.
Дома вы обсыхаете, то есть обсыхает одежда, а вы греетесь, так как по глупости достаточно сильно продрогли. Всё ж таки зима - даже для сочинского побережья - это мало походит на курорт. Для согрева не нашлось ничего лучшего, чем местное вино. Да, вина тут знатные, еще не чувствуя опьянения - встать уже не возможно, ноги не слушаются нисколько. А короткий вечер за хрупкой стеклянной перегородкой окна между тем плавно перешёл в ночь, но никак не кончается. Этот делифиненок, вместе с вином, разговорил всегда молчаливого Генку.
У каждого в этой, точнее в той, стране было что-то: неуловимо-неповторимое, присущее только ей. У этого парня таким что-то был Афганистан. Он никогда не снимает ни в чьем присутствии брюки, даже сегодня, продрогший, не отступил от привычки. Эта война, которой он стесняется, то есть стесняется своего тела, искореженного этой войной. За плечами три года. Это очень-очень много и не правильно. Однако где в этом мире, что правильно? Жестокий садист будет измываться над ребёнком или женщиной в тылу, а совсем пацанёнок к этому даже неготовый и неприспособленный окажется в каком-то пекле, где твоя жизнь ничего, совсем ничего - не стоит. И наградой первому будет - помилование, а второму - долг. Интернациональный. Как много мы должны, сами того не зная.
Так к слову за долг. В Союзе был негласный закон: если призывается второй из братьев в армию, то после первого в Афган его не пошлют. Как бы от семьи уже принят зачет по рекрутскому набору. Но ведь на то и правила, что бы делать исключения. И Генкинкиного младшего брата послали в ограниченный контингент. Такая вот петрушка с морковкой. Старший брат, как старослужащий, добился у командира перевода младшего к ним в часть - всё рядом, на глазах.
Что может человек на войне? Очень мало, возможно, остаться в живых, возможно, помочь остаться в живых кому-то. Он мало там может, впрочем, как и тут. И Генка не смог. Он, как не пытался, не защитил брата. В каком-то ауле младший, попав в засаду с парой человек, был убит. Цинковый гроб ушёл домой, а оставшийся поклялся отомстить. Казалось бы, что за наивный порыв - тем более, что у славян месть не есть закон, но он поклялся. И друг его тамошний, настоящий друг, его поддержал. Они, совершив вылазку в злосчастный аул, огнемётом сожгли тот дом. И подписались под трибунал, если вернуться домой. Если вернуться. Военное преступление. Статья такая-то, часть такая то. Но была дана альтернатива - остаться еще на один срок, в спецчасти.
Ты слушаешь и плачешь - он же сам ещё мальчишка. И потом русские так не воюют, пусть даже и украинцы, но наши так не воюют, нас так учили в школе.В одной и той же школе. И у него подписка о неразглашении, но ты жалкая плачущая девчонка не есть для него разглашение. Ты для него отдушина - нельзя сказать матери, что это он добился перевода и фактически в его понимании виноват в смерти брата, нельзя сказать даже сестре, потому что ему ещё служить, вот он и не хочет, чтобы та знала, где он служит, да и как он вернется, потом домой и будет смотреть им в глаза, если они будут знать. Пусть он говорит "макаки", а ты плачешь и доказываешь: "люди". Но он будет знать, и они потом будут знать и возможно, что, так как и ты скажут: "Люди". Это сегодня, много-много лет спустя, ты бы его поняла, и то его "макаки" и вообще многое, но тебе тогдашней - семнадцать - что ты знаешь о войне кроме хроник, кроме этих "освобождений". Кроме другой войны, где вы победили.
Русские так не воюют?! Нет именно так. Нигде не будут писать об этих частях, ты даже со временем станешь думать: уж не сгустил ли он тогда краски перед девчонкой. И вот однажды, тебе встретится человек, бывший там советником, и ты спросишь. И он подтвердит - всё правда. Только о ней не принято говорить. Война грязное дело.
- А мог ли он вернуться?
- Нет - исключено.
Исключительный случай - эта мать из Запорожья похоронила обоих своих сыновей. А на уроках географии вы даже не учили ничего толком про этот Афганистан. Кто знал будущее?
.........
Нет, я просто думаю, почему мене никогда не снится эта промерзлая галька на вершинах Домбая или у побережья Чёрного моря, в районе Лазаревского...