Приблудился к нам Душман незадолго до рейса. Прибежал он за кем-то следом, пришел ли подкормиться, сам момент его появления на сейнере вспомнить потом никто толком не смог.
Добродушный и веселый пес всем понравился. Был он небольшой, черненький, с ясными карими глазами. Но судовой радист, почему – то, невзлюбил его и обозвал Душманом. Кличка как приклеилась, главное- песик охотно принял новое имя.
Породы он был самой распространенной – «русская дворовая», как выразился наш боцман – двортерьер. Двортерьер оказался умницей. Исправно нес службу у трапа, причем всех своих запомнил сразу и облаивал только посторонних. С местными псами не задирался, вел себя скромно, ел очень аккуратно, миску свою вылизывал дочиста и был у кока в фаворе.
Вышли мы в море на летнюю сайровую путину 1989 года. Шестнадцать человек плюс собака. Тут и выяснилась одна очень неприятная подробность – Душман жестоко страдал от морской болезни. Весь переход до Шикотана, трое суток, он пролежал пластом на своем коврике и тихонько поскуливал. Ему сочувствовали все, но сделать ничего не могли. Сейнер – надежное рыбацкое судно с дизелем в триста лошадиных сил, но всего лишь тридцать три метра в длину и семь – в ширину. Даже в хорошую погоду его валяет с борта на борт, и никаких успокоителей качки на нем нет. Так что во время захода в Малокурильское ночью пес позорно дезертировал на берег. «Душман-он и есть Душман», – сплюнул за борт радист.
Мы забункеровались топливом, водой, взяли снабжение, оформили у пограничников документы.
Путина началась: ночью ловим сайру на электросвет, днем сдаем рыбу на плавбазы или промрефрижераторы.
Через неделю получили разнарядку из диспетчерской: следовать на Шикотан, сдать двенадцать тонн охлажденной сайры на береговой рыбоконсервзавод № 24 в Малокурильском. Подходим к причалу, у швартовой тумбы сидит Душман. Не знаю, кто больше обрадовался, он или шестнадцать здоровых мужиков. То, что мы орали от избытка чувств напечатать нельзя, самое приличное – собачий сын. Приемщица рыбы, молодая девчонка, смотрела на нас, как на идиотов. За время, пока сдавали рыбу, покормили оголодавшего туриста. Стали прогревать дизель на отход, и тут «собачий сын» забеспокоился – в море ему идти явно не хотелось. Пришлось его отпустить. С тех пор так и пошло – заход на остров: Душман сидит на пирсе или прибегает через 15 – 20 минут.
Откуда он узнавал время и место прибытия, мне до сих пор непонятно. На остров мы заходили нерегулярно, номер причала узнавали от диспетчера по радиотелефону в последний момент, причалов на Шикотане много, сейнеров десятки, все однотипные, пахнут одинаково – соляркой и рыбой. Даже если Душман мог прочитать название сейнера на борту, бухта большая и определить где какое судно, трудно даже опытному моряку, тем более что в сезон там такая карусель- сам черт ногу сломит. Два или три раза мы сдавали улов в Крабозаводское – пес и туда умудрялся прибегать, хотя и по человеческим меркам это довольно далеко: между поселками курсировали два стареньких автобуса.
Прошло сто пять суток, кончилась путина, и мы решили забрать пса в Приморье.
К ноябрьским праздникам всех бродячих собак отстреливала спецбригада, дармоеды в зиму никому не нужны. Обыскали весь поселок – бесполезно.
- Хана Душману, – мрачно буркнул боцман.
Только ближе к Приморскому берегу настроение у всех улучшилось: дом есть дом.
На следующий год, уже на другом сейнере, я снова был на Курилах. Иду в портнадзор, у проходной женщина подметает двор, рядом – Душман собственной персоной.
- Душман! Иди сюда!
Пес со всех лап кинулся ко мне, но с полдороги повернул и спрятался за дворничиху.
- Как вы его назвали? Он не Душман, он – Басмач.
Но для меня не было никакой разницы – это был именно он, кареглазый друг команды сейнера «Наргин».
- Ну, бывай, друган, – попрощался я с ним.
С тех пор прошло двадцать лет. На островах, да и в Приморье мне побывать больше не довелось. Как сложилась судьба меньшего брата, не знаю. Но как он находил нас, и почему посторонние люди назвали его почти так же, как мы- известно лишь Душману.