О бедном еврее замолвите слово...
Придумывая ему имя, его родители, вероятно, меньше всего думали о житейских невзгодах, которые выпадут ему на непростом и чреватом неприятностями жизненном пути... Мало того, что его фамилия была Канцельсон, а отчество — Соломонович, так они еще имя дали ему — Абрам!
Сказать ради справедливости, это неудобоваримое сочетание в их родном городе, которым являлась Одесса, ничуть не беспокоило слабого здоровьем мальчика, ибо Канцельсонов в их дворе было аж три семьи, в каждой из них было обязательно по Абраму, из коих двое имели отчество Соломонович... В школе же, где он учился в третьем классе, половина его одноклассников имели очень похожие фамилии...
Но сразу после войны папе Соломону очень захотелось переехать в Москву, где жил двоюродный брат его жены, Мойша, или по-русски, Михаил, с фамилией Рискин, работавший в парикмахерской в переулке совсем рядом с Кремлем...
Именно это обстоятельство подвигло папу Канцельсона ехать в Москву, чтобы устроиться там бухгалтером куда угодно, лишь бы избежать рутинной и неблагодарной работы в одесской артели «Промкооперация», изготовлявшей — что бы вы думали? - меховые шапки из цигейки!
А Соломон Канцельсон был в Одессе выдающимся бухгалтером, потому что ни разу не сидел в тюрьме, а баланс у него всегда сходился тютелька в тютельку.
- Сёма, езжай, ради Бога, в Москву! - говорил ему по-дружески Рувим Аугенблик, скрипач, игравший в похоронном оркестре. - Там через год ты станешь наркомом финансов, ручаюсь за каждое свое слово...
И они поехали в Москву...
Место, где они стали жить, называлось Москвой только самими обитателями десятка бараков, стоявших на самом отшибе Великого Города, да еще в документах, определявших его границы и право на прописку... В остальном же оно было известно как «Бараки Стройтреста». Номер какой-то еще был у этого стройтреста, очень длинный...
В этом тресте и работал теперь Соломон Канцельсон, заместителем главного бухгалтера... За что имел имел приличный оклад и отдельную комнату в бараке для ИТР, то есть инженерно-технических работников.
А его сын, герой нашего рассказа, пошел в школу, располагавшуюся в двух километрах от бараков в обшарпанном, но зато кирпичном здании..
И вот здесь начались его настоящие мучения, с которыми пришлось бороться не на шутку всей его семье...
Когда учительница Екатерина Дмитриевна ввела его в класс и сказала детям, что теперь теперь с ними будет учиться Канцельсон Абрам, все почему-то громко засмеялись, а с задней парты раздался басистый голос какого-то переростка — второгодника:
- Канцельсон, а сколько у тебя кальсон?
Следом последовал совсем уж угрожающий вопрос со стороны хилого, но очень развязного мальца хулиганской внешности:
- Абрам, хочешь в рыло дам?
С таким отношением к его личности он до сих пор не сталкивался, и ему сразу захотелось совершить два прямо противоположных поступка: убежать или подраться. Но, как оказалось, оба этих поступка были просто нереальны: убежать он не мог, потому что его крепко держала за руку Екатерина Дмитриевна, а драться он не умел, так как был примерным ребенком в семье и школе.
Учительница посадила Абрама за одну парту с тем самым громилой, который интересовался его кальсонами. Судя по наколке на руке, его звали Вова. Фамилию соседа он узнал при перекличке — Шутов.
Едва учительница повернулась к доске, чтобы записать число, Вова Шутов достал из кармана финку и воткнул ее в парту, сказав грозным шепотом:
- Залезешь на мою половину, получишь пенделя!
Что такое «пендель», Абрамчик не знал, но убрал локти с парты совсем, так как пространство, отведенное ему соседом, было чересчур крохотным.
На переменке стали претворяться в жизнь и другие угрозы: хулиганистый заморыш по прозвищу Шкет отпустил ему две хорошие затрещины, когда Абрамчик проходил мимо его парты в коридор, где, как он надеялся, не знали, кто он такой... Но надежды мальчика не оправдались: там сразу обозвали его «кальсоном» и и спели песенку про Абрама и Моню, которые шли в Одессе «на шухер»...
Вечером за ужином он сразу объявил, что в школу больше не пойдет. В ответ на папино «Почему?» он честно и подробно рассказал о своих злоключениях, и тогда папа встал и сказал гневно:
- Тогда туда пойду я!
На что мама Роза ответила ему увещевающе , но твердо:
- Перестань, Соломон, не кипятись... Ходить туда совсем не надо... Разве ты ходил до большого начальства, когда тебя мадам Проценко помоями облила аж с третьего этажа?
А Абрамчику она сказала:
- Ты сходи туда еще пару раз, сыночек... А потом мы посмотрим... Не может быть, чтобы тебя так не любили... И спрашивается: за что?
Утром мама Роза сунула ему в портфель сверток с завтраком и шепнула, чтобы не слышал папа:
- Ты мальчика, который с тобой сидит, обязательно угости... Да и других тоже, если подойдут...
Едва он вошел в класс, как сразу понял, что навряд ли он последует маминому совету сходить в школу еще «пару раз». Внимание всех присутствующих было обращено только к нему, и оскорбления — как моральные, так и физические - сыпались градом...
Но он стойко дождался начала урока, а на перемене достал из портфеля мамин сверток...
Сначала он удивился сам, увидев, что завтрак был явно рассчитан не на него одного: почти пол-буханки черного хлеба, большой, тонко нарезанный кусок розового с прожилками сала, которое мама привезла еще с Одессы, и целых десять штук конфет- помадок...
Потом он увидел, что его сосед Вова Шутов смотрит на это богатство не то что удивленно, а просто, как на какое-то чудо, оказавшееся у них на парте по воле скатерти-самобранки, и сказал:
- Угощайся... Мне одному не съесть...
Здесь надо сразу сказать, что Вова Шутов был из очень бедной семьи, и подобное пиршество видел в первый раз за всю свою сознательную жизнь. Мама его работала в конторе стройтреста уборщицей, а отец пропал без вести на фронте, и пенсии за него они не получали. К тому же шел тогда голодный сорок седьмой год...
Но надо было знать Вову Шутова, чтобы понять, почему он не смог принять угощение от человека, которого он только что обзывал «кальсоном» и заставлял висеть на краешке парты. И, сглотнув обильную слюну, он сказал вдруг:
- Чего-то не хочется … Давай лучше Шкета угостим. А то он скоро коньки совсем откинет...
И Вова, чуть не плача от собственного великодушия, закричал на весь класс:
- Эй, Шкет, канай сюда, новенький шмат сала притаранил, угощает!
… На следующее утро, не успел Абрамчик войти в класс, как Вова Шутов вспрыгнул на парту и провозгласил:
- Слушай, малявки! Если кто из вас Канцеля тронет или обзовет как, будет со мной дело иметь! Усекли?
… И таким образом наш герой навсегда был избавлен от любых оскорблений его личности и получил совершенно безобидное прозвище «Канцель», которое спустя много лет легко трансформировалось в «Канцлер». Это случилось, когда он он стал доктором наук и возглавил институт, занимавшийся исследованиями серьезных проблем, о которых нам знать было не положено ...
фото из интернета