ВСТУПЛЕНИЕ
Предлагаю вашему вниманию глубокое погружение в мой мир. Хочу заранее предупредить – благополучное возвращение в нормальное состояние не гарантируется. Поэтому прошу всех слабонервных и, шибко умных к коим относятся все дамы женского рода, отложить чтение до лучших времён.
ДЕТСТВО (светлая печаль)!!!
Мой, дорогой читатель, я не знаю, кто ты. Но если ты читаешь эти строки, значит «провидению», было угодно так! Я же, со своей стороны, обещаю тебе, что постараюсь писать так, чтобы «скука» тебя не заела.
Итак, «поехали»: родился я 18 мая 1956 года, в поселке Маклаково, Красноярского края (ныне город Лесосибирск) естественным путем, от мамы, не обошлось, конечно, без папы (о чем свидетельствуют Родинки на одних и тех же местах). Сам момент зачатия не помню, и, слава богу! По воспоминаниям мамы все произошло на исходе дня, ближе к вечеру. Весом 3кг 650гр. Все записано в метрике, что завели в роддоме. Так, что все произошло автоматически, согласно, задумке Бога и по его сценарию. Напомню, луна, тогда была растущая в четвертой четверти, близилось полнолуние. И, то, что я Телец узнал гораздо позже. Но печать обезьянки, что поставила Обезьяна, в чей год я был рожден, видны были с рождения. Любил гримасничать. ;
Я был первым ребенком в семье и, вся родительская любовь, досталась только одному мне. Собственно говоря, я и не возражал, ввиду малости своей. Принимал всё, как есть.
На первом году жизни, со мной нянчилась баба Маня, добрейшей души человек. Рогожникова Мария Ивановна мама моей мамы, всю жизнь прожила в деревне «Рогожники» Кировской области Шарангского района, там и ныне покоится. И у матери девичья фамилия была Рогожникова. Так что, получается, по материнской линии корни надо искать там, под Йошкар-Олой в Нижегородской волости. Кстати, сказать, родной дядя мамы Рогожников Андрей Михайлович герой Советского Союза. Звание, получено во время второй Мировой Войны 27 июня 1944 года при строительстве моста через реку Днепр в районе города Могилева (Белоруссия) под огнем противника во главе отделения саперов сержант Рогожников участвовал в наведении 100-метрового плавучего моста. Несмотря на обстрел, бомбежку и смертельную усталость саперов, мост был сооружен за одну ночь. Действия саперов обеспечили своевременную переправу частей дивизии. За что был представлен к присвоению звания Героя Советского Союза[3][4]. Медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза № 5475 (24.03.1945). Информация из википедии. А родной ее отец (мой дед) погиб в 1942 году защищая Ленинград. Кстати сказать, и дед по отцовской линии также погиб, но защищая Сталинград в том же памятном 1942 году.
Затем, перевезла меня баба Маня к себе в деревню, сразу после отлучения от материнской груди. Самые первые воспоминания: деревенские: на меня налетела гусыня, шествующая со своим выводком по своим свойским делам, видимо я чем-то им мешал, хотя шел по другой стороне дороге, но навстречу им. С громким шипением, крича и гогоча с расправленными крыльями, она стала меня щипать и бить крыльями. До сих пор помню – этот СТРАХ!!! А было мне в ту пору около двух лет. Вспоминаются лужи и канавы, где мы (ребятня) купались и ловили головастиков и как лазили на пришкольный участок со старшими, таскать первую морковку. Ох, и вкусная была! А старшие развлекались надо мной, ты ниже-ниже, по-пластунски, не выпячивай жопу ;, не то сторож заметит, пальнет солью из дробовика. Короче, потешались надо мной. Старшим был и Мишка, старше меня, аж на три года, сын старшей сестры мамы - Галины, которую я величал как Мама Галя и никак иначе. Там меня и крестили. И я благодарен бабе Мане, что она это сделала, тайком от родителей. Тот алюминиевый крестик, каким-то чудом сохранился, и сейчас он на мне.
Последние воспоминания той поры: встреча Пасхи в 1959 года. Помню, полон дом «божьих одуванчиков»: кто просвиры делает, кто кутью, кто пасху, а некоторые свечи заливают желтым парафином (нечищеным), в предварительно скатанные газетные трубочки с продетым внутри фитилем. И для нас, малышей, заливали «сахарных петушков»;. Настоящее послевоенное лакомство. И еще кормили рисом с изюмом. Вкуснотища, неописуемая ;!!!
Вернулся в Маклаково, к родителям уже возмужавшим «мужичком» Мама вспоминает: Все ходил, пузо, вперед и похлопывал себя по бокам. Все говорил: «домой надо», как-то, по-деловому, что всем становилось смешно. ;
Вот тогда-то, учили меня говорить. Родители, со смехом вспоминают это время. Почему-то я не мог выговорить вагон, у меня всё выходил ва – ба – гон. Вот оно, влияние Бабушки. Дальше пошло без заминки, как по маслу. Рано освоил я и буквы и слова начал читать лет с пяти или чуть раньше.
Но без Деда я не остался. Его заменил Прадед – Масунов Иван Кириллович. Вот тут надо тормознуться, и посвятить главу моему прадеду, право, он того стоит. Ведь если бы не он, то вряд ли его дочка Пелагея смогла народить девять детей и поднять их. Да еще в лихолетье, т.е. в предвоенные и сразу после, годы.
Как Иван ходил счастье искать.
Родился у Кирилла и Марии сын, первой была дочка, Мотькой кликали ее. Рады были без меры. И назвали его Ваней. Шел, в ту пору 1881 год. Рано в те времена взрослели и суровели люди. Не обошла Судьба стороной и Ваню нашего. В 8 лет определил его отец Кирилл на работу у себя же в хозяйстве. Платил немного, считая «Много ли пацану, надо». А Ванькина душа все к музыке рвалась, и, пришел тот срок – когда Иван купил Гармонь вместо подарка родителю (заведено было так). На этой почве, Разругавшись с родителем, прихватив гармонь и небольшой ящичек со своими инструментами - покинул он отчий дом в неполные 14 лет, пошел Счастья искать. Сначала в столицу стопы свои направил, благо недалече было из Вятской губернии. По дороге то к одной Артели прибьется то к другой. Так до Москвы и дошел. Даже капиталец наработал. В Москве, поинтересовавшись, Где найти хорошую работу? Все указали: «Вон Царь железную дорогу на Восток ведет» там, иди, ищи. И деньги, справно платит. И пошел, наш Ваня, на Восток. Благо, с пути не сбиться: рельсы да шпалы, как нить Ариадны всегда путь укажут!
Долго ли, коротко ли, но дошел Иван, аж до самого Харбина и, (ныне город Хабаровск) там его японцы пленили.
Жестокость японцев поразила его. Чуть, маленько не так, сразу пулю в висок. Война была русско-японская, 1905-1907гг. Но и здесь ему Судьба улыбнулась. Однажды япошки выстроили всех, и, через переводчика спрашивают: мастеровые есть? Все притихли, так как уже начали привыкать к японским провокациям вроде, кто хочет домой, и расстреливали всех вызвавшихся. Но здесь Иван Кириллович сделал шаг вперед, и оказался среди двух десятков других. Далее спрашивают, кто умеет делать рамы. Осталось человек пять, и Иван среди них. Длительное скитание по Артелям приучило его выполнять любую работу, и окна у него ладные получались, главное заказчикам нравились. Но тут другое: одно дело своим угодить, а здесь Японцам, и неволе. Японцам тем, что и разбой, и изощренные убийства и, самоубийства – возвели в ранг спорта. Выдали им материал из чего делать, ну а инструмент у каждого свой был, и дали три дня сроку. Каждый сам строил свою раму…. Дальнейших указаний не поступало.
На третий день, спрашивают. Мол, у кого изделие готово? Вызвался один, повели его японцы в казарму вместе с изделием. Через полчаса выводят его, и еще возмущенного, что-то кричащего расстреливают, прямо на крыльце, излюбленным, способом – пулю в висок. И со вторым – та же картина. Третьим пошел Иван Кириллович. Сначала завели к начальнику вместе с рамой, тот поцокав языком, дал указание конвоирам. Повели дальше. Приводят в казарменный туалет и говорят: здесь место твоей раме. Дальше со слов Деда, что он рассказывал моему отцу. Тут я смякитил, что возмущение двух предыдущих исходило отсюда, ведь они всю Душу вложили в раму. И им тяжело было услышать, что оконная рама – место «ширмы в сортире». Далее ему дали «заказ» на изготовление двух десятков таких же рам – ширм. Наконец, настал тот день, когда работу приняли японцы. Конвойный получил задание и повел его на выход. Выйдя из казармы через переводчика, извещают, что Масунов Иван Кириллович СВОБОДЕН!!! Видя его недоумение, говорят:
- там восток, можешь идти к нашим,
- а там Русь, показывая на запад, и плюет в эту сторону.
Слегка ошалевший, после трехлетнего плена, Иван поворачивает на запад и шагает…, все еще, ожидая пули вдогонку. Но и на этот раз, обошлось. Дошел он до поворота и, все еще не веря, пустился вприсядку, СВОБОДЕЕЕН, Я - СВОБОДЕН!!! Отдышавшись, смастерил дудочку и затянул песню радости, та, что шла прямо из души. Но в ней нет-нет, да и проскакивали нотки тревоги. Так, не спеша, пройдя день пути, убедившись, что погони нет, значит и опасности никакой. Ящичек с инструментами при мне – значит, Не пропадем.
«Живы будем, не помрем»! сказал Иван. Так пошел Иван Кириллович в обратный путь, в дороге подряжаясь на любые работы. То с Артелью, дом поставят, то сам огород вспашет, никакой работой не брезговал. Раз в районе Нерчинского острога видит, дом горит. Хотел помочь погасить огонь, - да куда там, пламя занялось так, что не подойти, ближе пяти метров. Дом сгорел. - Но остались, женщина с девочкой стоять. Выяснилось: что это был их дом. И что теперь делать, ума не приложат. Не долго, думал Иван, решил – останусь. Да и девчушка приглянулась. Так встретил Иван свою суженную – Марью Ивановну.
Устроился на работу – на железную дорогу, плотником. И справка даже сохранилась (см. хх). Марию Ивановну, я уже не помню, но фотокарточка сохранилась в семейном альбоме (…). Рано она умерла, но успела родить дочку Пелагею, (7мая1907года).
Единственная радость для Ивана, свет в оконце. Он с нее все «пылинки» сдувал. Образование дал. (9 классов школы, с учительским уклоном), Затем, курсы по ликбезу – там она и познакомилась с Шипицыным Андреем Ивановичем. Школа и курсы давали ей право преподавания в школе. Вот дописал я до этого места и, … надолго призадумался! Но мой Дух советует, Пиши как есть, Правду говорить Легко, и Приятно, как писал Булгаков в книге «Мастер и Маргарита» вкладывая в уста Иешуа. Ведь любая, правда – лучше красивого вымысла! Все дело в том, что я не любил бабу Полю. Холодом от нее веяло, как будто от чужой тётки. Она обижалась на меня, когда я ее называл баба Поля, какая я тебе баба, - зови меня Бабуся! Потом (много позже), долго ковыряясь в душе, я понял, почему так. Она сама родила последнего ребёнка в 1943 году. И считала себя «Ещё – молодухой»!!! А первый ее ребенок была Людмила (1926г.р.), затем Клара, Николай и, наконец, Леопольд (1933г/р.) – мой отец. Так что он был четвертым по счету, но не последним, как вы уже поняли. Она, на революционной волне «за раскрепощение женщины», развелась с Шипицыным Андреем (1935г.) и вышла замуж за Шиндорикова Константина – военного по профессии, Дебошира, и пьяницу, по натуре. Он соблазнил её большой зарплатой.
Родив от него еще четверых, Вера (1935), Александр (1936), Борис (1939), Юрий (1940), а после гибели Шиндорикова в том же, злосчастном 1942 году, быстренько нашла ухажера, хахаля по простому. И уже от него родила последнего девятого, Володьку в 1943 году. Отец так вспоминает: - Вдруг у нас появился в доме, мешок муки, а следом и Вовочка. Вот так прервала война песню, любви и согласия и поселила – раздоры, и зависть. Так оно и было: - после развода, детей поделили младшего Леопольда, ему в ту пору было около двух лет, оставили с матерью, ну а Людмила ей в ту пору было одиннадцать, сама решила остаться, уже на вокзале. Только вот Шиндориков, не усыновил их. Что, впоследствии отразилось на детях. Война и карточная система, порождала зависть Шидориковых детей к Шипицыновским. Отец часто вспоминал детские упрёки Веры, что без вас нам бы жилось сытнее.
Вот дописал до этого места. И как «гора с плеч». - Легко, осуждать других. Но, не зря в Библии говориться: - не суди, да не судим, будешь! Кто я таков буду, если начну осуждать своих Богов. А предки мои, для меня, именно таковыми и являются.
Вот и прадед на меня оказал такое влияние, что только сейчас начинаю осознавать всю мощь его.
Масунов Иван Кириллович дожил до лета 1964 года. Мои воспоминания о нём только Светлые. В первых он переехал из Нерчинска в Красный завод, что на реке Чулым под Ачинском в злополучном 1935 году. Затем, после Войны, когда Леопольд окончил Красноярский техникум по лесопилению и получил направление в Маклаково, к нему, как к старшему в семье мужчине, начали подтягиваться остальные братья и сестры. Тогда же, переехал Иван Кириллович. Купил себе домик, что по ул. Фрунзе. Мы в ту пору жили на параллельной улице Котовского, что на две улицы дальше от центра.
Дом, хоть и небольшой, но с русской печкой в одной комнате. А вторая была приспособлена как общая. В ней стояли: кровать бабушки, сундук деда, и швейная машинка фирмы Зингер с ножным приводом, да, еще висели ходики с кукушкой и длинными цепями и гирями на конце. Вот, собственно, и все убранство. Сам же дед спал на печи. В этом домике, частенько собирались всей семьей, и каждый со своими семьями по праздникам, пели песни и, радовались «новой жизни». Песни протяжные, ямщицкие, да про степь забайкальскую, про славное море «священный Байкал». Пели еще песни современные того времени. Еще помню песни залихватские. Про фартового «рубаху – парня», что в красной рубашеночке, и про Костю моряка, что из Одессы.
Я помню этот дом, словно это было, вчера! Помню Черемуху, растущую у соседей слева. Помню: крылечко, колонку, что установил отец, тропинку к крыльцу, что выстелена дощечками дедом и 9 тополей, что посадил дед по улице, (по количеству детей Пелагеи). А с главной ценностью, мастерская, устроенная в дровянике, дедом. Мне показал отец, уже после смерти деда. Там, я впервые узнал, чем отличается рубанок от фуганка, и полурубанка и шерхебеля. Что такое, лучковая пила и коловорот. Весь инструмент дед мастерил сам и мерительные не были исключением. Меня до сих пор восхищают «Перья» для коловорота изготовленные им самим.
До самой смерти дед все мастерил. У нас долго служили его бочки, изготовленные им из кедра перед своей кончиной, не один десяток лет.
Помню, как мы с ним играли в шашки и в Чапаева на шахматной доске. Умер голодной смертью – от рака пищевода. ; Не приведи Господи к такой кончине. Помню и сами похороны, и могилку, вблизи железно – дорожной станции на песчаном взгорочке, откуда хорошо слышно гудки паровозов.
Но запомнился он мне, (мальчишке по сути), тем, что для меня, смастерил самострел, сейчас бы сказали арбалет. Хорошо сделанное ружье с луком на конце. Став постарше, я много раз пытался повторить конструкцию. Да мои самострелы стреляли и дальше, и точнее, потому как я приспособил вместо лука резину от велосипедных камер, но того дедовского шарма – не получалось! ;
И, когда играли в шашки, он так мастерски мне поддавался, что я искренне верил в свои способности. ;. С Отцом мы тоже играли, но он не любил проигрывать, и страшно сердился, когда такое изредка случалось. Родители вовремя заметили мое стремление к рисованию. Купили мне коробки цветных карандашей «Искусство» и бумаги. На мое желание послать их в журнал «Веселые картинки» ответили: - Вот нарисуешь сто рисунков – пошлем. И, я, окрыленный надеждой, старался и совершенствовался. ;
Рисовал, как и все ребятишки того времени ракеты и космонавтов, ну и конечно корабли и катера, те что видел на Енисее. Военная тематика меня не интересовала. Поэтому рисунков про войнушку у меня не было, а вот космонавт, раскачивающийся на качелях, подвешенных за луну – это моя излюбленная тематика.
***
Дальше, больше! Меня всегда разбирало любопытство, как говорит радио? Часами просиживал у старенького Рекорда всё, заглядывая за стекло настройки: - где же там прячутся человечки? Мое воображение, именно так рисовало, принцип радиовещания! ;
Затем, поняв, что радиоприемник связан с внешним миром только шнуром питания. Я решил исследовать саму розетку. ; Не долго, думая, решил проверить гвоздиком, засовывая то в одну дырочку, то в другую. Так как ничего не происходило, а гвоздики еще были – решил взять второй. И, когда я левой рукой вставил гвоздик в один полюс розетки, а правой в другой … произошел - БАААХххХ. Очнулся, уже на полу, в двух метрах от розетки. ; И что, вы думаете, я прекратил свои исследования. Нет, нет и еще раз нет!!! Любопытство было сильнее меня. Врожденное упрямство в сочетании с любопытством, влекли меня по жизни и дальше!
Да, чтобы закончить повествование о бабе Поле. Мне она запомнилась как волевая женщина, с папиросой во рту (мода старого времени). Она мне ни на что не жаловалась. Хотя проблем было море. Пенсию она не получала, и только, выросшие дети, помогали ей: кто пять, кто десять, а иногда и двадцать пять рублей высылали ей ежемесячно. Год её смерти 1979 август месяц. Я приехал к родителям на летние каникулы, учась в Ленинградском Университете. Зашел к ней на Фрунзе. Она мне рассказала, как и почему застрелился Юрка Луста, муж Шиндориковой Веры. Сказала примерно, так: Схватил «гриппер» и запаниковал так, что свет не мил стал, потом, Поставила грампластинку. Слова песни такие:
Качает, качает, качает
Задира-ветер фонари над головой.
Шагает, шагает, шагает
Весёлый парень по весенней мостовой.
Листает, листает, листает,
Учебник физики листает на ходу.
Не знает, не знает, не знает,
Что каждым утром я вслед за ним иду!
Прошёл листопад, а потом снегопад,
И снова ручьи по асфальту шумят.
И почки, как свечи, на ветках зажглись.
Ну, хватит зубрить, я прошу, оглянись!
И снова качает, качает
Задира-ветер фонари над головой.
И снова шагает, шагает
Весёлый парень по весенней мостовой.
И снова листает, листает,
Учебник химии листает на ходу.
Думаю, что намекала, пора жениться. А ведь так и случилось. 25 декабря 1979 года справили Свадьбу.
Не успели похоронить Пелагею Ивановну, поползли слухи: мол, Раиса, жена Бориса Шиндорикова толкнула ее и она, при падении стукнулась головой о железное ведро. Райка, известная алкоголичка, и частенько наведывалась к бабе Поле пропустить стакан вина или водочки. Но сама она, отрицала все обвинения в свой адрес. Говорила с ее гипертонией, даже близко нельзя подходить к малине, а она ее наелась. Бог им судья, тем более, что в живых никого уж нет.
Что-то я сильно отвлекся. ; Вернемся в мое детство. ;.
Рождение Брата.
20 августа 1964 года у меня появился брат. Это произошло там же на улице Котовского. Нет, конечно же, в роддоме, просто мы тогда жили там. Год памятный своими событиями. Первое – в июле мой прадед ушел от нас в мир иной, в следующее измерение. В августе родился Братишка Андрейка, названный по моей просьбе. И, наконец, третье событие – в ноябре месяце, переезд в Новоенисейск в полученную трехкомнатную квартиру.
Мы переехали в Новоенисейск, поселок, что ближе на 7 километров к Енисейску (Новоенисейск, Маклаково, и Новомаклаково – позже объединили в город Лесосибирск) здравствующий и поныне. Там три мощных комбината по лесопилению. Это сейчас они конкуренты, а при СССР – братьями были.
Отец, неполных тридцати лет, стал начальником профкома комбината с соответствующими регалиями (провели телефон на дом). И, когда директора Маклаковского комбината Горна Владимира Михайловича перевели директором Новоенисейского комбината, то он за собой переманил и людей, которых он знал и уважал. Мой отец не был исключением. В Новоенисейске нам дали от государства новую трехкомнатную квартиру в самом центре поселка во втором построенном кирпичном доме по улице 40 лет Октября. Он и по сей день остается центром всего поселка.
С Горнами Владимиром Михайловичем и Марией Павловной, родители дружили семьями очень давно. И дочь у них старшая Ольга была на год старше меня, а младшая Татьяна на год младше Андрейки. Запомнились мне и совместные походы на лыжах по выходным. И фотографии в семейном альбоме сохранились. А жили они по Фрунзе, аккурат против дома прадеда.
Год 1963, запомнился мне тем, что родители взяли меня в поездку к Черному морю, конкретнее в Анапу. Ехали поездом, с пересадкой в Москве. Так вот, мне удалось побывать и в Москве и в Анапе. ;!!! В Москве, пересадку отец на вечернее время закомпостировал, а приехали мы рано утром, так что целый день, бродили по Москве: и на красной площади были, и Царь колокол видели, и мавзолей, и могилы членов политбюро. Короче говоря – от казни стрельцов, до тогдашнего Бомонда. Все они в одном месте собраны. Но поездка в Анапу затмила всё. Я, потом, года три всё просился туда.
Запомнился мне и день переезда, последние дни ноября 1964 года, было уже холодно и дул северный ветер. И запомнился мне из-за своего же упрямства. Дело было так: Перевезли мы на грузовой машине свои пожитки, помогали нам братья отца: Луста Юрий и Шиндориков Борис. Обратно вернулись автобусом. Отец, как полагается, накрыл стол, чтобы отблагодарить помощников. Пока «суть да дело» Приняли на грудь, а темнеет рано. Короче развезло братцев, и, не смотря на мои уговоры, что пора ехать. Находились отговорки, все новые и новые.
Короче говоря, я плюнул на их пьяный разговор, и пошел пешком в Новоенисейск. Дорога не дальняя, тем более я только за сегодняшний день дважды там побывал. Вышел на трассу и, потопал пешкодралом пытаясь остановить «попутку». Да куда там. Вот тут ветер северный и задул вдоль Енисея - навстречу в лицо. Нахлобучив шапку, то одним боком то другим, уж и не помню, как добежал до места. Дошел до дома, рассказал, как все было. А отца все еще не было, «базар продолжался». Мама дала поужинать и я, слегка обогревшись, побежал во двор. Исследовать новую местность, 4 этаж, так высоко, казалось. Но на месте, осмотревшись, все оказалось рядом: и магазин, и школа, и стадион, не то что в Маклаково, где и школа и каток, были в центре на улице Пирогова, а мы жили на Котовского, что на окраине (улица одним концом) в болото упиралась. На новом же месте, велась стройка, третий дом возводили четырехэтажку, как и наш. На стройке стоял кран. И, какой-то чёрт, меня подтолкнул забраться на этот кран. Высота была на уровне пятиэтажки. Это сейчас, когда, пишу эти строки. Живу на 17 этаже, мне уже не кажется, что это высоко, но тогда, живущему земле мальчишке, казалось, что совершил, какой – то подвиг!!!
Забравшись на кран, мне этого показалось мало, и, перебравшись на стрелу, дошел до самого конца. В валенках неудобно лазить, заключил я ;! Неспешно слез вниз, пошел домой. Тут и отец подъехал. Мама устроила ему «головомойку».
Новая жизнь.
Короче, день прошел. На следующий день, началась – «новая жизнь». Печку топить не надо, воду из колодца не надо таскать. За молоком ходить не надо. Осталась только она обязанность - «Мусор вынести».
Я это и обязанностью не считал. Так, «мелкие хлопоты». Появились и друзья: мальчишки с нашего дома. Сашка Карих из двухкомнатной – сосед по площадке. Мальчишка, на год младше меня, но такой крепкий Бутуз. Мы с ним, частенько «возню» устраивали. На полу боролись. Силы примерно равные, и с переменным успехом, то он, то я – оказывались наверху. А во втором подъезде также на четвертом этаже – жил Сашка Трипель, сын зам. Директора комбината. Мой ровесник, и большой умелец «погонять мяч». Там где он появлялся – всегда образовывалась футбольная команда. Трипель был из обрусевших немцев он, как и сам Горн. У ниппелей, как мальчишки его прозвали, семья была большая, по советским меркам. Кроме Сашки еще были три сестренки: одна старше его и две поменьше. Самая маленькая шести лет от роду. Симпатичная такая девчушка и забавная вместе с тем. Аней звали её. Короче подружился я с ними. В гости стали ходить друг к дружке. Сначала все бегали, через улицу из подъезда в подъезд. Но, потом, обнаружили новый путь, через чердак. Зимой, так и одеваться не надо. Перебежал по чердаку и уже на месте ;! Из моей комнаты так вообще перестукиваться можно было. Так и жили помаленьку, не спеша. Тут и лето подоспело. Лето в Сибири хоть короткое, но жаркое. Купаться охота – вот я начал осваивать новые территории. Сначала ходил в сторону Маклаково на карьерах плескаться. Вода в них теплее, чем в Енисее и прогревается раньше. Но это быстро надоело. Начал осваивать Енисей. Стоит только через дорогу перейти и вот ОН красавец. В то время Енисей еще не перегородили, вода была гораздо теплее.
С высокого берега, с левого, далеко видно. Видно и Маклаковский (справа) и Ноенисейский (слева) комбинаты работают. Делают из бон, огромные кошели и ловят бревна, которые сплавляют по Енисею. Метров 50-70 спустишься и «купайся-не хочу» Плавать, не умел в то время.
Старшие мальчишки, подкараулив меня, когда я забрался на последнюю связку бревен – возьми да отвяжи её. Увидев, что назад пути нет, а бону все сильнее уносит от берега, единственное правильное решение – прыгнуть в воду. До спасительного берега проплыл пулей, а это метров 20-30. Вот с тех пор я и научился плавать. Как говориться, не было бы счастья – да несчастье помогло.
В большой комнате, зале, по советскому времени, был балкон, и я его приспособил – вместо читального зала, раньше выходил на улицу, и там все лето читал. Любил лежа на солнышке почитать;. Также любил делать тайники в поленнице из дров. Но новое место не позволяло, а привычки к «свободе» остались. Короче говоря, выносил старенькое одеяло на балкон и читал приобретенные отцом книги. Я их запомнил – именно в то лето, это были труды Карла Линнея и Чарльза Дарвина «Происхождение видов». Вообще, отец очень много книг приобретал в то время. Видимо в свое детство многое упустил, а сейчас наверстывал упущенные пробелы. Интересы его были обширные, от сказок до Спинозы. Сказки я проглатывал мгновенно, а скучного Дарвина половину лета мучил. Толстая такая – листов больше 600.
Вообще, то время – самое замечательное. Ничего особенного не происходило. А помню каждое мгновение. Наверно потому, что было «в первый раз». В первый раз уехал в Енисейск за пистонами для пистолета. Без разрешения родителей. До Енисейска то добрался легко, а обратно пришлось идти 30 километров пешком, Так как билеты надо брать заранее. А не по прибытию автобуса. Отец в первый раз покрасил стены в разные цвета. И впервые смастерил лампу дневного света для меня. Впервые смастерил стеллаж для библиотеки в зале, Т.к. книг уже скопилось уйма.
Он нашел способ – приобретения книг, по подписке. Весь стеллаж, от пола до потолка, был забит книгами. Чего там только не было: Сначала я прочитал все сказки – от русских народных, украинских и белорусских. Затем взялся за китайские и японские. Надолго застрял на арабских сказках. «Тысяча и одна ночь», была и такая.
Если наши сказки, славянские, написаны, как под копирку. То своеобразие китайских, а тем более арабских – очевидно сразу же. Да были и экзотические – типа «Сказки народов севера», «Африканские сказки».
Если короче, то имея такую библиотеку под руками, я и поселковую не посещал. Пробовал читать: и Куприна, и Бальзака, и Золя, и Тургенева, и Бажова, и Уэльса, и Конан Дойла. Со сказок я постепенно перешел на фантастику. Как то больше нравилось, да и отец выписал книги из серии, «библиотека современной фантастики». Где я и познакомился с американскими писателями типа Рея Брэдбери.
Так бы и продолжалось вечно, но тут вмешалась Судьба, и внесла свои коррективы.
Андрюха оказался очень болезненным мальчиком. Простуду подхватывал мгновенно, не минул его и лишай, и прочие болячки. ; В те, детские годы, запомнился мне весь перемазанный зеленкой. Врачи рекомендовали ему – сменить климат, соответственно и родителям тоже. Отец основательно подошел к проблеме. Купил множество карт и путеводителей, где мы, в том числе и я, ползали по ним, расстеленными на полу, выискивали куда переехать. Сначала рассматривали Кременчуг. Но потом победил Краснодарский край. Конкретно город – курорт «Горячий ключ». Сначала мама уехала с Андрюхой, на разведку, мягко говоря. Это был 1966 год. Купила там дом, затем и нас вызвала.
Скоро сказка сказывается, но дела так не делаются. Отец, оставшись со мной, начал пристраивать библиотеку. Не везти же её с собой. Мне до слёз – жалко было. Ведь там же были и полное собрание и Тургенева, и Льва Толстого, и Герберта Уэльса, и Куприна, и Эмиля Золя, и Конан Дойла. Все и не упомнишь. Да, следует упомянуть, 12-ти томник «Детской энциклопедии».
В то время продажи не было, да и ценителей не было. Только поселковая библиотека и приняла в дар. Но и те – оценили ее как утиль, за всё было выплачено полторы тысячи рублей. Но тогда это были деньги, по официальному курсу доллар приравнивался 90 копейкам.
Недальновидный Хрущев и не таких дел понавытворял.
Кратко говоря, после отъезда мамы. Отец попал в больницу с желтухой, а мне пришлось жить у бабушки на ул. Фрунзе 15, сменив и школу. А потом и в семье Юрия Луста, мужа Веры. Помню, тогда показывали, по телевизору цыганский сериал, тетя Вера его очень любила, не пропускала ни одной серии, часто говорила: - ну какая это Цыганка, или – разве это цыганка. Были у них и дети Олег в возрасте пяти лет и Анатолий - грудной еще. Но, как говорится, Все пройдет – прошло и это. И в феврале 1967 года, мы уехали на Кубань.