Виктора Силина, десятилетнего мальчишку, приняли в пионеры 22-го апреля 1963-го года в небольшом волжском городке, но летом он подружился с хулиганами, и его чуть не убили из-за карточного долга. Сбор металлома и другие пионерские дела несколько исправили парня, а отдых в пионерлагере запомнился ему надолго.
Глава 3. Измены отца. Снова хулиган Петька. Пацанские войны. Первая любовь. Связь с пионервожатой.
1.
Всему бывает конец, закончилось и весёлое пионерское лето. Загоревшие, хорошо отдохнувшие ребята вернулись к учебникам и тетрадям. Сколько было радости и смеха первого сентября, сколько рассказов о минувшем лете! Но страсти понемногу улеглись, и школьная жизнь вошла в свою обычную колею.
Отец Виктора Анатолий Петрович работал руководителем подразделения на заводе. Все домашние давно привыкли, что он часто возвращался домой за полночь, вечно был занят, поэтому старались без надобности главу семьи не беспокоить. Но однажды вездесущая соседка-сплетница увидела его на улице в сопровождении посторонней молодой женщины. По городу поползли слухи, а супруга Анатолия, многодетная мать, проведя короткое расследование, со слезами на глазах обратилась с жалобой в заводской партком.
Парторг поговорил с Силиным, но тот наотрез отказался расставаться с любовницей. Более того, он стал говорить о чувствах, о психологической несовместимости с женой, заявил, что бросит семью и будет жить у своей новой пассии. Ясно, что лидер коммунистов не мог допустить подобного морального разложения в своих рядах. Поэтому на очередном собрании партийного комитета в повестку дня было включено персональное дело руководителя производства, отца троих детей Анатолия Силина.
В большом кабинете за длинным столом расположились члены парткома. Виновный в амурных делах сидел чуть в сторонке от остальных, у стенки. Зачитали полное слёз и отчаяния письмо его супруги и дали провинившемуся слово для объяснений.
– Товарищи, – начал он свою сумбурную речь, – мне трудно выразить словами все мои чувства, я знаю, что поступил плохо. Но поймите и вы меня. Эта женщина… Я не могу без неё жить. А моя жена… как она могла, как посмела написать эту кляузу! Почти не поговорив со мной, буквально через голову! И после этого предательства вы предлагаете мне жить с ней бок о бок? Да я её видеть не могу! В общем, подруга моя отвечает мне взаимностью, мы любим друг друга, и лучший выход из создавшегося положения – это развод и образование новой семьи.
– Так, так, так, а как же дети? – поставила вопрос ребром председатель профкома – единственная женщина в этой сугубо мужской компании.
– Дети? – Переспросил неверный муж. – Я буду выплачивать им алименты, буду помогать…
– Нет, а кто будет воспитывать ваших детей? У вас два мальчика, им нужна крепкая отцовская рука. А девочка? Она тоже будет расти без отца по вашей прихоти? Мы в школах стараемся увеличить число мужчин-преподавателей, а вы родных детей хотите оставить без своей опеки?!
– Я буду забирать их по выходным, я буду с ними…
– Достаточно, – оборвала его предпрофкома. – Мне всё ясно.
Слово взял начальник отдела кадров:
– Товарищи, мне на минуту показалось, что перед нами сидит не руководитель достаточно высокого ранга, не член Партии, а провинившийся школьник. Что за детский лепет? Что за выходки такие? Настоящие коммунисты жизни свои кладут, преодолевают любые трудности в борьбе за светлое будущее. КПСС поставила перед нами задачу – за двадцать лет построить Коммунизм – передовой общественный строй, при котором все граждане должны быть морально устойчивы и сознательно трудиться на благо нашего общества. Но товарищу Силину глубоко плевать и на Партию, и на её грандиозные планы. Какой пример он подаёт своим подчинённым? Расслабился, расслюнявился, будто паршивый интеллигент! Думаю, если он не возьмёт себя в руки, не наладит семейную жизнь, то на следующем заседании нам придётся принимать решение о его исключении из рядов КПСС.
Оратор замолчал, наступила тягостная пауза. Обвинения в том, что Анатолий не следует линии Партии, были достаточно серьёзны и действительно могли привести к потере партбилета. И как следствие – к разжалованию в рядовые инженеры. Это была реальная угроза, и Силину стало не по себе. Но тут вмешался парторг:
– Значит так, дорогой ты наш товарищ, мы тебя в обиду не дадим, но и ты не смей позорить Партию Ленина. Живи в семье, и чтобы я ни о каких разводах больше не слышал. У тебя есть дети. Думай о них, воспитывай их. И не надо здесь, понимаешь, морально разлагаться, не надо подавать дурной пример. А твоё персональное дело считаю пока что закрытым. И надеюсь, что ты возьмёшься за ум.
Возражать было бессмысленно. Силин кивнул утвердительно, повинился, ему объявили выговор, и на этом заседание парткома закончилось.
Но жизнь, не зависящая ни от каких решений, продолжалась. Все понимали, что болезнь не исчезла, не испарилась. Её просто загнали в глубину, где она тлела, временами разгораясь и превращая тёплый домашний очаг в подобие ада. Супруги тихо ненавидели друг друга и сразу после ужина разбегались по своим комнатам. Тем более что глубоко законспирированные встречи Анатолия с любовницей продолжались, и жене оставалось только молчать и терпеть. Конечно, она легко могла бы вывести супруга на чистую воду, но мысль о том, что дети останутся сиротами, удерживала её от опрометчивых поступков. Смирившись, женщина с головой ушла в работу, оставив дом на попечение няньки Тамары.
2.
Младшие совсем не заметили случившихся перемен. Только Виктор, которому шёл тринадцатый год, почти физически чувствовал холод и искусственность отношений между родителями. Однако такое положение вещей было ему с руки. Контроль ослаб, и на горизонте замаячила отобранная у него когда-то вожделенная свобода. Хулиганистый Петька снова стал его лучшим другом, несмотря на то что состоял на учёте в детской комнате милиции.
Бахвалясь своими «достижениями», глава штабистов привёл вновь обретённого приятеля в эту самую комнату, где тот ожидал увидеть некое подобие тюрьмы. Однако к его удивлению за столами сидели обычные ребята и с удовольствием резались в шашки и шахматы, а рядом в маленькой комнатушке стоял небольшой бильярд. Парни постарше при помощи единственного деревянного кия с азартом гоняли по зелёному полю металлические шары и смачно напоказ сыпали непонятными для постороннего уха специфическими бильярдными терминами.
Виктору понравилось такое времяпрепровождение. Компания здесь была сугубо мужская, прожжённая. Курили втихаря на улице, прячась за углом. Лихо сплёвывали сквозь зубы и матерились между делом, предпочитая уголовный жаргон обычной речи. Правда, если появлялся кто-то из участковых, то замолкали, соблюдая приличия. По субботам ходили в парк на танцы, где, подражая Битлз, на самодельных электрогитарах играли всеобщие кумиры – такие же ребята-старшеклассники, гордо называвшие себя группой.
В те годы молодёжь была без ума от радиопередачи «Запишите на ваши магнитофоны», где ведущий рассказывал о лучших образцах западной музыки. Там звучали необычные, ни на что не похожие мелодии. Музыканты подбирали песни полюбившихся групп, исполняя их на танцверандах и в домах культуры под восторженные вопли своих поклонников.
Старшие ребята танцевали с девушками, приходившими сюда в широких кружащихся плиссированных юбках. А пацаны помладше иногда подбрасывали под ноги танцующим растолчённый перец, после чего, хихикая, наблюдали из-за решётки танцверанды, как молоденькие красавицы то и дело отходят в сторонку и, прикрывая друг дружку, расчёсывают свои стройные прелестные ножки, обнажая то, что молодняку из темноты парка видеть было не положено.
Зимой катались на коньках, зацепившись крючком за медленно переваливающийся по дорожным кочкам автобус. Здесь главное было – вовремя отцепиться. Ходили байки об оторванной руке, обнаруженной шофёром в конце смены, но пацаны только смеялись, совершенствуя своё мастерство. Водители прекрасно знали, на каком участке маршрута можно было подцепить «зайчонка» на коньках, и ехали плавно, стараясь резко не тормозить. Но иногда под настроение рассерженный шофёр выскакивал с монтировкой, и тогда скорость улепётывающих конькобежцев становилась сравнимой со скоростями мировых рекордсменов.
3.
Периодически между районами города объявлялась война. Конечно, эрцгерцога Фердинанда не убивали, а просто грабили какого-нибудь незнакомого парня. Тот искал защиты у своих ребят, начинались разборки, потасовки и, как следствие, весь город делился на воюющие между собой районы. Вражда то тлела, будто головешки в костре, то вспыхивала с новой силой.
Однажды в плен захватили Ваську, старого дружка Виктора. Непонятно, как парнишка оказался в соседнем районе один, но вернулся он оттуда с подбитым глазом и без перочинного ножичка, который подарил ему отец на день рождения. Ребята были полны решимости отомстить обидчикам, и через какое-то время они получили такую возможность. Двое незнакомых подростков забрели на их территорию. Сначала, как обычно, самый маленький шкет «подкатил» к чужакам и попросил закурить. Слово за слово, наглеца отшили, а из-за угла появились защитники «несправедливо обиженного» и потащили незнакомцев разбираться в свой штаб.
Двери подъездов в те годы не закрывались, и подвалы двухэтажных каменных домов были в полном распоряжении городской шпаны. Конечно, эти сборища частенько ликвидировали жильцы «штабных» домов или милиция. Но воровская романтика витала в воздухе, и тусовки просто перемещались в другое место. Чтобы занять молодёжь, власти организовали множество бесплатных (!) кружков по интересам – и в школах, и в ДК, и в Доме Пионеров. А вот, поди ж ты, запретный плод во все времена был слаще – даже ребята из обеспеченных семей зачастую тянулись к уголовному миру.
Одиноко висевшая у стены лампочка освещала своим тусклым светом зимнее прибежище – штаб воюющей группировки. Захваченные чужие пацаны вели себя по-разному. Один, поменьше ростом, всё время плакал и просил его отпустить. Второй – молча, но с достоинством выполнял приказы. Сначала пленников заставили вывернуть карманы, вытряхнули на пол содержимое портфелей и забрали всё самое ценное. Во время этой процедуры молчаливый парнишка бросал ненавидящие взгляды на грабителей, а затем проворчал чуть слышно:
– Уу, гады!
Такая наглость задела Виктора за живое:
– А нашего Ваську кто бил, не гады? Не ты его бил? Кто вы такие? Лазутчики? Что здесь делаете? Ну, говори!
Парень молчал и только зыркал глазами по сторонам, ища пути к отступлению. А наш «герой», распаляясь всё больше, достал откуда-то из тёмного угла самодельный чёрный самопал и процедил сквозь зубы:
– Ну, готовься, гад! Сейчас мы тебя расстреливать будем. За Ваську. Согласен?
Маленький парнишка, увидев огнестрел, завизжал, будто поросёнок. Витёк поморщился и повернул смертоносное дуло в его сторону:
– Орёшь? Значит, станешь первым. А если не закроешь пасть, то будет ещё и больно.
Угроза подействовала. Пацан резко затих, лишь вздрагивая всем телом и всхлипывая. Было видно, что он изо всех сил пытался не зареветь снова. Его поставили к красной кирпичной стенке, завязали глаза, и Виктор, подражая киношным героям-партизанам, зачитал приговор:
– За нашего друга Ваську, избитого и ограбленного врагами! Огонь!
Он чиркнул запальной спичкой о коробок, отведя дуло своего оружия в сторону. Раздался оглушительный хлопок, усиленный замкнутым пространством подвала. Мальчишка, стоявший лицом к стене, упал на колени, и только негромкие стоны слышались из его сведённой судорогой гортани.
– Сволочи, – закричал второй «военнопленный». – Вы же его до смерти напугаете, заикой сделаете. Так вашего пацана мучили? Так?
Слёзы текли по его щекам. Но не к добру разошедшийся Виктор не унимался:
– А тебя, друг ты наш ситный, мы будем вешать.
Самопал и несколько коробков спичек Силин отдал одному из своих для перезарядки, а в руках у него появилась небольшая бельевая верёвка, которую он тут же перебросил через проходившую под потолком водопроводную трубу. Петлю накинули на шею строптивому парню, второй конец мучитель держал в руках, с силой затягивая удавку.
– Гады, сволочи, фашисты! Фашисты-ы-ы! – заорал, что было силы, несчастный, двумя руками пытаясь ослабить петлю на своём горле.
Но тут, оставив карты, вмешался ограбленный неприятелем Васька, из-за которого, собственно, и разгорелся весь этот сыр-бор. Он вырвал из рук палача верёвку, освободил истязуемых, а затем сказал своё веское слово:
– Хватит с них! Всё, валите отсюда. И чтобы больше на нашу территорию – ни ногой!
Пленники сначала неуверенно, а затем всё быстрее устремились к выходу. Но тут совершенно неожиданно раздался ещё один выстрел. Несчастные пулей вылетели из подвала, проклиная тот день и час, когда нелёгкая занесла их сюда.
– Ты что? – бросился Василий к заряжающему. – Сейчас жильцы милицию вызовут!
– Ничего, – отозвался тот, – всё нормально. Это соль. Я зарядил солью.
Но, несмотря ни на что, через несколько минут подвал опустел: никто не хотел встречаться ни с разбуженными работягами, ни со стражами порядка.
4.
Так началась новая беспощадная война между подростками двух городских районов. Ребята старались ходить группами, чтобы в случае чего можно было отбиться от неприятеля. Собравшись по несколько человек, специально шли к соседям, где отлавливали одиночек, избивали, отбирали у них деньги. Но долго так продолжаться не могло, и в один прекрасный день главари группировок, как говорится, забили друг другу большую «стрелку».
Решающее сражение состоялось на краю города в заброшенном так называемом «Корчагинском» сквере, который городские власти разбили как-то невзначай, а затем благополучно о нём забыли. Всё заросло лебедой, и только красные, будто капли крови, тюльпаны у бюста Ленина напоминали о том, что здесь могло быть место отдыха горожан.
Тёплым субботним вечером до сотни пацанов с каждой стороны собрались здесь на отшибе, среди зелени разнотравья и подросших деревьев. Пришли все, кто только мог – с гитарами, пугачами, самопалами. И, конечно, у многих были ножи и финки – красивые, с наборными ручками, с желобками для пуска крови. Их исправно поставляла в обмен на чай или самогон расположенная рядом зона.
Началось, как обычно – с ругани и оскорблений. Противоборствующие стороны стояли друг перед другом – стенка на стенку. Матерные выкрики с обеих сторон всё больше раззадоривали противников, и через каких-нибудь пятнадцать минут пацаны были готовы рвать и метать. Виктор бабахнул в воздух из своего самопала, что послужило сигналом к началу большой, подробно зафиксированной в милицейских протоколах битвы. Затрещали разрываемые в клочья вороты рубах и пиджаков, зажатые в кулаках кастеты крушили зубы и челюсти. Заранее заготовленные дубинки расшибали горячие головы, а какой-то здоровенный детина, пробивая себе дорогу с помощью зажатой в руке гитары, приговаривал вполголоса с придыханием:
– Кто сказал, что гитара не ударный инструмент?!
Битва могла продолжаться ещё долго, но тут из-за угла, отчаянно сигналя, выехал большой «чёрный воронок». Из него выскочили человек пятнадцать милиционеров и, растянувшись в цепь, под заливистые трели милицейских свистков направились к месту сражения. Вмешательство третьей силы в мгновение ока охладило пыл драчунов. Почуяв опасность, объединённые общим порывом, не разбирая своих и чужих, пацаны бросились врассыпную. Несколько десятков бойцов было задержано, раненых подобрала вовремя подоспевшая скорая помощь, а ближе к ночи по «полю брани» ходили музыканты, собирая грифы и струны вдребезги разбитых гитар, которые были в то время страшным дефицитом. Очень повезло, что все остались живы, а вот в соседнем городе блюстители порядка опоздали, и несколько молодых жизней было потеряно навсегда.
На следующий день детская комната милиции превратилась из места отдыха и игрищ в место допросов и строгих воспитательных бесед. Но для Виктора главная головомойка была не здесь, а дома с отцом, который выпорол его на этот раз по-настоящему.
5.
Конечно, теперь контроль со стороны родителей возрос, но кто может удержать парня переходного возраста от опрометчивых поступков, когда его организм перестраивается прямо на глазах, требуя кардинальных изменений во всём, переосмысления того, о чём раньше не задумывался. Юность подкралась незаметно, и жизнь нашего героя окрасилась в новые тона.
Девчонки, с которыми ребята раньше старались вообще не водиться, вдруг приобрели для них какую-то особую привлекательность. Виктор заглядывался то на одну, то на другую, выбирая, на которой остановиться. Нашёл, и с этого момента состояние влюблённости стало для него привычным, как сон, как воздух, как пища. О «своей» принцессе он думал постоянно. Нет, наш герой даже не помышлял о том, чтобы встретиться, обнять избранницу или хотя бы взять её за руку. Ему было достаточно видеть её ежедневно, и это было для него высшим блаженством.
Надо сказать, что никто из мальчишек-сверстников не знал даже слова такого – эротика. Пестики и тычинки на уроке биологии – это всё, что в этом плане давала им школа. Информации о сексе не было вообще – ни книг, ни справочников, ни журналов. Лишь тоненькая брошюрка для молодожёнов выдавалась одна на двоих – в торжественный день во дворце бракосочетания. Подростки находились в полном неведении, если не считать полулегальных многократно переписанных от руки руководств сомнительного свойства.
Сейчас трудно себе это представить, но так было. Владимир Набоков в послесловии к своему эротическому роману «Лолита», печатавшемуся за рубежом на русском языке, с сожалением заметил, что никогда, ни при каком режиме эта книга не будет издана в его чопорной родной стране. А ещё он считал советскую Россию пуританской и целомудренной. И это не было преувеличением…
Так случается иногда: в один поистине прекрасный день в голове Виктора вдруг перещёлкнулся какой-то таинственный тумблер, и он вдруг ощутил себя причастным к некоему таинству. Нет, парнишка не пытался добиться взаимности – не дёргал свою избранницу за косички, не болтал с ней на переменах, не играл в классики на асфальте, не провожал домой, держа её портфель в руке, будто священную реликвию.
Он просто её любил – до самозабвения, до боли, до ужаса, до обожания, до обожествления. Ему казалось, что избранница его – вовсе не человек, а богиня, нимфа, ангел во плоти. И подойти к ней, дотронуться до её руки, сказать ей лишнее слово – всё это представлялось Виктору величайшим блаженством, которого он – вечный раб и обожатель этого высшего существа – был попросту недостоин. Тем более, наш герой и в мыслях не посмел бы сделать с ней то, о чём говорилось в матерных выражениях, которые ему, как и другим ребятам, не раз случалось бездумно повторять, до конца не понимая их смысла. По отношению к ней это было бы святотатством, за которое могло быть одно лишь наказание – смерть.
Он не предпринимал никаких действий, а только думал о своей избраннице всегда и всюду, обострённо чувствуя, что она делает в данный момент, что будет делать через минуту, через час. Он жил этими мыслями.
6.
Учебный год подошёл к концу, и целое лето Виктор был лишён возможности лицезреть своего кумира. Поначалу ноги сами несли его к заветному жилищу, за стенами которого, он знал, обитало это неземное существо. Но она уехала отдыхать, а вскоре и его отправили в пионерлагерь, чтобы сынуля был под присмотром.
Активная пионерская жизнь вновь захватила нашего героя, и постепенно (о, ужас!) он начал забывать свою школьную нимфу, а её место стали занимать иные персонажи противоположного пола. Вечерние массовки, когда весь лагерь собирался на большой обитой крашеными досками веранде, стали для повзрослевших за зиму ребят самым любимым развлечением. «Ручеёк», другие массовые игры и танцы притягивали Виктора, будто магнит. А поздним вечером в большой отрядной палате ребята с воодушевлением обсуждали, кто кого выбрал в игре, кто с кем водил и кто кого пригласил на танец.
Неистраченной «дурной» энергии оставалось много, и зачастую, проснувшись под утро, озорники лазили через окно в соседнюю палату, где спали девочки. Зубной пастой из тюбика разрисовывали их лица, а наутро смеялись все вместе над бледно-розовыми разводами на заспанных девчоночьих мордашках.
Пионервожатые спали отдельно – в маленьких комнатушках рядом с общими палатами. Виктор сильно вытянулся в то лето, стал выше всех в своём отряде, и Лена – вожатая, заводила всех дел – не раз отмечала его среди прочих мальчишек, поглядывая на своего подопечного каким-то особым – томным с едва заметной поволокой взглядом. Силин поначалу не обращал на это внимания, но однажды поздним вечером после отбоя он зачем-то зашёл в её жилище и увидел, скорее, почувствовал какую-то особую атмосферу, ауру женственности, исходившую от этой девушки. Взрослая восемнадцатилетняя красавица в длинной ночной рубахе сидела перед ним на кровати и, поджав под себя ноги, с упоением читала – он узнал эту книгу – популярный любовный роман.
Парень смешался, хотел уйти, но Лена оторвала взгляд от страницы и, будучи под впечатлением амурной истории, каким-то особым бархатно-мелодичным негромким голосом позвала:
– Это ты, Витя? Проходи, садись.
Он закрыл дверь, не спеша сел на скамейке рядом с кроватью и вдруг заметил в сумрачном свете ночника, что рубашка её чуть сместилась, и из-под отороченного кружевами края обнажилось грациозно-изогнутое соблазнительно-розовое полнокровное непривычно-женственное и притягательное – её прекрасное бедро. Казалось бы, что тут особенного? Ребята не раз видели пионервожатую в купальнике на спортплощадке или в бассейне. Но сейчас этот клочок голого тела казался нашему герою загадочным и манящим, привлекательным и недоступным, близким и невообразимо далёким. От непривычных переживаний у него вдруг перехватило дыхание. Медленно, чтобы не вспугнуть, Лена взяла его послушную руку и положила подросшую детскую ладонь на то самое место, куда был устремлён воспалённый взор невинного отрока:
Витя, ложись рядом, я тебя немного согрею, – будто в тумане прозвучал её бархатный, чуть хрипловатый голос.
И юноша в каком-то полусне послушно выполнил сказанное, всем своим существом ощутив её нежное зовущее податливое тело…
7.
Наутро несколько самых доверенных друзей Виктора в неурочное время кучковались в углу отрядной беседки, с упоением слушая рассказ новоявленного донжуана:
– Только никому, ни-ни! – предупреждал ребят парнишка, описывая в пикантных подробностях ночь, проведённую в постели пионервожатой.
Но разве можно было удержать языки тех, кто безумно жаждал испытать нечто подобное? К вечеру часть отряда знала точно, а остальные догадывались по обрывкам загадочных фраз о том, что произошло. Ребята на Виктора поглядывали с уважением, а девчонки терялись в догадках, пытаясь узнать хоть какие-нибудь подробности. Многие осуждали Лену, хотя никто не решился бы сказать ей это в глаза.
И только чудом слухи о случившемся не дошли до начальника лагеря, до старшей пионервожатой. А может быть просто смена подходила к концу, и никто из руководства не захотел заострять на этом эпизоде своего начальственного внимания. Ведь если бы всё открылось, то Лене грозило изгнание не только из пионерлагеря, но также из пединститута, где она училась. Ей повезло, и это чудовищное для того времени преступление – совращение несовершеннолетнего – осталось безнаказанным. Только ребята с тех пор иногда под настроение называли своих пионервожатых пионерзажатыми.
Лето закончилось, и снова, в который раз, наступил последний прощальный день. Огромный костёр на лесной поляне, обмен адресами, слёзы расставания… А впереди у каждого была целая жизнь, прожить которую надо было так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор…» Впрочем, эти слова из романа Николая Островского «Как закалялась сталь» знали все старшеклассники, выпускники любой школы. Знали и стремились жить именно так, по Павке Корчагину, как учили их любимые школьные учителя и наставники…
Продолжение следует.
Часть1: http://www.proza.ru/2014/03/14/1638
Часть2: http://www.proza.ru/2014/03/24/1485
Часть3: http://www.proza.ru/2014/04/30/1081
Часть4: http://proza.ru/2015/08/17/962