Старый Дом доживал свои дни.
Медленно, очень медленно. Он точно знал, что умирает, и с каждым днём всё ленивее открывал глаза-окна. Просыпаясь, он видел красавицу-гостиницу, готовую пустить первых гостей, и которая посматривала на него свысока, будто зная, что он никому не нужен.
Старые коты, сидя на порожке в ожидании людей, недовольно косились на закрытую дверь. Дом был бы рад помочь, да некому было скрипнуть дверью или хлопнуть форточкой, чтобы привлечь внимание.
Тяжело переносил Дом одиночество. Держался, но возраст и воспоминания делали своё дело. Праздники толпой, летом весёлая суета, хруст сухой кукурузы вечером у телевизора, мяуканье котов и крики петуха по утрам…
Серели занавески на окнах, ложилась пыль на цветы и старенькое пианино, проседали петли от непомерной тяжести двери.
Дом почти смирился, что его постигнет участь хозяев, но иногда в гости заходила старая соседка, зажигала газ, включала радио, шуршала страницами какой-нибудь книги, коих было множество в шкафах. И тогда становилось как-то полегче, поуютнее, спокойнее.
Как вдруг однажды он услышал голоса. Такие знакомые и родные голоса. Встрепенулся Дом, посмотрел хитрым взглядом на Гостиницу: «Выкуси! Нужен я ещё!»
И расцвёл. Расцвёл тюльпанами на стареньком столе в гостиной, чистыми, пахнущими свежестью весеннего утра занавесками, кипением чайника и солнечными лучами на стекле старенького серванта.
Как раньше велись разговоры за столом, как раньше хлопали двери и окна, звучало радио и работал телевизор. Каждое утро, открывая глаза, Дом радовался наступившему дню. И ещё тому, что он нужен!
Когда от ворот отъехала машина, он не придал этому значения. Дверь никто не закрывал, коты суетились на пороге.
А когда вечером пришла старая соседка, села на скрипнувший стул и сказала, обращаясь, кажется, и к Дому, и к самой себе: «Ну, вот и уехали» он понял, что всего лишь тешил себя иллюзиями.
Он по-прежнему никому не нужен. И лишь в памяти стояли слова, вселявшие надежду: «Мы тебя не бросим»…